Fahrenheit

Облачка пара мгновенно растворялись в воздухе, стоило им только появиться. Снег, как всегда это происходило зимой, противно скрипел под ногами. Мне никогда не нравился этот звук. У кого-то скрип снежка ассоциируется с морозцем и истинно зимним настроением, но что касается меня, то ничего приятного в этом звуке не вижу. Тем более в моем состоянии, когда оборачиваешься и вздрагиваешь от малейшего шороха. Место, где мы по обыкновению встречались с братом, было уже близко, оставалось лишь обогнуть небольшой замерзший пруд. Несмотря на мороз, лед даже на вид не казался прочным настолько, чтобы ступить на него без опаски. Я свернул на широкую дорожку, чувствуя, что нервная дрожь в ногах еще не до конца прошла. Копа вызвали мои соседи - люди, обычно совершенно спокойно относившиеся к любому шуму, что доносился из моей или соседней квартир. Я часто играл на гитаре или просто слушал музыку на приличной громкости, что не вызывало их недовольства. Однако ночью, по словам полицейского, я кричал настолько громко, что некогда невозмутимые люди все же подняли тревогу. Я не помнил ни единого момента этой ночи, тем более своего крика, но раз были жалобы, значит, все было на самом деле. Удивительной показалась мне забота соседей, которые, сами того не зная, заставили меня хорошо понервничать. Полицейскому пришлось соврать, что я порезался стеклом, когда пытался повесить одну из картин. Благо, после переезда со старой квартиры их оставалось множество, причем большинство - в неразобранном состоянии. Не знаю, насколько убедительно прозвучали мои слова, но вид замотанных до локтей рук должен был уверить мужчину в том, что я не врал. Крик же было легко списать на проблемы на работе, стресс и, соответственно, кошмары. Быстро пройдясь по квартире под предлогом «осмотреться и проверить, все ли в порядке», полицейский скоро извинился и ушел. У меня тогда словно гора с плеч свалилась. Вряд ли кто-то испытывал в своей жизни большее облегчение, чем я в тот миг, когда лифт уехал вместе с мужчиной. Это давало ощущение мнимой свободы. Сейчас же я дышал морозным воздухом, высматривая брата, и предполагал, что если продолжатся кошмары и в будущем, придется делать звукоизоляцию спальни. Около памятника, являвшегося неформальным центром парка и наиболее популярным местом встреч, уже переминался с ноги на ногу в попытке согреться мой брат. Он стоял ко мне вполоборота и смотрел куда-то вверх, хотя на небе не было ничего, что могло бы привлечь внимание. Раньше Маркус не был таким задумчивым и отстраненным. Мы были не разлей вода в детстве, хотя не обходилось дело, конечно, и без мелких ссор. После смерти родителей он заботился обо мне, однако со временем я становился все более и более приземлённым, ориентированным на настоящую жизнь человеком. Брат же стал священником, полностью отдал себя служению Богу. Мы отдалялись все больше и больше с каждым годом. С момента нашей последней встречи в этом же парке прошло почти два года, а может, даже больше. Когда я подошел ближе, Маркус повернулся, на лице его моментально появилась улыбка. Он всегда был рад мне, да и я тоже, просто обстоятельства всегда складывались не в нашу пользу. Я не был уверен в том, что буду правильно понят, но брат был моей последней надеждой. Единственный человек, которому я мог довериться, стоял прямо передо мной и смущенно улыбался. - Рад тебя видеть. Я скучал, - Маркус никогда не обнимет человека, разве что в ответ. Я знал, он не любит физического контакта, а потому старался улыбнуться как можно более искренне. Судя по тому, какой радостью засветились его глаза, улыбка получилась настоящей. – Сколько мы не виделись? - Два года, - негромко ответил я. Мы молчали с минуту, просто глядя друг на друга. После долгой разлуки нам сложно найти общие темы, ведь работа скучна, а в жизни ничего интересного обычно не происходит. Моя-то жизнь теперь, конечно, отличалась. Вот только как об этом рассказать? Было сложно заставить себя начать, но после слова полились потоком. - Маркус, я убил человека. Вернее сказать, не я убил. Это сделало мое тело, - я заметил ужас, проступивший на его лице вместе с неверием, и продолжил быстро, чтобы брат не успел ничего сказать, - Словно я был одержим или находился в трансе. Как марионетка, которую дергают за ниточки, я чувствовал себя куклой в чьих-то руках, - я перевел дыхание после небольшого сбивчивого рассказа. Брат отшатнулся, словно его толкнули в плечо. Его лицо исказилось настолько, что я понял: слишком поспешный рассказ был уже совершенной ошибкой. К сожалению, отмотать время назад я был не в силах, а иначе давно вернулся бы в закусочную и избежал убийства. Я надеялся лишь, что в моих глазах Маркус мог заметить отчаяние. - О Боже, Лукас, скажи, что это неправда, - фраза настолько банальна, что услышишь ее лишь от героев дешевого фильма, но ее произносит именно мой брат. Он закусил губу и заглянул мне в глаза, будто надеясь увидеть там правду. - Послушай, Маркус. Это произошло прошлой ночью, когда я был один в закусочной. Я до сих пор не могу понять, как это произошло. Перед тем, как убить того человека, я вырезал ножом на запястьях странные символы. И я понятия не имею, что они означают, - я протянул руки, чуть закатав рукава куртки, чтобы брат увидел бинты, кое-где пропитавшиеся кровью. Она никак не останавливалась. Маркус приоткрыл рот и смотрел на меня в неверии, шепча почти неслышно, что я не способен на такое. Он был в шоке, как и я вчера. Ему не сразу удалось собраться с силами. - Ты ходил в ресторан один? – совершенно понятно, почему это удивило его. Моя бывшая – теперь уже бывшая – девушка почти всегда была со мной. - Мы с Тиффани расстались около месяца назад, - говорить так, чтобы в голосе не было слышно боли, не получалось. – Я стараюсь бывать дома как можно меньше. Без нее в квартире так пусто и непривычно. Мы снова умолкли, будто исчерпан был словарный запас. Я вспоминал, пусть и невольно, а Маркус размышлял, продолжая закусывать нижнюю губу. Привычка, оставшаяся с детства. Она всегда раздражала родителей. - Ты упомянул транс, - мы снова вернулись к теме убийства. Теперь, после произнесенных вслух признаний, обсуждать это было легче, как мне казалось. – Что ты имеешь в виду? Магию, колдовство? -Я не могу объяснить. Это просто был не я, - мне и самому-то было непонятно произошедшее, а если дело дошло до объяснений стороннему человеку… - Кто-то видел тебя там, в закусочной? – Маркус пытался составить целостную картину моего преступления, в чем я слабо мог помочь ему, но все же мог. - Я ушел оттуда так быстро, как только смог. Когда это произошло, знаешь, я видел другого человека, комнату с тысячами горящих свечей. Он двигался так странно, дёргано, но я не рассмотрел его лица. А после я видел девочку. Она выглядела одинокой и просила о помощи, ей было плохо, - я не знал, откуда взялось то ощущение, но оно точно было. В видении своем я не сомневался ни минуты. - Девочка? Ты видел девочку? – казалось, Маркус совсем запутался, как и я. - Да. Маркус, ты единственный, кто знает меня так хорошо и близко. Помоги мне, - я умолял его, ведь ничего другого сделать не могу. В одиночку справляются лишь самые сильные, а я слаб. - Я сбит с толку,- он и вправду был растерян и подавлен не меньше моего. – Может, тебе нужна квалифицированная медицинская помощь? Ощущение одержимости обычно возникает при психических расстройствах, - я не дал ему договорить, перебил и перешел почти что на крик: - Маркус, да пойми же ты, это не был не я! Я не псих! Столько лет прошло, а ты до сих пор не научился меня слушать, - я запустил руки в волосы, опустив голову. Он не понимал меня и не верил, считал сумасшедшим. Именно этого я и боялся. Он прикоснулся к моему плечу мягко, словно боясь причинить боль. Он начал что-то говорить про то, что его призвание не позволяет оправдать убийство. Но мне не нужно было оправдание, мне нужна была лишь помощь и поддержка, без которой жизнь грозилась развалиться на глазах. Маркус говорил, что не может выбрать между верой и братом, что ему сложно это понять и принять. Он говорил, а я молча ждал последнего слова. Ведь только оно решило бы мою судьбу. - Пока это не будет противоречить моим убеждениям и вере, я сделаю все, что смогу, - тихо проговорил Маркус, ища что-то в карманах пальто. Он протянул мне очередной крестик. – Пожалуйста, возьми это, Лукас. Маркус постоянно пытался дать мне что-либо, связанное с его верой. На этот раз я не стал возражать, с обреченным вздохом приняв подарок. Улыбка на лице брата немного приподняла настроение. Он смущенно попрощался и, не оглядываясь, быстрым шагом ушел в сторону метро. Я же развернулся и отправился совершенно в другую сторону, пребывая в раздумьях. Не совершил ли я ошибку, доверившись брату? Не задумываясь о дороге, я оказался на тупиковой дорожке. Чтобы вернуться, нужно было снова обогнуть пруд. Дорожка была утоптана множеством ног случайных прохожих и любителей погулять на морозе, снег скрипел не так отвратительно, как прежде. Я надеялся, что остаток дня произойдет без приключений, однако судьба распорядилась иначе. Перед глазами уже привычно потемнело, и когда картина вновь прояснилась, я увидел, как по кромке льда, там, где не было ограды, балансируя, шел мальчик, один из тех детей, что играли в снежки неподалеку. Пара секунд – и он падает, нелепо размахивая руками, кроша тонкий лед. Почти сразу его голова скрывается под водой. Ко мне вернулся реальный мир, земля под ногами больше не шаталась. Понимая, что я сейчас увижу, я открыл глаза. Да, ограды не было на одном участке пруда, у самой кромки льда, и тот самый мальчик в темно-синем пуховике размахивал руками, стараясь удержать потерянное равновесие. Я сделал шаг, еще шаг – ребенок упал, лед разломился с треском, поглотившим крик ребенка. Я был готов броситься вперед, не думая, что сам могу пострадать. Я и сделал бы так, не попади в мое поле зрения двое. Полицейские. Теперь мне казалось, что они были повсюду, преследовали меня и ждали малейшего прокола. Только в это раз все было куда серьезнее: в одном из усатых мужчин я узнал вчерашнего копа из закусочной, и у меня не возникло сомнений, что он без труда узнал бы меня. Все же я нашел в себе силы броситься на помощь мальчику. Счет времени шел на секунды, а чуть погодя оно словно замедлилось. Наспех скинув куртку, я бросился в воду. Ледяная вода сковывала движения и казалась гуще сиропа, тело застывало. Мне было тяжело двигаться и во много раз тяжелее вытащить на поверхность мальчика, уже потерявшего сознание. Казалось, что я замерзну прямо там, в проруби, и там же умру. Впрочем, такая перспектива вовсе не была плохой, но меня вместе с мальчиком затащили на лед полицейские и простые люди, уже успевшие набежать черт знает откуда. Несколько минут назад в парке было в два, а то и три раза меньше народа. Толком не отдышавшись, пытался делать мальчику непрямой массаж сердца. Дрожа всем телом, на холодном ветру, я не знал, как это получилось, но ребенок пришел в себя, отплевываясь от воды, и в ужасе озирался вокруг. Толпа гудела беспокойно, восторженно. «Этот парень просто герой, вы видели, он прямо в воду бросился», «Эй, ты в порядке?!» Множество возгласов пролетали мимо ушей. Я нашел куртку, натянул на мокрое тело и, резко вскочив, почти бегом направился в сторону дома: в таком виде на работе появляться было, собственно говоря, нельзя. Волосы превратились в колкий ежик, а одежда начала застывать на теле ледяной коркой. Но прежде чем я покинул парк, я заметил, что в лице усатого полицейского промелькнуло узнавание. Мы встретились взглядами и не могли отвести их друг от друга с полминуты, но он ничего не предпринял. «Почему?» Этот вопрос мучил меня по пути домой вместе с немыслимым холодом. Люди отшатывались от меня, как от прокаженного, я врезался в случайных прохожих, не видя дороги. Несмотря на все обстоятельства, я чувствовал, что на душе было уже не так тяжко, как прежде. Может, я искупил свою вину, то есть частично очистил свою совесть при помощи спасения жизни этого ребенка? Чувство, что с каждой минутой путаюсь все больше и больше, как муха, попавшая в полупрозрачную паутину, все росло.