День за днем. Эпизод 3

Через день, когда опять еду на процедуры, у меня новый повод заехать в редакцию - наверно скоро выпишут, дома сидеть скучно, а здесь, все-таки, какая-никакая, но бурная жизнь и не хочется из нее выпадать. Хоть бумажки разобрать на столе, или над статьей поработать, или с Наумычем потрендеть о будущих делах. И еще Сомова зародила в моей душе сомнения – может действительно, стоит поставить точки на i - поговорить с Андреем еще раз и больше не мучиться? Баста! Не съест же он меня и не побьет. Даже в моем убогом состоянии хочется выглядеть понарядней - поэтому, утром, выискиваю в шкафу и надеваю на рандеву новую кофточку - голубенькую, с закрытым верхом и с короткими рукавчиками, украшенными бантиками. И еще специально купленный цветастый шарфик, чтобы прикрыть корсет на шее. Cерая демисезонная куртка оказывается как раз в гамму к кофте с шарфом и темным брюкам. Когда выхожу из лифта, ноги сразу ведут меня к Андрею. Переминаюсь в дверях, с сумкой в руках: бледно-желтая, на серо-голубом фоне. На мои шаги он даже не поднимает головы - стоит посреди своего кабинета и что-то высматривает в ежедневнике. Осторожно зову его: - Андрей! Даже не поднимает головы: - Да. - Мне нужно с тобой поговорить. Увы, он, по-прежнему, не смотрит на меня, и остатки моей решимости уползают в глубины самокопания и комплексов. Весь в работе, он негромко бурчит: - Ну, говори. Делаю пару шагов внутрь кабинета. Я не понимаю, что случилось между нами и почему в Калугине произошли такие перемены. Непрошенные слезы подкатывают к глазам, и мой голос срывается: - Это очень важно! Наконец, он искоса смотрит на меня, без тени улыбки или радости. Видно что-то в моем убогом и несчастном виде его настораживает, может быть вызывает жалость и его голос теряет прежнюю бесцветность: - Ну, говори, я тебя слушаю. - В общем… Я не могу больше этого скрывать… Ну, в общем я… Приложив похолодевшие пальцы к переносице, прикрываю смущенное лицо. Решимость быстро уходит, и я со вздохом замолкаю, роняя руку вниз. Так непросто бывшему мужчине сказать в глаза "люблю" другому мужчине. Все мое прошлое, все мои мечты о будущем возвращении Игоря Реброва протестуют против слов, готовых сорваться с губ. Господи, зачем я это делаю?! Зачем пытаюсь забраться в топь, из которой уже не выберусь? Я внутренне готов, что он скажет мне нет, но вдруг он скажет «да», и что тогда? К чему готов он и к чему готов…, готова я? Из груди вырывается тихий стон, и Калугин кивает, подталкивая меня продолжить: - Ну, говори, говори! Он так ожидающе смотрит, что я сдаюсь – будь что будет. По крайней мере, он сейчас не льдышка и готов меня выслушать… Как вихрь в кабинет Андрея врывается Мокрицкая и вклинивается между нами: - Прошу меня извинить, но это очень, очень важно! Могла бы и поздороваться для приличия. Она трясет у меня перед носом своей папкой, а потом поворачивает ее к Калугину: - Скажи, пожалуйста, Андрей, это твоя подпись? - Что? Он продолжает смотреть на меня и явно не хочет разрушать мостик, который снова возник между нами. Я чувствую это! Эльвира повторяет: - Это твоя подпись? Калугин опускает глаза на ее бумаги и сразу отдаляется от меня, погружаясь в свои рабочие будни: - Ну, да, моя подпись. - Так, почему это со мной не согласовали? Он мотает головой: - Эльвира, подожди, Тамара Михайловна мне русским языком сказала, что ты в курсе, что ты все.... - Тамара Михайловна, сказала, да? Чувствую себя неуютно и совершенно лишней. Хожу тут, мешаю работать, пугаю своим деревянным видом. Потихоньку отхожу к двери. Мокрицкая продолжает верещать: - А кто за бюджет отвечает я или Тамара Михайловна? Ты же знаешь, что меня и так на каждой летучке в хвост и в гриву! Я уже на пороге, и не знаю оставаться дальше или уйти. Момент прошел, и заводить разговор о своих чувствах снова, желания все меньше. Они продолжают ругаться: - Ну, подожди, я же не знал что… - Ты, не знал! Андрей, ну, в самом деле, хотя бы позвонил, что ли, хотя бы предупредил. Наверно, пойду. Еще раз оглядываюсь на спорщиков. Новый вопль Эльвиры добивает меня: - А то свалишь в свою Барселону, а мне своди дебет с кредитом! Все понятно и без вопросов. Нервно веду пальцем по брови и решительно разворачиваюсь в сторону своего кабинета. Уже в холле до меня доносится: - Ладно, все, проехали… И Эльвира выскакивает вслед за мной, спеша по своим делам. *** Оставив куртку и сумку у себя в кабинете, обхожу народ, потихоньку включаясь в работу и оценивая масштабы своего выпадения из графика. В принципе, у меня еще больничный, но я уже более-менее прилично себя чувствую и если не суетиться под нормы ГТО, то могу уже и поработать. Торопливо иду мимо Наташи с Эльвирой, обсуждающих что-то животрепещущее, и Мокрицкая вдруг шарахается в мою сторону: - Маргарита Александровна! - Да? Останавливаюсь в ожидании продолжения. - Очень нужна ваша подпись! Вот здесь. Она раскрывает папку и подсовывает ее мне под нос. Ну вот, первая ласточка – пора впрягаться: - Что это за бумаги? - Это приказ на финансирование командировки в Барселону, для Наташи и Калугина. Мой взгляд скользит мимо Эльвиры в сторону Наташи, которая, оставшись в одиночестве, шустро меняет свой маршрут, сворачивая в кабинет к Андрею. Снова смотрю на Мокрицкую, мечтая побыстрее удрать - это совсем не та работа, из-за которой я сюда притащилась: - Ну, пусть Зимовский подпишет, я раненая, видишь. - Не, не, не… Только ваша подпись нужна, здесь же еще это..., смета прилагается, письмо для посольства. Ну, значит, пусть сам Егоров подписывает. Смотрю, как Калугин с Наташей разговаривают возле его кабинета и он все время посматривает в мою сторону. Интересно, о чем он думает? О Барселоне, о Наташе, или о моем визите? Мокрицкая торопит: - Ну! - Ладно, неси ко мне в кабинет. - Ага. Мокрицкая убегает, и я оказываюсь как раз напротив парочки. До меня доносится Наташино радостное квохтанье: - Билеты нам уже подтвердили. Бизнес-класс, между прочим. - Классно! Здорово. - Да! Классно. Значит, все-таки, о Барселоне и Наташе. Разворачиваюсь и иду от них подальше – стремление в чем-то признаваться Калугину у меня исчезает окончательно. Оно никому не нужно – ни мне, ни тем более Андрею. Громкий голос Егоровой настигает меня возле кабинета: - Я посмотрела парочку отелей в интернете. На берегу моря! В дверях оборачиваюсь. Лучше бы этого не делала - Калугин обнимает Наташу за плечи и прижимает ее к себе. Его голос нежен и улыбчив: - Я смотрю ты уже вся там? Егорова дует губки и вздыхает: - Да! И жду не дождусь, когда ты подтянешься. Не дожидаясь момента, когда голубки начнут прилюдно лобызаться, ухожу к себе. *** Все мои благие пожелания поработать исчезают вместе с подписью на приказе. Когда Эльвира выходит от меня со своими бумагами, она будто уносит с собой последнюю надежду… Надежду на то, что все эти разговоры про Барселону, про отъезд - пустая болтовня, шутка и сиюминутная фантазия, которая вот-вот рассеется. Не могу сидеть - то брожу туда-сюда по кабинету, то застываю в центре комнаты, обхватив руками плечи и уставившись пустым взглядом в холл. Мне зябко и нервно. Теперь я понимаю холодность и равнодушие Андрея - пока я моталась по больницам и процедурам, он выбирал… Этот выбор выпал на Наташу и ему теперь неловко за все реверансы, что он ненароком сделал, ухаживая за больной дурындой.... А может быть, я вообще все неправильно поняла, и навоображала черт знает чего – спутала жалость к убогой и несчастной с романтическими порывами. Смотрю сквозь приоткрытые жалюзи…. Там за стеклянной стеной останавливается Андрей, смотрит на меня, а потом развернувшись уходит… Туда, к домику на морском берегу, к пляжу с загорелым Наташиным телом… Господи, как же мне холодно! Я не понимаю, почему он так жестоко играет со мной. Там, у меня дома и здесь - два совершенно разных человека. Какой же он настоящий? Теплый, заботливый, родной или расчетливый и равнодушный? С унынием в сердце, снова начинаю мотаться по кабинету, а потом открыв крышку мобильника, звоню Анюте. Мне хочется поплакаться и единственный человек, кому я могу это сделать – она... Но в ухо мне лезет ее раздраженный окрик: - Алло! Наверно зря я позвонила - Сомовой, видимо, не до меня. Остановившись у окна позади кресла, вцепившись в его спинку пальцами, выпаливаю: - Ань у меня полный абзац - Калугин с Наташей едут в Испанию! - Гоша, ты мне это уже говорил. - Ты что не врубаешься? У них помолвка! - И что? Ее равнодушие мне непонятно. Это же была ее идея – поставить точки над i?! В недоумении усмехаюсь: - Хэ… Как что? Это все, это же все, капец! - Гоша, помолвка, размолвка, да какая мне-то разница? У меня тут свой армагеддон! И орет: - Пока! - Подожди, Ань, Ань! Вот так всегда - Сомовой всегда все по хрену, а потом еще обижается, когда я отвечаю ей той же монетой: - Черт! Раздается стук в дверь и заходит Калугин… Блин, а я тут раскиселилась, да и видок небось убого-пришибленный. Пытаюсь подтянуться, взбодриться, рука сама тянется пригладить волосы и поправить сбившийся шарфик на хомуте вокруг шеи. Андрей топчется у входа: - Марго, извини, ты не занята? Может быть сейчас? Может быть, он понял, что все запутал и решил переиграть? Пришел сказать, что любит меня и там, в квартире, был не сон? Радостно зову: - Да нет, проходи! Андрей идет к столу, оглядываясь на приоткрытую дверь, будто чего-то опасаясь: - А…, э-э-э... Слушай… Стоя позади своего кресла, держась обеими руками за его спинку, ожидающе смотрю, как Калугин, нервно потирая руки, быстро приближается: - Ты хотела со мной поговорить. Увлекшись своими размышлениями, не сразу въезжаю, о чем он: - Когда? - Ну вот, в кабинете, нас еще Эльвира прервала и мы… Сказать или нет? Еще час назад, до всяких приказов и его счастливых объятий с Егоровой по поводу домика на берегу Средиземного моря, я была готова начать разговор первой. Теперь меня гложут большие сомнения, а от решительности не осталось и следа. Вот если бы он сделал первым маленький шажок, как-то намекнул на свои чувства ко мне… Проглотив комок в горле, нервно отмахиваюсь: - А, да это я так… Андрей настаивает: - Нет, подожди, ты сказала, что это серьезный вопрос. Что ты не можешь больше об этом молчать. Уже могу. Язык немеет произнести первой: «Я тебя люблю». Кто этот я, который любит? Бывший мужчина, накачанный женскими гормонами, всю свою жизнь боящийся показаться окружающим недостаточно мужественным… Или новоявленная тетка, которая только-только приспосабливается к женской жизни и которая может однажды исчезнуть туда, откуда явилась? И как прореагирует Андрей, когда я ему расскажу, кто я на самом деле? Возненавидит или простит? У меня голова раскалывается от всех этих вопросов. Вот, если бы он первый сказал что любит меня, любит больше всего на свете, я бы наверно сдалась, отбросила все сомнения. Ведь говорят же, что любовь побеждает все?! Калугин молчит и выжидающе смотрит на меня. Нет, не решаюсь. Судорожно придумываю что-то на ходу, наигранно тараща глаза и улыбаясь: - Андрей, только ты не зазнайся, ладно? Взгляд его по-прежнему серьезен: - Ладно, я постараюсь. Отвожу глаза в сторону: - А-а-а… В общем я… Мне вдруг становится стыдно за свою суету… Точки над i, точки над i… И так понятно, что о помолвке просто так не объявляют, да еще со свадебным путешествием в Испанию. Нет, не решаюсь… Обойдя вокруг кресла, усаживаюсь в него перед раскрытым ноутбуком. Там какие-то картинки и я, глядя в экран, хватаюсь за них как за соломинку: - Посмотрела твои последние работы и… Калугин усаживается на край стола и ждет продолжения: - Так. - И вынуждена признать, что ты превратился в настоящего профессионала. По-прежнему не могу глядеть ему в глаза. Несу, по-моему, ахинею - вряд ли Калугина порадуют мои прозрения по поводу его профессионализма. Одна моя половина умоляет признаться ему в чувствах, а другая отчаянно протестует. Прямо кричит - дура, это все гормоны, не забывай, кто ты есть на самом деле, твое признание не нужно ни тебе, ни тем более ему! Помнишь, как он к тебе приставал и из штанов выпрыгивал, когда ему действительно приспичило? Теперь всего этого нет и в помине – ты ему не нужна! Ты просто товарищ по работе. К тому же уродливый инвалид. Неожиданно в открытую дверь кабинета врывается Эльвира. Опять, она! Калугин оглядывается и та почему-то останавливается в дверях. Тоже на нее смотрю и жду, что дальше. Кивнув, Мокрицкая разворачивается к выходу: - Извините…У-у-у. Вздохнув, понуро опускаю голову. Если бы Эльвира нам тогда не помешала, может быть, я бы успела все сказать, Рубикон бы остался позади и все вопросы прояснились. Калугин снова поворачивается ко мне лицом: - А ты уверена, что ты хотела сказать именно это? Конечно, нет! Вспоминаю нашу предыдущую встречу здесь на работе, позавчера… Когда я, все еще скривившаяся и желтая, приехала в редакцию, ожидая кусочка доброты, нежности, заботы…, и встретила полное равнодушие... Он даже не поинтересовался, как я себя чувствую! Нет, нет, я ему не нужна! Бросив отчаянный взгляд на Андрея, торопливо растягиваю губы, изображая улыбку: - Конечно, что же еще? Он недоверчиво смотрит на меня: - Марго… Да, ладно, все и так ясно! А жалости мне не надо. Перебиваю его: - Андрей! Вскочив с кресла, обхожу его и прячусь за спинку. Ничего у меня не выйдет. Не могу я первой…, первым сказать мужчине «люблю». Когда сам был мужиком, с языка такие слова соскальзывали налево и направо, теперь же все по-другому. Когда-то я сказала Андрею, что он может мне быть только другом. Я не хочу сейчас от него услышать то же самое про себя, и каких-то оправданий, почему это произошло. Я прекрасно помню, как все случилось и почему… Помню все эти игры с появлением Верховцева… Все тогда случилось быстро, однозначно и бесповоротно… И Егорова, выходящая из ванны в домашнем халате и с мокрыми волосами… «Вы с нами разве не поужинаете?»… С горечью говорю: - Ты не грузись. Ты все делаешь правильно. Я думаю, что у тебя все будет хорошо! Тараторю и тараторю… Чтобы не разреветься. Калугин встает и не смотрит на меня: - Да? Ну ладно, спасибо. - Угу. Он идет к двери, потом вдруг возвращается: - А… Как шея? Надо же, все-таки, вспомнил, и недели не прошло. Почему-то в неожиданно вспыхнувшую заботу уже не верю. Наигранно смеюсь, чуть ли не подскакивая на месте, и отмахиваясь: - Да, слава богу, до свадьбы заживет. Сама чувствую фальш в каждом своем слове, в каждом смешке. Проходит потихоньку шея, проходит, но лучше резко не дергаться, вот как сейчас. То ли неприятные ощущения, то ли напоминание о свадьбе заставляют поморщиться, и улыбка сползает с моего лица. Калугин, правда, этого уже не видит. И хорошо – не хочу, чтобы он сейчас делал заботливое лицо и суетился вокруг меня. Калугин, отвернувшись, неуверенно бормочет: - Ну да… Я пойду? - Да, удачи. - И тебе тоже. Он со вздохом уходит, а все мое нутро порывается броситься за ним. Ну, может быть не все, но наверно большая часть. Я даже делаю несколько шагов обогнуть стол. Остановить, прижаться к нему, сказать, что мне очень плохо. Что я не хочу, чтобы он уезжал! Только чертовы Гошины мозги запрещают мне это делать и стыдят, и учат уму разуму, и призывают следовать логике. С несчастным видом возвращаюсь назад за спинку кресла: - Черт, что же я за дура такая загипсованная! Приложив пальцы к разгоряченному лбу, жалобно смотрю на дверь, за которой скрылся Андрей и тяжело вздыхаю. Меня наверно скоро разорвет на части от всех переживаний и размышлений. И никто не хочет помочь и подтолкнуть – ни Анька, ни Калугин. *** На часах восемнадцать пятнадцать. А я опять мотаюсь по своему кабинету, обхватив плечи руками, и наблюдаю через открытую дверь, как Калугин собирает своих сотрудников, о чем-то с ними разговаривает и, похоже, прощается. Иду туда послушать, пристроившись сбоку, возле дверного проема. Но застаю лишь последние слова Андрея: - Вам не секрет, что я в скором времени уезжаю в Европу. И… Фу-у-ух… В какие сроки это может вылиться и задержаться никто не знает. Поэтому мне нужна здесь замена. Значит не на месяц? Ну да, они, наверно, останутся там жить навсегда. Не выдержав, заглядываю внутрь кабинета, а потом, отпрянув, снова прячусь за дверь, боясь расплакаться. Чувствую, как слезы подкатывают к глазам, и еле сдерживаюсь. До меня снова доносится проникновенный голос Калугина: - Мы с вами уже много лет, как говориться в одной упряжке. И я знаю – каждый из вас…, каждый из вас чего стоит и… Наконец беру себя в руки - и в переносном смысле, и буквальном, обхватив себя за плечи. И выхожу из-за угла, чтобы встать в дверном проеме. Андрей, заметив мой приход, хлопает себя руками по коленям и встает с края стола, на котором сидел все это время: - Поверьте мне, говорю вам честно - я очень многому от вас научился и конечно уверен, что без меня бы у вас, может быть, все получилось бы гораздо лучше… Он усмехается: - Может быть, даже быстрее, но это не означает, что я все сразу, вот так вот, бросил резко и уехал. Конечно, еще некоторое время поработаем! Конечно, он косноязычен, но он так искренне и душевно говорит, что невольно заставляет меня ощутить боль внутри, в душе… Ощутить свое бессилие и безнадежность попыток что-то изменить. Андрей смотрит на меня: - Но вы должны понять, что к некоторым вещам вы должны теперь относится немножечко по- другому... ОК? Может быть они адресованы и мне? Пытаюсь придать его словам особый смысл. Только для меня и для него… Он уезжает, и я должна смотреть на наши прежние отношения теперь по-другому. Забыть… Калугин обводит взглядом сотрудников, стоящих вдоль стен его кабинета: - Ну, спасибо вам, конечно, большое и, надеюсь, вернусь. Еще поработаем! Он идет на выход мимо меня и вдруг останавливается, заглядывая в глаза. Потом, вздохнув, идет дальше. Смотрю ему вслед, а потом ползу к себе. «Вы должны понять, что к некоторым вещам вы должны теперь относиться немножечко по-другому... ОК?». Оглядываюсь и вижу, как Андрей со слезами на глазах прощается с Любимовой, целует ее, даже несмотря на то, что рядом пасется Егорова. Захожу к себе и закрываю дверь, шмыгая носом - если бы я увидела слезы у него в глазах в моем кабинете! Меня бы точно прорвало и никакие сомнения удержать бы не смогли. *** Сижу на работе допоздна. Столько накопилось всего за дни отсутствия, что разгребать и разгребать. Наконец, в девятом часу, вылезаю из-за стола - пора домой… Подойдя к окну, бездумно смотрю на улицу сквозь жалюзи… Он все равно не придет…. Слезы снова подкатывают к глазам. Господи, ну так же невозможно, чуть что, сразу реветь! Раздается стук в дверь, и я вижу в отражении темного стекла, как входит Калугин, стремительно направляясь к столу: - Марго, ты извини меня конечно, но мне это все надоело! Я – надоела? Боюсь повернуться и показать мокрые глаза: - Что именно? Он стоит уже почти вплотную: - Нам надо поговорить. Собравшись с силами, разворачиваюсь, рукой касаясь горла, закованного в панцирь: - Да, ты прав! Надо поговорить. И я давно хочу сказать тебе одну вещь, но я не знаю, как это сделать... - Ну и слава богу, я думаю сейчас самое время. А может лучше ты первый? Перехожу к креслу, засовывая руки в карманы брюк. Калугин упирается обеими руками в стол, нависая над ним. Делаю глубокий вдох, потом выдох, успокаивая дыхание и сердцебиение – колотится так, что наверно пробьет грудную клетку и выскочит. Если он ничего не говорит, может быть ему тоже непросто? - Ты уверен, что хочешь это услышать? Андрей мотает головой: - Более чем! - Ну, тогда, надеюсь откровение за откровение. Калугин кивает. - Ну да, договорились. Если уж мне суждено признаться мужчине в любви, то я хочу услышать не менее честное ответное признание. Собираюсь с духом, но начать никак не получается. Андрей подбадривает: - Ну, я слушаю. Увы, молчу, не в силах вымолвить самые важные слова. Потому что... Потому что Игорь Ребров не может сказать другому мужчине «Я люблю тебя!». И даже спросить у него «Ты меня любишь?» Пытаюсь найти оправдание своей робости и быстро его нахожу - а с чего я взяла, что Андрей меня любит? Последний раз он говорил об этом, да и то с оговоркой, почитай два месяца назад, еще при визите Гальяно. А уж когда в редакции появился Верховцев…, так закрутил с Егоровой, что за неделю превратился в ее официального жениха! И теперь, спустя месяц, вряд ли даже вспоминает о своих прежних метаниях... Он же так любит повторять - я принял решение и не изменю его! Ну, да, один день поухаживал за немощной и болезной Маргаритой Александровной, даже ручку ей гладил, успокаивая и снимая боль…, но потом и не вспоминал, наверно. По крайней мере, наша встреча в мой прошлый приезд в редакцию оказалась, прямо скажем, неприятным сюрпризом. И вот вопрос… Имею ли я право, убогий мутант, ни женщина, ни мужчина ломать то, что у него уже наладилось с Наташей и теперь стремительно катится в счастливое и богатое будущее? Насколько я понимаю, он ради этого много сделал: сошелся с младшей Егоровой, впутался в какие-то интриги с Наумычем... Нет, не имею! Мой мозг впадает в прострацию и мысли начинают судорожно скакать в поисках безопасного выхода из нынешней ситуации: - У-у-уй… Если честно, я не знаю, как это сказать. Засовываю руки в карманы и, вздохнув, замолкаю. Еще этот чертов корсет..., я наверно с ним и шарфом похожа на сушеную мумию. Особенно в сравнении с Наташей. Андрей берет инициативу на себя – оттолкнувшись от стола, он встает прямо, а потом отходит к темному окну: - Ну, хорошо, хочешь, я тебе помогу? Конечно, хочу! Только я сомневаюсь, что ты сейчас скажешь мне о своей любви. Даже с оговоркой «кажется». Невольно хмыкаю: - Ну, если нетрудно. Если бы он сам сейчас вдруг сказал о своей ошибке, о том, что Егорова ему не нужна, что он по-прежнему испытывает ко мне чувства, это сильно бы облегчило мое собственное признание. Очень сильно. Переместившись к стене, встаю там, возле этажерки с бумагами, ожидая слов Андрея. У меня внутри все дрожит – ну, давай же, давай! Калугин, задумавшись, теребит себя за подбородок и потом спрашивает: - Ну вот, скажи мне, ты рада, что я уезжаю? Конечно, нет! Но это совсем не те его слова, что я хочу услышать! Не те слова, которые заставят, как в омут прыгнуть - заставят выпалить признание, забыться, кто я есть, отказаться от всей прошлой жизни! Но сказать вслух «нет», значит следующим шагом, признаться в любви. Совершенно неуверенный…, неуверенная, что ему это нужно вообще! Он уже один раз намекнул, после телесъемок, что невесту бросать не собирается, а я снова лезу и лезу… Господи, я не знаю! Мне невозможно сложно, голова просто раскалывается на части - слишком много страхов и рисков, чтобы вот так вот, без каких-то…, не знаю…, гарантий что ли. В этой каше все - и его налаженные отношения с Егоровой , и моя неготовность к каким-то «телесным» отношениям с Андреем, и необходимость быть честной и рассказать, во что он ввязывается, влюбляясь в бывшего мужчину с совершенно неопределенным будущим. Да, да! Взвалить такую ответственность, изменить жизнь и карьерные планы… Такое возможно только, если он действительно меня любит и ему плевать на все, что было со мной раньше... Я должен…, должна быть уверенной, что он любит меня! Но этого нет, Калугин пытается вытянуть из меня признание, ни слова не говоря о своих чувствах, не беря на себя никаких ответных обязательств! Я так не могу! Я не уверенна в себе, не уверенна в нем, не уверенна ни в чем! И вдруг понимаю – не время, не смогу: - Честно? - Ну, мы же договорились. В последний момент трушу и говорю совсем не то, к чему готовилась весь день и весь вечер. Набрав в легкие побольше воздуха, брякаю: - Очень! Не в силах смотреть Андрею в глаза, отправляюсь к своему креслу, протискиваясь за стол, но не сажусь. Мерцает дисплей раскрытого ноутбука, настольная лампа освещает лишь угол комнаты, вокруг полутьма, мне вдруг становится зябко в своей синей кофточке без рукавов, я ежусь, таращась пустым взглядом прямо перед собой и продолжаю повторять то, что совсем не чувствую и не хочу: - Я в первую очередь очень рада за тебя, ты очень долго шел к этому. Краем глаза вижу, как Калугин топчется сбоку от стола, потом присаживается на его край и смотрит на меня. Надо идти до конца! Деревянно заканчиваю: - Честно, Андрей, ты очень хороший человек и ты, как никто другой, достоин всего этого! Да, да, всего… Полноценного и выгодного брака, карьерного роста и международного успеха. Ничего этого я тебе дать не могу... Только признаться в своей мутантской влюбленности и стать обузой. Калугин вдруг переспрашивает: - Чего... Этого? - Признания, семейного благополучия. - Марго, я сейчас с тобой разговариваю? Не понимаю, почему он так спрашивает. Вернее догадываюсь, но навязываться и вешаться на шею как Егорова, не собираюсь. Поэтому лишь грустно усмехаюсь: - Естественно, а с кем же еще? Как он сказал? Мы толчем воду в ступе. Он ждет каких-то гарантий, обещаний и признаний от меня, не в силах сам первым признаться, а я жду всего этого от него. Он боится потерять Наташу и связанные с ней бонусы, теперь еще и карьерные, а я боюсь потерять себя! Опять поднимаю глаза к потолку и мученически выдавливаю: - Просто такой шанс, ну… Дается не каждому и ты просто обязан его использовать! - Стоп! Ты сейчас только что мне сказала «откровение за откровение». Ты что имела в виду? Смотрю на Андрея. Что я имела в виду? Услышать, наконец, откровение от тебя, любишь ты меня или нет, что же еще! Но не услышала... И еще мне бы понять - сильно ты рвешься на пляж к Егоровой или так, не очень. Не хочу я верить, что ты, вот так вот, безоглядно, в нее влюблен. Не верю! Пытаюсь вытянуть хоть какой-то намек: - Я просто узнать хотела…, ты сам то, как к этому относишься? С надеждой жду ответа. Он же никогда не врет и если скажет, что без радости, можно задать второй вопрос «Почему?». И тогда Андрей, наконец, сдастся и скажет то, что я так хочу услышать! Ну же! Калугин вдруг поджимает губы: - Я то? Чуть киваю... Он отворачивается, потом снова глядит на меня с кривой улыбкой. Или это играют тени? - Да я просто счастлив! Он вскакивает со стола, собираясь уходить: - Ладно, извини. Счастлив? Все внутри обрывается и я, молча, стою и смотрю влажными глазами вслед. Он ведь всегда говорит правду… Хочется разреветься, хочется дернуться так, чтобы опять все разболелось, и я бы потеряла сознание… А он бы вернулся и отвез меня домой. И ухаживал. И заботился. А еще хочется ему не верить.