День за днем. Эпизод 3

Утро проходит в беготне и суете - без Аньки, все приходится делать самому - и не только одеваться, причесываться и краситься без привычного надзора, но и думать о завтраке себе и маме. Хорошо, что с волосами не надо особо возиться после парикмахерской - захватив их потуже, просто закалываю сзади, а подвитые локоны пускаю на плечо. С завтраком тоже везет - пока облачаюсь в одну из своих любимых блузок, голубенькую с узким вырезом спереди, юбку и пиджак, мать успевает и чайник вскипятить, и яичницу пожарить. Так что мне, после всех сборов и выхода пред мамины очи, остается только добавить к своей порции пару кружков докторской колбасы, помидорку, булочку и сесть за стол. В холодильнике правда еще есть пара куриных ножек, можно или сейчас погреть в микроволновке, или на вечер оставить. Забравшись на табуретку и уцепившись шлепками за нижнюю перемычку, начинаю активно резать ножом колбасу с яичницей и отправлять вилкой кусочки в рот, заедая батоном. Заодно можно поразмышлять и о планах на день – предстоит уйма дел и вероятно новые стычки с Зимовским. Что с ним делать, даже не представляю. Мать молчаливо ходит мимо меня, что-то приносит себе, ставит на стол, но мои мозги заняты работой и будущими проблемами. Над ухом вдруг раздается: - Слушай, Марго! С набитым ртом вопросительно поднимаю на мать глаза. Что? - Глядя на тебя, я никогда бы не подумала, что ты можешь так много есть. Не знаю, что и ответить, привык я так по утрам хавать за тридцать пять лет-то. Приходится на ходу выдумывать отговорку: - Честно говоря, у нас с Игорем культ завтрака. - В смысле? - Ну, работа у нас такая. Если с утра в топку кинул дров…, то к вечеру там что-то тлеет вроде. Продолжаю хомячить, освобождая тарелку. Мать, придвигая к краю миску с зеленым салатом, повторяет: - В топку… И садится за стол напротив меня: - Слушай , у тебя так много Гошиных слов. Не переставая жевать, бросаю на нее косой взгляд – чего это она с утра мной так озаботилась, не понимаю: - Это хорошо или плохо? - Не знаю. Но я в первый раз вижу, чтобы жених и невеста был так похожи. - Ну-у, предлагаю это считать комплиментом. Прожевав, вздыхаю: - Фу-у-ух… Я думаю курица сюда уже не влезет… Слушай, мам, помоешь посуду, а? Пожалуйста! Мне на работу надо уже бежать. Развернувшись на стуле, соскакиваю на ноги. Мать кивает: - Да, да… Конечно. Спешу в спальню за оставленным там телефоном, но на полдороге меня тормозит вопрос: - А где ты работаешь? Там же где и раньше, где же еще. Если бы что-то изменилось, я бы сообщил: - Как где? В издательстве. - В каком издательстве? Черт, для Марго я как-то о таких вопросах не подумал. Молчу, быстренько прокручивая, как безопасней ответить: - Ну-у-у…, в этом… Шлепаю и шлепаю губами – ляпнешь, а одно тут же за собой потянет другое. С ходу в голову ничего не лезет и я, будто срочно вспомнив, всплескиваю руками: - Черт, мне же позвонить надо! И прячусь в спальне. Так, у меня всего несколько минут все продумать. Какое место работы или профессию не назови, придется делиться подробностями. О которых я, кстати, понятия не имею. Ага, и буду в глазах собственной матери дура - дурой. *** Через пять минут возвращаюсь в гостиную, специально держа в руке мобильник – вот, звонила, дескать. Надеюсь, она уже забыла про свой вопрос. Мать, пока меня не было, ушла вглубь комнаты, за диван, туда, где полки со всякой азиатской мишурой. Магнитом ее туда тянет, что ли? Где-то уже нашла тряпку и стирает пыль, забытую Сомиком. Теперь решит, что я грязнуля. Прохожу туда к ней и укоризненно тяну, виновато сведя брови вместе: - Ма-ам. Та дружелюбно улыбается, а потом делает шаг мне навстречу: - Марго... А ты что, работаешь в одном издательстве с Гошей? Возвращение к теме вызывает внутреннее томление – врать неохота и я переминаясь с ноги на ногу, то отвожу взгляд в сторону, то снова осторожно бросаю его на мать: - Ну-у-у… Да. Решившись, киваю: - Ну, мы собственно, там и познакомились. Мать качает головой: - Ты знаешь, ты, все-таки, фантастическая женщина. Похвала, конечно, приятна, но какова причина для такого мнения? Мой ясный взор и приподнятая бровь демонстрируют непонимание: - В смысле? - Ты заставила моего сына нарушить два его главных табу. Табу? Это про что? Сложив руки на груди, с интересом жду продолжения. В голосе появляется справедливое сомнение: - То, есть? - Ну, во-первых, никогда не заводить романов на работе. С этим соглашусь. Утвердительно киваю – действительно был когда-то такой разговор. Мать, оперевшись рукой с тряпкой на спинку дивана, придвигается ко мне еще ближе: - А уж про длительные отношения я вообще молчу! Тоже факт, хотя в качестве табу я такого не называл. Обхватив себя руками, лишь пожимаю плечами, хитро косясь на мать: - Ну…, извините, так получилось. Мать, с довольным видом, тянется ко мне: - Дай, я тебя поцелую! Прижимаюсь щекой к ее щеке, а потом с блаженной физиономией целую маму в уголок рта. Вкус и запах детства, когда она обнимала меня и жалела детские болячки… Только я, дурачок, тогда вырывался и убегал – мальчишки ведь не плачут… Когда мы разъединяемся, мои мысли возвращаются к прошлым тревогам и лицо серьезнеет: - Мам…. Киваю на диван: - Давай, присядем. Мать с любопытством смотрит на меня: - Давай. Мы обходим, друг за другом, вокруг бокового модуля. Придержав рукой сзади юбку, усаживаюсь на диван, а мать устраивается сбоку. Оперевшись рукой в сиденье дивана, разворачиваюсь к матери преданно заглядывая ей в глаза: - Мам... Можно я озвучу одну маленькую просьбу? - Да, конечно. Поджав губы в тонкую линию, сижу несколько секунд собираясь с мыслями, потом продолжаю: - Мам… Как же так сказать, чтобы не нарушить то, что сейчас между нами возникло… Чтобы она не обиделась… - Ты, все-таки, хорошо подумай, а? - По поводу чего? Со вздохом отворачиваюсь: - Ну, по поводу этого твоего виртуального друга. Просто старую конструкцию сломать очень легко, а потом, склеить, иногда не получается. Вижу движение матери запротестовать и поднимаю руку, пресекая ее порыв. Торопливо заканчиваю мысль: - Мам, только я прошу не надо, пожалуйста, ничего говорить, просто пообещай мне, что подумаешь, хорошо? Просто я не хочу, чтобы Игорю потом было больно. Мы смотрим, друг на друга, и она произносит: - Хорошо родная, я обещаю. Как же я тебя люблю, мамочка! Снова улыбаюсь и радуюсь жизни: - Спасибо, тебе. Снова тянусь поцеловать в щеку, а чмокнув, вскакиваю: - Все! Бодро иду в коридор переобуться: - Я побежала, труба зовет. Беру с ящика для обуви, оставленную там сумку, потом заглядываю сквозь полки в гостиную на мать и машу рукой: - Все мамуля, я ушла, пока! И выскакиваю за дверь. *** Приехав в издательство, тороплюсь к лифту, но лучше бы пошла пешком - кабина тормозит на каждом этаже, впуская и выпуская народ. Облокотившись о стенку, терпеливо жду, пока доползем. Наконец двери раздвигаются, и я выхожу, здороваясь с кем–то из снующих мимо: - Доброе утро. Сегодня я без портфеля, с одной сумкой в руке. Сразу направляюсь через холл в уголок к Людмиле: - Люсь, привет! - Доброе утро, Маргарита Александровна. Только открываю рот спросить о новостях, как сзади раздается громкий голос, от которого начинают ломить зубы: - М-м-м, Маргарита Александровна! Улыбка быстро сползает с моего лица, и я оглядываюсь. Зимовский стоит почти рядом и смотрит на наручные часы: - Ну, наконец-то, заждались, заждались. Настороженно гляжу на него – что-то он опять придумал, очередную гадость. Повесив сумку на плечо, двигаюсь к своему кабинету: - Что, Антон Владимирович, уже не знаете, чем без меня заняться? Он тащится рядом: - Ну, почему же … Главному редактору всегда есть чем заняться. Например, поддержанием трудовой дисциплины. Вот чего, спрашивается, пристал? Я тут причем? Останавливаюсь: - А... Ну, трудовая дисциплина это серьезно, не буду вам мешать. Пытаюсь проскользнуть мимо, но Антон придерживает меня за локоть: - Маргарита Александровна давайте оставим этот словесный пинг-понг и перейдем к конкретике. - О, как! Ну, давай, вываливай свою конкретику. - Позвольте полюбопытствовать, вы в курсе, во сколько у нас начинается рабочий день? У меня вообще-то рабочий день не нормированный! Складываю руки на груди: - А вы? - Я в курсе. Он крутит в руках стопку листиков, видимо изображает перед подчиненными занятого по уши начальника. - Ну, а что тогда спрашиваете? - Потому как сегодня вы изволили опоздать на работу на сорок восемь минут! Понятно, по всем фронтам прессовать удумал. Тоскливо отвожу взгляд – крыть мне нечем: - Я не опоздала, я задержалась. Антон хмыкает и оттопыренным большим пальцем тыкает себе за спину, в сторону Люси: - Это вот для нее вы задержались, а для меня вы опоздали. Глубоко вздыхаю, стараясь оставаться спокойной: - Антон Владимирович, я просто позже всех пришла в офис. И возможно уйду позже всех: - А свою работу я могу выполнять где угодно! - Ах, вот оно что. - Представьте себе. Считаю, что разговор окончен! Отворачиваюсь, собираясь войти в кабинет. - Понятно… Я теперь понимаю, почему я не могу получить от тебя статью. Приходится снова остановиться и взглянуть в глаза этому укурку, Так и хочется сказать все, что я о нем думаю. А статьи нет, потому что ты, гнида, рвешь их постоянно, и других причин нет. Угрюмо фыркаю: - К обеду получишь свою долбанную статью. - Ну, в последнем варианте, она действительно была долбанная. Только статья должна лежать у меня на столе не к обеду, а через час! Потому как к обеду, я ухожу на обед. Молча разворачиваюсь, чтобы уйти, но Зимовский повышает голос: - Стоять, Маргарита Александровна! Приходится опять оглядываться: - Я вас еще никуда не отпускал. Тоже мне умывальников начальник, не отпускал он меня. Нахмурив брови, тяжко вздыхаю – надоел он уже мне, а ведь только утро: - Что еще? - Еще довожу до вашего сведения, что за опоздание на работу, вы лишаетесь квартальной премии! Вот, козел! У меня от такой подлости глаза лезут на лоб, а челюсть падает до земли. Гаденыш какой! Антон оглядывается на Людмилу и кричит: - Люся! Качая головой, невозмутимо складываю руки на груди. Удар конечно ниже пояса, но как утверждает Сомова, для женщин он не такой болезненный, переживу. Зимовский победно на меня смотрит и от этого еще обидней. Люся шустро бежит к нам и Антон повторяет для нее: - Чтобы через час приказ лежал у меня на столе! Он неотрывно смотрит, ожидая мою реакцию, и она не заставляет себя ждать: - Да подавись ты своей премией! Презрительно осмотрев придурка сверху донизу, добавляю: - Кстати, советую… Взяв за кончик галстук, тяну его вверх: - Купи на нее приличный галстук! А то ходишь, как обсосанный. Выплеснув подобным образом, часть еле сдерживаемой ярости, захожу внутрь кабинета и с силой хлопаю дверью. *** Успокоившись, минут через пять, отправляюсь в туалет, размяться и помыть руки… Так сказать, для плавности мысли в работе. На обратном пути на меня, с кухни, неожиданно наскакивает Калугин с тарелкой в одной руке и ложкой в другой. Еле успеваю увернуться и шарахнуться в сторону: - Ой, осторожней! Когда вижу на блюде большой кусок мороженного, улыбка непроизвольно расползается по моему лицу - не зря я Андрюху обозвала кишкоблудом. Он виновато оправдывается: - Извини, не нарочно. - Привет. - Привет. Салют. Идем дальше вместе. Киваю на тарелку: - О-о-о…Мороженное?! - Ну, да. - Не много ли одному? Может, поделишься? Калугин смущенно улыбается: - Да, я бы с удовольствием, но это не мне. - А кому? Дурацкий вопрос, ясно кому... Андрей издает нечленораздельные звуки, размахивая ложкой: - Ну-у-у… И-и-и… Меня просили и-и-и.... Бедный, мучается-то как. А пиявка, кажется, совсем обнаглела. - А-а-а…, понятно. Тихонько идем дальше, потом останавливаемся. Оглянувшись по сторона, отшучиваюсь: - Брат Митька помирает, мороженного просит? Андрей мнется: - Ну, типа, да. Здорова девочка жрать, ничего не скажешь. Чуть прищурившись, продолжаю подтрунивать: - Ну, и ты зажал мне кусочек, да? Андрей огорченно мямлит: - Да нет…, просто... Ну… Наташа попросила и… Ох, Калуга, Калуга, вертят тобой, как хотят: - И что? Он обиженно на меня смотрит: - Ну что же я ей, початый кусок принесу, что ли?! Весомый аргумент. Сделав серьезное лицо, продолжаю уговаривать: - Ну, я пальцем замажу, не будет видно. Калугин покорно вздыхает и сдается с грустным видом: - А, ну… Уже откровенно смеюсь: - Да я шучу, не грузись…. Иди, корми брата Митьку. Мой путь дальше, назад в кабинет, к ноутбуку. *** Ровно через час, отправив Зимовскому по электронке пару страниц своих очередных статейных размышлений, переключаюсь на художественную часть будущего номера. Андрей оставил у меня на столе целый ворох фотографий для просмотра и отбраковки - теперь я пытаюсь бегло отделить зерна от плевел. Садиться пока не хочу, поэтому брожу с распечатками по кабинету. Потом останавливаюсь, развернувшись к свету от окна, разглядывая фото девицы в купальнике на фоне заката. Девица вроде ничего, только фон мрачноват – алый горизонт затягивают грозовые тучи. Неожиданный тычок пальцами с двух сторон под ребра и рев бегемота: - Гав! Испуганно оглядываюсь - господи, Наумыч в детство впал. Да еще ржет: - Ха-ха-ха…, извини, Марго. Видеть выздоровевшего и радостного начальника, безусловно плюс в редакционной жизни и я через секунду уже улыбаюсь, смущенно опустив глаза. Интересно, каким ветром его занесло в мой кабинет… Пышущий весельем Егоров, вдруг заявляет: - Слушай… Замечательная у тебя тетя! Даже не задумываясь, переспрашиваю: - Какая тетя? - Ну, если вы с Гошей двоюродные, то она родная сестра кого-то из двоих родителей? Кто? Это он про кого? Я уже начинаю нервничать и никак не пойму, зачем вообще весь этот разговор. Или Анька проболталась о мамином приезде? От непоняток сводит скулы, и лицо делается все угрюмей и напряженней: - А причем здесь Гошина мама? Веселый Егоров, чуть ли не пританцовывает: - Ну как же, она сейчас у нас гостит, то есть у вас. Ошалело стою, открыв рот, ни жива, ни мертва. Испуганно шевелю губами: - И что, вы ее видели? - Да… Мы даже пообщались! Ну, очень милая женщина. - Кхе... Мое лицо перекашивает вымученная улыбка. Капец Сомова, ведь просила же! Похоже подруга совсем охренела со своим полубольным Борюсиком. Совершенно мозги дуре отшибло. - И... И о чем вы пообщались? Егоров качает головой, а его взгляд блуждает по кабинету: - Не, не, не … Ничего конкретного… О том, о сем…, ничего конкретного. С трудом проглатываю комок в горле. Блин, нужно что-то срочно придумать, чтобы он забыл дорогу в наш дом на некоторое время. А о том, что видел мою маму, забыл бы вообще навсегда! - Борис Наумыч! Блин, надо срочно что-то придумать! Отворачиваюсь к столу положить Калугинские фотографии, которые так до сих пор и держала в руках. Да, придумать! Но единственно, что лезет в голову – Монтекки и Капулетти, ну и я бедная Джульетта в этой семейной трагедии. Снова поворачиваюсь к Егорову, приглаживая обеими руками юбку по бедрам, вспотевшими ладошками: - Я хотела кое о чем вас попросить. Наумыч - весь внимание: - Да, да? Жутко не люблю врать, а приходится. Стыдливо стараюсь не смотреть шефу в глаза: - Понимаете тут такое дело… В общем…, м-м-м… Между нашими с Гошей родственниками есть кое-какие неурядицы и то, что Гошина мама гостит у нас, это как бы, в общем… Егоров поднимает глаза к потолку. Кажется, он уже потерял мысль моего мямлянья и я перехожу к главной мысли, которая и должна отпечататься в его памяти – подавшись вперед, навстречу шефу, чеканю: - Мне бы не хотелось, что бы кто-то об этом бы знал! Егоров, сцепив ручки на пузе, хлопает глазами и молчит переваривая. Неожиданно, из-за его спины, от двери, раздается голос Зимовского: - Э-э-э... Знал, простите, о чем? Улыбаясь крокодильей улыбкой, он идет к нам. Услыхав голос главного редактора, Наумыч сразу напрягается, внутренне собирается - добродушие мгновенно сползает с его лица. Отвечать на вопрос Зимовского не собираюсь и отворачиваюсь, складывая руки на груди. Надеюсь, Егоров меня услышал… Или мне конец! Прямо здесь и сейчас. Антон, не дождавшись реакции от шефа, добавляет: - Или я помешал? Наумыч, чуть оглядываясь на незваного гостя, переводит разговор на другое: - Антон Владимирович, вы что-то хотели? - Да вот, два пригласительных «Семь лет клубу «Klaus and Raus» - «К…», а чего вы не знаете, что с ними делать? Оставьте у секретаря. - А, ну да… С ехидной улыбкой выглядывая из-за плеча начальника, он, то посмотрит на меня, то на профиль шефа, тряся билетами: - Так вы не скажите, о чем вы тут шепчетесь? Шепчемся как тебя сподручней грохнуть! Голос шефа холоден как лед: - Зимовский, выйдите, пожалуйста, за дверь и закройте ее с той стороны. Фальшивая улыбка сползает с Антошиного лица: - Угу? - Угу. Егоров отворачивается, показывая, что разговор окончен. - Понятно. То есть у директора издательства есть секреты от главного редактора, то есть от меня, да? Вот, придурок! Сжав зубы, с презрительным прищуром гляжу на этого упыря. Егоров молчит, не реагируя, только притоптывает ногой. Источая бессилие и злобу, Зимовский снова квакает какую-то чушь: - Хорошо, так и запишем! Давай, запиши, и на стенку повесь. Как только Антон убирается из кабинета, мой взор снова обращается к начальнику. Помнится, он клялся, что вся эта муть со дна, скоро уляжется и все вернется на круги своя, только что-то я верю в это все меньше и меньше. Егоров качает головой: - Вот что за человек! Твой недавний любимчик, кстати. Ты ж с ним чуть ли не целовался и называл спасителем. Сморщившись, выплевываю: - Да кто вам сказал, что это человек? *** Наконец, Егоров тоже уходит, и я отправляюсь в свободный полет по редакции посмотреть, как работается остальным. Открыв крышку телефона, на ходу набираю Анькин номер и прикладываю трубку к уху – надо подруге внушение сделать. О ее недоглядов, можно и квартиры лишиться, и работы… А на настенных часах всего-то одиннадцать ноль – пять, время сегодня ползет черепашьими шажками. Когда иду мимо кухни, слушая в мобильнике: «абонент недоступен, перезвоните позже», из нее опять выскакивает Калугин, на этот раз с чашкой в руках и первым реагирует: - Ап…, осторожно! Живет он здесь теперь, что ли? Делаю шаг назад, с легкой усмешкой выговаривая Андрею: - Да что ж такое! - Извини. Анька не отзывается, и я опускаю руку с телефоном вниз. Калугин вдруг предлагает: - Хочешь кофе? Я еще не забыла утренней встречи, так что не могу удержаться от подколки: - А потом надкусанный кофе своей Наташе принесешь? Калугин отводит глаза: - Марго, ну причем тут это? А притом. Укоризненно грожу ему зажатым в руке телефоном: - Имей в виду… Следующим капризом, будет сахарная вата! Неожиданно мобильник начинает вибрировать, номер незнаком и я прикладываю трубку к уху, продолжая свое шествие: - Алло! Да. - Здравствуйте! Антон Владимирович сказал, что этими вопросами теперь занимаетесь вы. Блин, я теперь всеми вопросами занимаюсь – и за себя, и за того парня. Походу Зимовский решил превратить меня в загнанную лошадь... И так весь день - все катится и катится своим чередом.