Договор должен исполняться

Там, вне времени и пространства, существование для него было вдохновенной игрой – теперь же он испытывал то самое вдохновение лишь очень изредка. Когда появлялись люди с запахом смерти, исходящим от губ. А после разговора с зеленоглазой девушкой, чьи глаза стали для него более пустыми, чем глаза страшных черно-белых статуй потсдамского Neues Palais*, он почти забыл это вдохновение. Раньше он точно знал, что такое рай, знал всем собой, всеми квантами своего бестелесного тела. А теперь он о рае только догадывается. «Зепп... Зепп…» - вертелось у него в сознании собственное теперь его имя. Оно было теперь более настоящим, чем когда-то Джо. Ему нужно было поговорить со статуями – какой-то корешок его прошлой сущности, угнездившийся под кожей и ребрами, говорил, что ему непременно нужно пойти туда. Он пошел пешком, и дорогой ему все время казалось, что кончики крыльев – уже несуществующих для него крыльев – чиркают по асфальту и цепляются за голые ветки деревьев. И даже пожарная лестница, к которой его привело то же странное и властное чувство, отчаянно цеплялась за него – не он держался за оборжавленные ступеньки, а сама металлическая конструкция подавалась, подставляясь его рукам и подбрасывая ноги в дешевеньких кроссовках. Холодно… теплее… теплее… совсем тепло… почти горячо… Зепп высунулся из-за статуи, осторожно пробуя подошвами кроссовок металлические листы кровли. Статуя, как показалось ему, смотрела на него с немым отчаянием в черных провалах глазниц. По небу неслись отчаявшиеся белые облака, голубизна неба не помогала – облака все равно были тоскливыми и напоминали стариковское белье, ветхое и застиранное до белизны, горькое и бедное. Зепп, стараясь ступать как можно тише, продвигался за спинами статуй – пока не увидел сидящую человеческую фигурку, которая была так же неподвижна как эти статуи. Вокруг нее витал еле заметный холодноватый и пьянящий аромат, слишком знакомый Зеппу. Запах смерти. - Привет, - неуверенно, тихо проговорил Зепп, усаживаясь на холодную кровлю и скрещивая ноги по-турецки. *** После того, как ей пришлось ассистировать профессору на операции, Сьюзан едва нашла силы переодеться и вымыться. Потом буквально доползла до комнатушки отдыха для персонала и рухнула на застеленную одноразовой простынкой койку. Сил не осталось, ее словно выжали и повесили сушиться, как белье. Ей снились страшные зеленоглазые статуи, черные и золотые – они летали вокруг нее со странным жужжанием, будто рой гигантских карлсонов с моторчиками. Они проносились мимо все стремительнее, и вот она сама уже летала вслед за ними, поднимаясь все выше под своды огромного черно-бело-золотого зала с вызолоченной лепниной на капителях колонн из черного кварца. Сьюзан захватывало ощущение странной свободы – причем свобода вызывала такую беспредельную тоску и ужас, что она принялась отталкивать летающие вокруг статуи, стремясь вырваться. Вон, прочь отсюда – подальше от этого зала, от статуй, от холода и свободы! Вон из этого сна… и тут Сьюзан проснулась. Последнее, что она запомнила в своем сне – взгляд нездешне светлых глаз, запредельно спокойный, словно из-за грани, разделяющей бытие и небытие. Проснувшись, Сьюзан еще никак не могла отдышаться и только сейчас осознала, что щеки ее мокры от слез. Ее буквально накрыла тоска и жалость, острая жалость к неземному существу, сорвавшемуся ради нее с каких-то неведомых высей… далей – она не знала. Она знала лишь, что сейчас ему грозит страшная опасность. И в ее силах эту опасность предотвратить. *** Забыть, что ты теперь имеешь вес, что у тебя есть сердце и печень, которые могут истечь кровью. Забыть, что ты не имеешь крыльев… забыть, что сила, которой еще не так давно ты владел, сейчас сама властна над тобой. Ты больше не Ангел Смерти – ты смертен… Двигаться тихо, - молчите, металлические листы кровли подо мной. Двигаться тихо, а говорить уверенно, чтобы не спугнуть зависшую над пропастью чужую жизнь. Зепп не думал сейчас над тем, что привело этого человека на край крыши дворца Neues Palais, что заставило сесть в ряд со стоящими статуями и сделаться мертвее их. Он думал только о том, что не должен отдать этого человека Смерти. Теперь надо сесть, теперь время сесть и говорить. - Ты знаешь, я когда-то жил не здесь, - медленно и спокойно говорил Зепп. – Я жил далеко, там где нет даже времени. Я был проводником. Знаешь, сколько я видел подобных тебе? Призывавших меня раньше, чем приходил их час. Я всегда был с ними жесток. Более жесток, чем с другими. В самый последний миг, когда Чернота готова была поглотить им – я показывал им самые лучшие, самые сладкие картины их жизни. Я показывал им их родных и близких, их мечты и желания… И все – слышишь, ВСЕ! – все они жалели о том, что сделали. Но уж ничего было не исправить! Подумай – у тебя ведь есть те, кого любишь ты, и те, кто любит тебя. Такие есть у всех, не могут не быть! Он говорил и говорил еще долго. О себе, о тайной невнятной тоске, которая когда-то начала томить его душу. О том, как он решил вселиться в человеческое тело и изнутри посмотреть на то, как живут люди. О том, что ранее ему почему-то не приходило это в голову. О зеленоглазой девушке, которая встретилась ему. И об отважном старике, решившемся спорить с ним – с самой Смертью! – за жизнь и счастье своей дочери. Зепп говорил о тягучей, как вечная тьма адских миров, тоске, которая охватила его после возвращения с Земли вместе с Перришем. И о том, как он ни о чем, слышишь, совсем ни о чем не жалеет, даже теперь, когда все чаяния и надежды на счастье со Сьюзан обернулись ничем, как золото Мидаса - чертовыми черепками. Человек, как показалось Зеппу, слушал его очень внимательно. И Зепп принялся пододвигаться к человеку все ближе… еще немножко ближе. Он не слышал, как крыша за ним подается под осторожными шагами, - он готов был схватить самоубийцу за одежду. Вот, уже почти… ну же! И тут человек делает движение вперед и просто растворяется в пролетающем ветре – а Зепп, чья рука хватает пустоту, летит в пропасть. Лишь чудом ему удается схватиться за край крыши, но его ноги беспомощно скребут по гладкой здесь стене… Нет ни завитка, ни карниза – ничего, на что бескрылый ангел мог бы опереться. И внизу – пустота безлюдного двора. - Зепп… я держу тебя, держу! – он не сразу осознает, что сильная маленькая рука хватает его за запястье. Ничтожен вес хрупкой Сьюзан, но каким-то образом ей удается удержать его, дать возможность забросить ногу на край крыши, подтянуться и перекатиться через край. - Зепп… Джо… - всхлипывает она, обхватывая его за плечи, прижимая и прижимаясь к нему, словно не веря, что он реален. - Ты тут! Зепп, я дура! Слышишь, я такая дура! - Я… - вздрагивают под ее руками плечи, будто обрубленные крылья, - я научусь, Сьюзан, я научусь быть здесь… Обещаю – я научусь! *** Тот, которого когда-то звали Уильям Перриш, смотрел как все удалялся от него величественный Ной Пале. С высоты дворец казался все меньше, почти игрушечным, но двое, обнявшиеся на его крыше, все же были видны ему с небывалой четкостью – его девочка с мокрыми от слез щеками, целующая светлые, как солнечные лучи, волосы юноши, и сам Джо… Зепп… ангел… Кто бы он ни был – удаляющееся ввысь, прочь с земли существо ощущало, что оставшаясь на земле девушка, когда-то звавшаяся его дочерью, теперь слышала все, и все знает. И сможет стать, наконец, счастливой. Ценность осознается под угрозой потери. Договор будет исполняться, шептал сам себе бывший магнат и финансовый воротила. ________________________________________________________________ * - "новый дворец"