День за днем. Эпизод 3

Следующее утро не предвещает никаких сюрпризов. Обе стараемся загладить вчерашнюю размолвку – я пытаюсь подольститься, а Анька суетится помочь мне с выбором одежды, макияжем и прической. Я не спорю и со всем соглашаюсь – пусть будет пиджак, длинная юбка и новая голубенькая блузка на узких бретельках, присборенная у груди, пусть будет высоко заколотый подкрученный локонами хвост на голове, пусть будет… Все, что пожелает! В редакции тоже все спокойно, ну может чуть больше шушукаются наши кумушки, поглядывая на меня, но разве привыкать? Потом звонит Люся, предупреждает не убегать на обед – предстоит летучка по новому номеру. Летучка, так летучка - в двенадцать собираемся в зале заседаний. Иду к своему обычному месту за столом, сбоку от пустующего председательского кресла. Рядом садится Калугин, Эльвира напротив, Наташа Егорова устраивается у окна, положив обе руки на спинку начальственного кресла, а Валик с Галиной у стены, за нашими спинами. Тут же стоит и Зимовский - я так понимаю, данное сборище его затея. Сидим, молчим, ждем вступительного слова большого начальника. Антон тянет руку поправить у Кривошеина узел на галстуке, а потом проходится вдоль кресел: - Ну что, господа, друзья, товарищи. Я думаю, что уже все заметили, что мы потихоньку начинаем вываливаться из графика? Андрей подает голос: - Ну, почему вываливаемся, фотосессия у нас уже почти готова. - Андрей Николаевич, определяющее здесь слово «почти». Он нависает над Калугиным, опираясь рукой на спинку его кресла: - И потом, одними фотографиями все дыры в журнале не заткнешь. Половина рубрик до сих пор не готова. Снова выпрямившись, Зимовский многозначительно оглядывается на Любимову, а потом добавляет, бросая в пространство: - Тема номера вообще отсутствует. Это камень в свой огород или в мой? Этим, вообще-то, главный редактор должен заниматься. Антон делает многозначительное лицо: - А все почему? Валик со своего места тут же подхватывает: - Почему? Зимовский теперь переходит ко мне и склоняется, опираясь одной рукой на стол, а другой, ухватив спинку моего кресла: - Потому что до сих пор нет центральной статьи, да Маргарита Александровна? Значит, все-таки, в мой огород. Никак не оставит свой план объявить о моей «несостоятельности». Если сейчас сказать, что он запорол целую кучу центральных статей, этот удод заявит, что они были слабые и никудышные и я только сделаю себе хуже… Но и спускать такие выпады нельзя. Будничным тоном, сообщаю присутствующим: - Кстати, надо отдать должное - это целиком и полностью заслуга нашего главного редактора. Смотрю чистым незамутненным взглядом на Антошу, снизу вверх. Тот тут же реагирует и тычет пальцем в меня, оглядываясь на Наташу, потом на Галю с Валиком: - Вот именно, бывшего главного редактора! Ну, уел, так уел. Делаю удивленное лицо: - Как бывшего? Антон? Тебя, что, снимают? Народ ухмыляется, пряча улыбки, и Зимовский злобно осматривается по сторонам – в словесной перепалке он мне проигрывает. Наверно ему прилюдно срываться до оскорблений не позволяет начальственный статус, вот если бы мы были наедине… - Маргарита Александровна, заметьте, даже на общем собрании, вы пытаетесь саботировать рабочий процесс! Антон, сделав круг за креслами, возвращается к председательскому месту, а я, сморщив лицо в кислую гримасу, поднимаю обе руки вверх, протестуя: - Упаси господи, Антон Владимирович, отнимать ваш хлеб… Зимовский прекращает прения, и многозначительно объявляет: - В общем, так. Он кладет свой локоть на спинку кресла, рядом с Наташиным. Два сапога пара, блин... - Довожу до сведения всей редколлегии! Сделав паузу, продолжает: - Чтобы впредь у нас не возникало спорных вопросов по теме номера, отныне я буду назначать ее самостоятельно. Так сказать в директивном порядке. Мы это уже проходили. В директивном порядке у Антоши получаются не темы, а сплошное фуфло. Опустив глаза вниз, лишь усмехаюсь. - В частности, темой следующего номера будут: «Старые девы». Во мне еще свежи воспоминания о вчерашнем походе в консультацию, и я начинаю подозревать, что тема номера родилась в воспаленном мозгу Зимовского неслучайно. Улыбка совсем сползает с моего лица, когда Зимовский наклоняется и сопит мне в ухо, снова ухватившись рукой за спинку кресла позади меня. Вижу, как усмехается Эльвира, как смеется Наташа, прикрывая лицо рукой. Блин, они действительно все знают? Но откуда? Почему-то готова провалиться сквозь землю от стыда и краснею. Если Зимовский хотел смутить и унизить меня, то это ему удалось. Антон продолжает жестко измываться: - Для тех, кто в бронепоезде, я объясню – старые девы это женщины с полным отсутствием всякой личной жизни. Приходится терпеть. Сижу, как истукан с каменным лицом, мечтая не превратиться в свеклу или морковь. Зимовский переспрашивает: - Понятно? Выпрямившись, он победно смотрит вокруг, а я утыкаюсь лицом в кулак, изображая, нежданно зачесавшийся глаз. Антону доставляет удовольствие чувствовать мою уязвимость, и он продолжает с подробностями и деталями: - Это женщины, которые позабыли или вообще не знали, как выглядит обнаженное мужское тело. Выбитая из колеи, стыдливо смотрю вниз, а если и поднимаю глаза, то они сами начинают метаться от одного сидящего к другому, пытаясь разглядеть за усмешками, кто и чего насплетничал и откуда знает. - Я даже придумал центральный заголовок. Зимовский возвращается к окну: - «Девушки тяжелого поведения», которые ни с кем, никогда и ни за какие коврижки. Это уж точно про меня. Галина из своего угла вдруг подает голос: - А-а-а! - Что-то не так Галочка? - Ничего. - Тебя что-то смущает? - Нет. Зимовский снова нависает надо мной: - А вам, Маргарита Александровна, как вам вектор? Пока выступала Любимова, я уже попыталась немного собраться и теперь спокойней поднимаю глаза на главного упыря: - Очень даже неплохо. Я даже думаю, здесь можно поднять целый пласт. - Да? Мне, почему-то, тоже так показалось. Судя по всему, ради этого и собирались. *** Чертова летучка… Она меня так взбодрила, что мысли на бумагу сыплются, как снежная лавина с гор - три печатных страницы буквально за два часа. Здесь про все - и про мое былое мужское отношение к таким теткам, и про нынешнее бабское, выстраданное за четыре месяца, со снами и томлением в душе. Распечатав на принтере, еще раз перечитываю – вроде все излишне личное убрал, оставил только полет свободной мысли и толику юмора - без него проблема может показаться чересчур психологической или обидной. А так… Слышу в приоткрытую дверь очередной окрик Зимовского: - Делом займитесь! Прихватив текстовку, спешу из кабинета на перехват: - Антон Владимирович! Тот, скривив рожу, отворачивается: - Господи, ты что, караулишь меня что ли? Еще чего… Идем рядом, даже не смотрим в сторону друг друга: - Если бы я тебя хотела подкараулить, я бы это сделала в более темном и менее людном месте. - Это, как я понимаю, сейчас была попытка назначить свидание? Злить Антона сейчас не хочу. Остановившись, протягиваю ему свое творчество: - На, читай, маркиз де Сад. Зимовский берет в руки и пробегает глазами: - А что это? - Статья, что. - М-м-м, оперативненько. А той. Сложив руки на груди, жду вердикт. Тема официально объявлена, статью можно править, но отвергать смысла нет. Высунув язык Зимовский углубляется в чтение, не забывая и комментировать: - Я так понимаю, тема зацепила тебя за живое. Вот, гад. Прищурившись, бросаю на него брезгливый взгляд: - Зимовский я ведь могу и сама зацепить за живое, собственными руками. Прецеденты были, однако. Тот стоит, выпятив губу, бегло дочитывая, потом морщит нос: - Опять угрозы? Сложив листки пополам он…, рвет их на несколько частей. Ну, это уже маразм! Он же сам объявил тему! Не могу сдержать возмущения: - Что ты делаешь? - Провоцирую. Знаешь, очень захотелось встретиться с тобой в темном переулке. Он тянется и кладет обрывки на Люсину стойку. Кровь бросается мне в лицо и я, схватив Антона за локоть, рывком дергаю к себе: - Слушай ты, козел! Мы упираемся нос в нос, и Зимовский повышает голос: - Я не слушать хочу, а читать! Причем качественный материал, а не эту шелуху. Сволочь. Все делает, чтобы выдавить меня из издательства. Он разворачивается и уходит, бросив на ходу в полный голос: - Работай, овца! Так бы и врезала ему. Смотрю вслед и сквозь зубы с ненавистью цежу: - Гнида! И ухожу к себе. Не буду переделывать…, устала я… Пусть будет, как будет. *** Естественно звоню подруге поплакаться на судьбу. Вот что мне делать? Идти к Наумычу? Егоров, хоть бы раз поинтересовался, как движется номер и статья. Забился в угол как крыса и сидит, выжидает чего-то. Никакой помощи и поддержки. Как только Анюта откликается, начинаю метаться по кабинету и вываливать на нее весь накопившийся негатив. И про летучку, и про Зимовского, и про насмешки баб и мужиков, и про разорванную в клочья статью. Бегаю с трубой у уха по кабинету, от окна к двери, километраж наматываю: - Короче, Ань, это полный капец. Я даже не представляю, что мне теперь делать-то. - Ну, для начала остынь. - Ха…Знаешь, я бы с радостью, причем навсегда. - Марго, хватит. - Что значит хватит? Я уже по офису не могу нормально пройти! - Почему? - Потому! На миг останавливаюсь возле окна, одной рукой обхватив себя за талию, а другой, прижимая трубку к уху, потом неудержимо начинаю новый круг беготни: - Все только и делают, что пялятся на меня. Спасибо, что пальцами не тычут! - Слушай, Гош, ну хватит себя накручивать. - Хэ… Что значит, накручивать? У них уже тотализатор запущен, сто пудов! Я уже дошла до двери и, развернувшись к ней спиной, теперь замираю там. Возмущение переполняет меня и я, вскинув высоко руку, декламирую: - Делайте ставки! Девственница Марго или нет? Прошу! - Не обращай внимания. Первый раз, что ли? Сдвинув брови, морщу лоб – всему есть предел, и он у меня закончился! - Знаешь что, Сомова… Поворачиваюсь к двери, и натыкается взглядом на Андрея. Он стоит совсем близко. Черт, что он слышал? Я затыкаюсь, глядя на Калугина, и тот неуверенно трясет головой: - Извини. А потом отступает спиной, выходя из кабинета. Приплыли… В трубке вновь слышится Анькин голос: - Ну, чего завис? Алло! Я не знаю, как Андрей воспримет такие признания. Может, решит, что я действительно баба с прибабахом и до тридцати пяти…, или не знаю, сколько лет, шарахалась от мужиков. Хотя теперь-то какая разница… Но все равно неприятно! Расстроено оторвав трубку от уха, подношу ее к губам: - Cомова, я тебя убью когда-нибудь! Хотя сама виновата – на фига было орать на все издательство? Захлопнув крышку мобильника, швыряю его на стол. Потом смотрю на дверь, за которой исчез Калугин, беззвучно чертыхаюсь. Но с другой стороны - ну, слыхал и слыхал, уже не исправишь! *** Пометавшись еще с полчаса, прихожу к мысли решить вопрос кардинально – свалить сегодня с работы пораньше. В конце концов, что-то срочное можно и с собой прихватить. Позвонив девочкам в салон на Кутузовский, начинаю складывать в сумку свое барахло со стола. Вздыхая, засовываю туда и гибкую папку с распечатками – бедная моя статья, какая ты была складная и выстраданная, теперь придется что-то придумывать другое. Неожиданно раздается стук в дверь и голос Калугина с порога: - Марго. Исподлобья наблюдаю, как он направляется через весь кабинет ко мне: - А-а-а… Можно? - Да. Только я уже ухожу. Навожу порядок на столе. Он останавливается сбоку и мнется, вздыхая и издавая какие-то звуки и междометия. Его руки елозят по бумажкам, разложенным с края. Наконец, решается: - Слушай, можно тебе задать вопрос? - Андрей, хватит мяться, уже давным-давно задал бы! Жду, чего скажет. Надеюсь, по делу. Почти женатого мужчину, думаю, уже не волнуют проблемы девственности Маргариты Ребровой? Тем более что они его и раньше не волновали. - С-с-с… Он вдруг оглядывается на дверь, проверяя прикрыта или нет: - Послушай... Ты, ну, всегда держала меня на дистанции только лишь поэтому? Не отрываясь, смотрим друг другу в глаза. Что значит всегда, что значит на дистанции, и что значит поэтому? Первые два вопроса опускаю. Вовсе не всегда, и вовсе не на дистанции. Просто дистанцию нужно было с умом сокращать, а не шашкой махать. Останавливаюсь на третьем: - Почему, поэтому? Калугин молчит, печально разглядывая меня, потом трясет головой: - Ну, ты не понимаешь? - Нет, не понимаю. Он вздыхает: - Ну, хорошо, если ты не хочешь об этом говорить, я уйду. Опустив глаза, отворачиваюсь – да, Андрей слышал мои вопли по телефону про девственность, да снаружи, за дверью, клубок сплетен почище, чем в серпентарии. Даже оперативка и та, подтвердила, что есть повод поизмываться надо мной. Но это не причина приходить и выяснять отношения давно минувших дней. Тем более что я все равно не смогу озвучить причину сдержанности той Марго... Слишком много в ней было от Игоря Реброва, слишком сильно ее держало его прошлое… Да и вообще, проехали уже… Все, следующая станция «свадьба с приданным»! И на защиту девственности моего тулова вставать Калугину тоже не надо, сама разберусь. Сложив руки на груди, отхожу к окну. Таращусь сквозь жалюзи на улицу, потом вздыхаю: - Сядь! Как бы мне ему объяснить, что его забота и излишнее внимание, делают мне только больно? Особенно если потом он спешит к Егоровой и глядит на нее сияющими глазами… Помедлив, Андрей перемещается в мое кресло и, устроившись в нем, тоже вздыхает. Покосившись на Калугина, начинаю: - Андрей, я понимаю, что весь офис гудит… - Да, плевать мне на офис Марго! Я пришел с тобой поговорить, понимаешь, с тобой! Поговорить о чем? О девственности Марго? Зачем? В чем смысл этих разговоров? Не понимаю. Разве не очевидно, что это только мое дело и больше ничье? Задумчиво глядя перед собой, отступаю от окна: - Андрей, мы оба взрослые люди… Тот опускает голову вниз, и невнятно угукает, потом поднимает на меня взгляд. Останавливаюсь в торце стола: - У каждого из нас есть свое прошлое, и никто никому ничего не обязан объяснять! Андрей вдруг вскидывается в протесте: - Стоп, стоп, стоп, стоп! Но я, все равно, заканчиваю: - И тем более, доказывать! - Стоп, Марго! Калугин поднимается и раздельно произносит: - Для меня это очень важно! Важно для чего? Оправдать себя и свои былые тусовки с Егоровой? Но жизнь обратно не перепишешь и не изменишь. Стою, хлопая ресницами, и совершенно не понимаю его логики: - Важно, что? Он вздыхает и опускает взгляд вниз: - ОК, ну я же вижу, что тебя что-то мучает. А тебя самого все это уже не мучает, а? Что до меня…. Ну, уж не девственность это точно! Поведя головой из стороны в сторону, с тяжелым вздохом снова отхожу к окну, не отвечая на дурацкие вопросы. Сейчас меня мучаешь ты! - Тебя наверно обидел мужчина да? И ты до сих пор не можешь это забыть? Тоже мне психоаналитик. Пустой разговор, который никому не нужен и никому ничего не дает. Еще раз вздохнув, разворачиваюсь к Калугину лицом: - Андрей, я не понимаю, о чем ты говоришь. - Я… Я говорю о психологической травме. Мы смотрим друг на друга, но сказать мне нечего. Он конечно близок к истине, но что из того? Андрей вглядывается мне в лицо и настаивает: - Ну, ведь случилось же что-то? Ну, ведь так же? Он касается моего локтя, и я сдаюсь, сопя и вздыхая, и ведя головой из стороны в сторону. Конечно, это будет полуправда, но все же. Признаюсь, не отрывая взгляда от его глаз: - Да, случилось. Но это не то, о чем ты думаешь! Снова отворачиваюсь к окну. Если ему так спокойней жить, пусть считает, что у нас не сложилось из-за меня. - ОК, хорошо, хорошо... Я не хочу во всем этом ковыряться и лезть во все это, но… Задрав голову вверх, молчу… Ничего не понимаю… Тогда зачем ты здесь и твои слова про девственность и психологические трудности связанные с ней? У тебя невеста с пузом, причем давно не девственница, без принципов и психологических трудностей. Калугин проникновенно вздыхает: - Послушай, я хочу тебе сказать только одну вещь, что если тебе нужна помощь, для того, чтобы во всем этом разобраться, я готов тебе помочь. Разобраться в чем? Кошусь на Андрея - что-то раньше проявлять понимание, заботу и разбираться ему особо не хотелось – сразу находил другой выход, попроще. Калугин вдруг добавляет: - И быть рядом! Марго, ты всегда можешь на меня рассчитывать. Что значит рядом? Тут уже я с сомнением качаю головой: - Андрей, у тебя семья. - Да причем здесь семья? Мы сейчас говорим с тобой о других вещах. Как это? Что он мне предлагает? То, о чем вчера говорила Сомова? Быть рядом и разбираться с девственностью, несмотря на семью, жену и детей? Ха, семья у него не причем… Меня словно током бьет, и глаза сами распахиваются донельзя. Он что, предлагает мне свои услуги? Не могу, не хочу в такое поверить! Мельком взглянув на Калугу, снова опускаю глаза в пол. Может я что-то и не так поняла, но еще немного и мы договоримся черти до чего! - Так, все, уходи! Протиснувшись мимо Калугина к столу, снова лезу в сумку собирать вещи. Андрей делает шаг следом: - Марго, подожди! Ты... Ни секунды! Выпрямившись, повышаю голос: - Калугин, вышел! - Это... - Не заставляй меня посмотреть на тебя другими глазами! - Да, ты все неправильно поняла, подожди, ты это чего?! Вот и хорошо, что неправильно. Гораздо хуже было бы, если бы твои слова подразумевали то, что я подумала: - Так, стоп - машина, разговор окончен. Он стоит, молчит, сокрушенно качая головой: - Хорошо. Но я честно, я искренне хотел тебе помочь, извини. Кивнув, Андрей уходит, вздыхая и не оглядываясь, а я продолжаю глядеть ему вслед. Совершенно непонятно, зачем приходил. В чем искренне хотел помочь? Нам уже ничего не поможет. С девственностью, без девственности, разницы нет - он уже сделал выбор. Устало прижимаю пальцы к глазам, прикрывая лицо. Почему… Почему все так плохо? И, наверно, это не конец? Ладно, хватит стонать. Прочь отсюда! Пойду, проветрю мозги, а потом решу, что же делать дальше. Схватив сумку, иду из кабинета, продолжая на ходу рыться в своем завале – брошенный внутрь телефон, как назло, проваливается в дремучую глубь и не хочет выбираться наружу. Тут же сбоку раздается крикливый голос главного редактора, вроде как вещающего по мобильнику: - Ну, как тебе сказать, знаешь, есть тут одна мымра, которая считает, что ей все можно. Спектакль, похоже, нацелен на меня, и я останавливаюсь посреди холла, поджидая премьера нашего театра, а потом, передумав, не торопясь двигаю дальше. - Хе… Как ты говоришь? Курица крашеная? Да нет, курицей крашеной, так называют ее враги, а друзья называют по-доброму - мымра. Очевидно, этот удод заделался целью меня спровоцировать и я внутренне готовлюсь для ответной атаки - когда голос становится совсем близким, разворачиваюсь, резко выбрасывая руку с сумкой в сторону врага. Увы, Антон начеку и отклоняет этот удар. - Молодой человек, это вы сейчас со мной разговаривали? Стоим нос к носу и буравим друг друга глазами. - Вы весьма догадливы, Маргарита Александровна. На его лице бродит злобная усмешка, и очевидно оскорблять меня ему доставляет особое удовольствие. - Слушай, Зимовский, что ж тебе все неймется-то, а? У тебя, что по жизни проблемы? - Моя главная проблема это – ты! Смотрю на него, не отрываясь и не мигая: - Боже, какой свежий лозунг. Взгляд Антона становится злобным, и он задает странный вопрос: - Ты направила свою писанину Гальяно? Вообще не понимаю о чем он. Какую писанину? И почему Гальяно? Недоверчиво хмыкаю: - Какую еще писанину? - Слушай, Марго, не включай дурочку, тем более ты ее никогда не выключала. Может у него на почве придирок и инсинуаций действительно крыша съехала? Уже не знает к чему придраться и выдумывает поводы на ходу? - Слушай, Зимовский, иди, прими лекарство, а? На тебя смотреть жалко. Разворачиваюсь уйти, но Антон цепляет меня за локоть: - Стоять! Обернувшись, буравлю взглядом ручонку, покусившуюся на меня, испепеляя ее на месте, потом перевожу взгляд в глаза упырю: - Руки! - Ты понимаешь, что ты прыгнула через голову? Я тебе чего, акробат что ли? Капец, беседуем как в дурдоме. Еще бы понять о чем он – какая-то писанина для Гальяно, какие-то кульбиты через голову… Пренебрежительно морщусь: - Через какую голову? Зимовский отворачивается, шипя и брызгая слюной: - Слышишь, родная – иди, пиши заявление! И трясет головой: - Со мной такие номера не проходят! Мне эти вопли ни о чем и идиотские разговоры уже поперек горла. Мало того, что рвет статьи и издевается, так еще и угрожает, падла. Сам, без меня, ноль без палочки, а туда же! Я уже чувствую, как из глубины у меня поднимается что-то нервное и злое. И адреналин пошел в кровь, заставляя мышцы напрячься и сконцентрироваться. Если он хочет меня задеть и спровоцировать, то это ему почти удалось. Демонстративно подняв брови вверх, презрительно тяну, буквально наскакивая на Антона: - Да что ты? Ха-ха! Неожиданно сбоку раздается голос спешащего к нам Егорова: - Тихо, тихо, тихо… Чего происходит? Приходится сдержаться, заткнуться и отвести глаза. Наумыч втискивает между нами руки и разводит их, препятствую сближению. Зимовский, сунув клешню себе в карман, злобно шипит, будто выплевывает: - А вы спросите у этой шизофренички! Набычившись, огрызаюсь, сверкая глазами исподлобья: - Сам имбицил! Шеф снова пытается прикрикнуть: - Тихо, я сказал! Но разве злобного придурка без санитаров усмирить? Антон начинает орать: - Слышишь ты, тебя лечить надо! Вот, дерьмо! Не могу удержаться и воплю в ответ: - Тебя усыпить давно пора! Егоров не выдерживает и сам повышает голос: - Все, стоп! Он оглядывается по сторонам и снижает тон: - Вы что, с ума сошли? Может кто-нибудь мне внятно объяснить, а? Вопрос не ко мне - понятия не имею, какая бешеная блоха вдруг покусала нашего убогого. Зимовский продолжает возмущаться и злобствовать: - Борис Наумыч, я здесь кто? Главный редактор или как? Отведя взгляд в сторону, усмехаюсь – конечно, или как. Из тебя главный редактор, как из Галины балерина - назначить можно, но в пачку не всунешь и танцевать не заставишь. Егоров взвизги страдальца пресекает: - Антон, поконкретней. - Сейчас... Хорошо поконкретней. Вот эта, мягко говоря, девушка… Его выпад меня напрягает, но я пока сдерживаюсь - мне, конечно, интересно из-за чего так взъярился этот придурок, но оскорбления в свой адрес выслушивать не собираюсь. Наумыч тоже бросает в мою сторону взгляд, в котором читается - чего же натворила «мягко говоря, девушка»? - Отправила свой рукописный бред инвестору в Испанию, который я первоначально зарубил. Я отправила в Испанию статью? Лишь удивленно пожимаю плечами и недоуменно изображаю беззвучный смех. Брови непроизвольно лезут вверх – чушь и вранье, не было этого! - Я ее начальник… Он обвиняющее тычет в меня пальцем: - Слышь ты, я твой начальник! Козел ты, а не начальник. Язвительно подхватываю, активно кивая: - Да, и мочалок командир! Можешь Мокрицкой командовать или Любимовой, но не мной! Зимовский обиженно тянет в мою сторону указующий перст: - Вы видите? Егоров молчит, по-прежнему разведя нас руками в стороны, а потом с самодовольным видом указывает на себя: - Отправил эту статью – я! Удивленно на него смотрю – неужели, правда? Не знаю, откуда он ее выцарапал, но у меня уже зудит узнать результат. Губы шевелятся спросить, но я так ошарашена, что не получается. Все так неожиданно… Наконец, видя, как Зимовский сжав зубы и подняв глаза к потолку отворачивается, заставляю себя собраться: - Как, Борис Наумыч? Господи, зачем? - Ну, я не знаю. Мне показалось, что она на уровне, и я решил это дело проверить - мне ли одному это показалось. Затаив дыхание интересуюсь: - И…, что? - Не одному. Шеф расцветает улыбкой: - Господин Гальяно сказал, что она будет напечатана сразу в двух изданиях! Ловлю каждое слово и киваю в такт – вот это сюрприз! Наумыч почти подпрыгивает от возбуждения. Да я и сама готова подпрыгнуть! Сдвинув полы пиджака в стороны, нацепив сумку на руку, победоносно упираю руки в бока. Наша взяла! Оба смотрим на хмурого Антона, уставившегося в пол. Услыхав про два издания, Зимовского перекашивает - не вынимая рук из карманов, он обиженно вздергивает вверх плечи: - То есть как? - Да вот так. Антон ты не переживай, гонорар свой получишь! Играя скулами, победно взираю на поверженного врага – получил суслик! Егоров торопится прекратить прения и уйти назад к себе в кабинет: - Все, все, все успокойтесь, давайте работать, в самом деле, марксизм-ленинизм никто не отменял. Все! Как только он исчезает из вида, снова разворачиваюсь к Антону - надеюсь, теперь-то он угомонится: - Ну, что? Зимовский подступает почти вплотную: - Что? - В твоей башке, что-нибудь устаканилось? Тот кривится в злой усмешке: - Думаешь Егоров надежная крыша, да? - Причем здесь Егоров? Статья будет напечатана в двух изданиях, сколько бы ты слюнями не брызгал! Кручу пальцами у виска: - У тебя что, со слухом проблемы? Вздернув вверх брови, четко и раздельно произношу: - Статья понравилась Гальяно! Зимовский вдруг язвительно смеется, делая шаг назад: - Да ему не статья твоя понравилась… С усмешкой качаю головой: - А что? Гаденыш ржет, с довольным видом выдавая только что придуманную гадость: - Ему понравилось, как ты ноги раздвигаешь! Ха-ха-ах! Все происходит автоматически. Удар в зубы обрывает злобный смех. Лишь потом на меня обрушивается вся гнусь сказанного и я, отшвырнув сумку в сторону, пытаюсь вцепиться Антону в лацканы пиджака: - А ну повтори, ублюдок, что ты сказал? Мерзкий гадкий человечишко с малюсенькой буквы! Но тот уже пришел в себя и хватает меня за руки, мешая добраться до морды. Видимо удар получился недостаточно сильным, чтобы угомонить паразита и тот продолжает сквозь сбитое дыхание выкрикивать, привлекая народ: - Давай, строй тут из себя девочку… Будто я не знаю, как ты с Гальяно кувыркалась, а? Этому говнюку все равно как надо мной измываться - еще утром подзуживал над старой девой, а днем уже обзывает девочкой по вызову. Между нами вновь возникает прибежавший Егоров, пытаясь разнять: - Стоп, стоп, стоп! C трудом отступаю, горя негодованием, готовая бросится вперед снова... Еще народу вокруг назвал, сволочь! И хоть бы кто заткнул гаденыша. Шеф недовольно блеет: - Маргарита Александровна, вы чего себе позволяете? Я позволяю? А что прикажете делать, если ни одного мужика нет, чтобы заступиться? Калуга, вон тоже, минуту назад трендел у меня в кабинете и уже все, испарился, как сквозь землю. Тычу пальцем в сторону Зимовсккого, буравя взглядом исподлобья: - Пускай повторит еще раз, чего он сказал! Я еще раз себе позволю. Егоров поворачивается с немым вопросом к Зимовскому, а тот, совсем одурев и распалившись, вопит, обращаясь к собравшейся толпе сотрудников, обводя их рукой: - Да тут и так все знают, кто у нас шлюха подзаборная! Я дергаюсь, но Наумыч бьет мгновенно придурка в челюсть, заставая Антона врасплох - тот ойкает, скрючившись, и прикрыв нижнюю часть лица. Голос начальника звенит от гнева: - А ну-ка повтори, что ты сейчас сказал про женщину! Он поднимает кулаки вверх, демонстрируя готовность встать в боксерскую стойку. Капец, стою, ошарашено открыв рот – вот это Егоров! А Зимовский ошалело держится за скулу и молчит. Трус он конченый, и когда получает отпор, весь нахрап исчезает мгновенно. Шеф подзуживает: - Давай, а, повтори! Со стороны слышится окрик Лазарева. Видимо решил, что пора спасать своего побитого подельника: - Борис Наумыч, это как понимать, а? Он хватает Егорова за локоть, заставляя повернуться к себе. Наумыч тоже повышает голос: - А... Как это понимать? Это ваш человек? - Причем тут ваш человек… Вы только что при всех ударили подчиненного! Стою позади Константина Петровича, и пока они лаются, оправляю на себе юбку и блузку, сбившиеся в запале. Потом упираю руки в бока – по его выходит, оскорблять меня можно, а в морду за дело Зимовскому дать нельзя? Егоров мою мысль поддерживает: – Вот именно при всех! Один на один я вообще бы убил его. Косясь в сторону Антона, он грозит кулаком в воздухе. Лазарев, продолжая изображать негодование, высовывается из-за плеча Наумыча: - Антон Владимирович, что происходит? Побитый и непонятый Антоша отмахивается, срываясь на истеричный вопль: - Да они тут вообще все с катушек послетали! Думают, что я им отвечать буду. Лазарев вдруг грозит пальцем Егорову: - Ну, Борис Наумыч, учтите, я этого так не оставлю. Егоров тоже в ответ машет пальцем, а потом тычет в Антона: - Правильно, я бы на вашем месте ему бы еще добавил! Наконец народ расползается по углам, сплетничать, а я возвращаюсь назад к себе в кабинет *** В редакции тихо, словно в больнице - все затаились и сидят по кабинетам. Я все выглядываю сквозь жалюзи в холл - боюсь, как бы Андрей, узнав о случившемся, не бросился выяснять отношения с Зимовским. Насколько помню, в толпе сотрудников Калуги с Наташей точно не было, а шум стоял такой, что в кабинете не усидишь. В туалете тетки шептались - молодые поехали смотреть новую квартиру, двести квадратных метров, можно кататься на роликах. Ну и правильно - заботливые разговоры о девственности это все бла - бла, а рвануть с брюхатой невестой глазеть на суперквартиру - проза жизни… Наконец, вспоминаю про запись на эпиляцию. Мы же хотели попробовать лазер и хоть на полгода забыть про эту мутотень. Единственное светлое пятно в жизни, а я тут сижу! И тихонько сматываюсь. *** Вечером, за ужином с Анькой и Наумычем, пью виски и храбрюсь – непонятно чего теперь ожидать от Зимовского, да и от Лазарева тоже. Антоша, подлый мальчик, вряд ли успокоится и какую каверзу ждать теперь? Меня уже и так задвинули в замы, и задвигать ниже вроде некуда. Все думаю - попросить Егорова поговорить с Андреем или не надо? Чтобы дров не наломал. Но так и не решаюсь - тогда придется сознаваться и во всем остальном. Еще решит, что я хочу перебежать дорогу его дочке, тогда вообще будет полный капец.