«Самая лучшая вещь на свете — умение принадлежать самому себе» © Мишель де Монтень, «Опыты» (1580)
***
В мире, где правят корпорации, практически не осталось людей, готовых подрывать режим. Богатые были довольны — они давно жили вне закона, а бедные ничего не могли противопоставить им. И всё же, бывали и исключения, подтверждавшие правило. Хотя большая часть планеты и стала непригодна для жизни, а количество государств сократилось в почти сотню раз, этот мир был всё ещё огромен, и не всегда мегакорпорации были в состоянии уследить за жалкими гусеницами, что так или иначе желают превратиться в прекрасных бабочек. На дворе шёл 2099 год, а шпион всё ещё выступал выгодной профессией. Хамелеон — тот, кто делал грязную работу. Устранял по-тихому и без вопросов, заменял собой человека, после чего шпионил от лица похищенной личности, узнавая все самые глубинные секреты бунтарей против текущей корпоративной диктатуры. Пока какой-нибудь «Око Народа» преследует тех, кто пытается финансово обманывать систему, полагаясь на насилие и силу, и не могут не привлекать к себе внимание общественности, в частности конкурентов, Хамелеон использовал все прелести технологий будущего на благо информации. Большую часть дня Хамелеон проводил в гибернации в своей мрачной, заполненной ящиками, инструментами и приборами лаборатории. Единственное, что пробуждало его спячки — оповещение о заказе. У Хамелеона не было глаз или ушей, все сообщения заказчиков поступали ему прямо в мозг, с максимально подробным описанием грядущей оболочки. Работа Хамелеона шла в несколько этапов, и день начинался с подбора глазных яблок, что удобно расположились в спрятанной за стеной полке. Тут было где разгуляться — органика и кибернетика на любой вкус и цвет. Стеклянная колба пустила прохладный дымок, когда технологичная крышка распахнулась. Длинные металлические пальцы Хамелеон опустились в раствор и выхватили пару голубых глазных яблок. Прежде чем встроить их в специальное отверстие в лице, Хамелеон настроил «опрыскиватели», увлажняющие органику. Когда глаза соприкоснулись с наэлектризованном нервом, они тут же передали картину мира в мозг Хамелеона. Теперь он мог видеть. По бокам своей головы он прикрепил слуховые аппараты. В горло он затолкал трубку с прибором, на конце которых болтался маринованный человеческий язык. На компьютере Хамелеон быстро отсмотрел образец голоса и в своей программе настроил новый голос на нужные тональности и тембр. Теперь можно было приниматься за самую сложную часть работы. Он запустил «швейную машинку», подошёл к ящику, куда ему заказчики предоставляли весь необходимый материал — маленький кусочек отмершей кожи, сломанный ноготь, кровь или что-то в этом роде. Вместе с этим ему предоставляли голографическое фото человека и аванс прямо на банковский счёт. Предстояла долгая работа. Швейная машинка на основе образца печатала синтетическую кожу, а Хамелеон менял параметры тела под заказ. Все материалы хранились либо как зап. части, словно у машины, либо в банках с раствором. Менялись челюсть, скулы, лоб менял высоту, зубы поочерёдно вставлялись в искусственные дёсны. Железный пояс затягивал талию, механическая грудная клетка расширялась. Для роста менялись штифты в ногах и позвоночнике. Хотя точной схожести добиться практически невозможно, Хамелеон всегда совершенствовался и стремился к идеалу, чтобы как можно более сильно влиться в образ. Пока кожа готовилась, он искал информацию о заказанном человеке. Адрес, телефон, родственники, место работы, паспортные данные. При помощи непрерывно работающих серверов в комнате за углом Хамелеон без труда проникал в базы данных, где находил всё необходимое. Он слушал телефонные записи, читал заметки по интернету, смотрел десятки тысяч фотографий, изучал любимые блюда и многое-многое другое. Так Хамелеон буквально сливался с тем, кому он будет подражать. Роберта Голдберг, сотрудница Stark-Fujikawa, заказчик подозревает её в содействии некой группировке сопротивления текущей власти в США. Конечно, это могло быть и не так, но богачи и корпораты столь параноидальны относительно тех, кто раскачивает лодку, что уж лучше перестраховаться, а для этого и нужен был Хамелеон. Пока кожа заканчивала печататься на станке, наёмник корректировал другие детали, чтобы точно сойти за свою жертву. Теперь фундамент был готов, можно было приступать к косметическим штришкам, завершающим общую картину. Обтянувшись кожей, Хамелеон подошёл к механической руке, которая лазером сшила зияющую дыру в области спины, да так, что даже шва не осталось. По середине тесной лаборатории теперь стоял не обезображенный киборг, похожий скорее на выставочный манекен в торговом центре, нежели на человека, но обнажённая симпатичная девушка. Недоставало совсем маленьких деталей — волосы, которые уже лежали в запасе, родинки, ногти, небольшие растяжки кожи, морщинки. Расхаживая по помещению в поисках необходимых мелочей, Хамелеон репетировал манеру речи, походку, различные другие движения, повадки и привычки. Сделав стильную причёску, Хамелеон огляделся в зеркале, после чего достал из шкафа прозрачное голографическое платье в несколько слоёв. На дисплей он перекинул все фото и видео материалы с Робертой Голдберг, чтобы нейросеть смогла подобрать максимально подходящий её вкусам наряд, после чего в виде голограммы спроецировала всё на платье. Ещё немного прихорошившись, уже полностью идентичная Роберта Голдберг прошлась к лифту, ведущему на поверхность. Спустя почти час работы, Хамелеон был готов к заданию на сегодня. Он уже выяснил график работы своей жертвы, знал её адрес, а значит дело оставалось за малым.***
Хамелеон никогда не испытывал искренних эмоций, но, когда он подошёл к двери в апартаменты Роберты, обнаружив их уже взломанными, он впал в ступор. Подозрения закрались в его кибернетизированные мозги, и он уже сейчас понял, что что-то пошло не по плану. Перейдя порог, Хамелеон заметил в коридоре тень, и потому сразу выхватил бластер. Из-за угла выскочила… Роберта Голдберг. Тоже с бластером. Абсолютной такой же модели. В абсолютно такой же одежде, что и Хамелеона. Он точно знал, что это продукт нейросети, и потому впервые удивился. Присмотревшись в женщину, он заметил несколько лёгких несоответствий в её лицо. Такие же лёгкие несоответствия, что он сам допустил. — Кто ты такая? — спросил Хамелеон наигранно дрожащим голосом, словно пытаясь ввести в заблуждения двойника. — Это ты кто такая? — ответила «Роберта». Они так и стояли бы молча, направив друг на друга оружие, и лишь барабанящий дождь за окнами нарушал мёртвую тишину. Хамелеон ещё долго просчитывал ход действий, прежде чем выдал не самую подходящую фразу из всех, что мог придумать его разум. — Ты такая же, как и я, — он понял, что к чему. — Как такое возможно? — Ты украла мою личность, — продолжал играть второй Хамелеон. — Конечно, мы похожи. — Я думал, что я одна такая, — не обращая внимания на двойника, Хамелеон размышлял дальше. — Что я единственная в своём роде. — Закрой пасть! — взревел Хамелеон напротив. — Кто ты такая? — Я это ты, — в смятении пробормотал. — Буквально. Я Хамелеон. Ты Хамелеон. Я не понимаю… — Что ты такое говоришь? — кажется, двойник всё ещё отрицал такой расклад, пускай в голубых глазах читалось такое же недоумение. — Кто тебя прислал? — Stark-Fukijawa, — не раздумывая, ответил Хамелеон. — Тебя, по всей видимости, то же. И снова молчание. Почти синхронно Хамелеоны опустили оружие. Они неспешно направились друг другу на встречу, остановившись почти вплотную. Они внимательно оглядывали друг друга, изучали, выявляли все самые мелкие детали, выдающие их, но незаметные взгляды рядового человека и даже опытного следователя «Ока Народа». Внутри Хамелеонов приливной волной появилась новая несвойственная им в естественной форме эмоция — страх. Электричество с новой силой бегало по железным внутренностям, задевая редкую органику. Они вдруг осознали, что думают одинаково, почти одновременно, одни и те же мысли. Но взгляд в свои же искусственные глаза как будто нарушал барьер, который воздвигался перед ними немереное количество времени. Внезапно, послышался щелчок. Оба Хамелеона обернулись на источник звука и вновь подняли оружие. Из спальни донёсся уже знакомый голос. — Леди, или джентльмены? Прошу вас, не беспокоится. В коридоре к ним присоединилась третья Роберта Голдберг. — Как это понимать? — в унисон произнесли Хамелеоны. — Я настоящая Роберта Голдберг, — ответила женщина. — Точнее, я такая же, как и вы. Хамелеон. Эта сцена не могла быть ещё более абсурдной и жуткой. Все трое переглянулись, первые два с нарастающим ужасом, а третий с лёгким раздражением, закатив глаза. Настоящая Роберта прошла уверенным шагом к своим двойникам, опустив их бластеры по приближению. — Лучше, пройдём на кухню. Я вам всё объясню.***
Три похожих как капли воды женщины сидели за стеклянным парящим над полом кухонным столом. За окном виднелся дистопичный пейзаж залитых неоном небоскрёбов, летающих вывесок и автомобилей. Шёл непрерывный дождь. Роберта Голдберг, та, что называет себя настоящей, неспешно попивала чай, что было совсем не похоже на то, как себя вели Хамелеоны. — Я живу в этом образе почти год, — объясняла она. — Вообще, такой женщины раньше не существовало. Но моя история была во многом похожа на ту, что была у вас. Вы когда-нибудь задумывались над вашим самым ранним воспоминанием? Её собеседники отрицательно покачали головой. — Вы вообще себя идентифицируете, как люди? — Я… — первый Хамелеон хотел было ответить что-то, но вдруг задумался. Для него это был такой очевидный ответ, но вдруг он вспомнил, что почти на 90% состоит из кибернетических имплантов. — Я не знаю… — Фактически, вы безусловно люди, — продолжала Роберта. — Но с определённым рядом условий. — О чём ты? — спросил второй Хамелеон. — Что ж, я не знаю, что это было, но со мной произошла та же история, что и с вами. Другой Хамелеон в образе созданного с нуля человека заказал самого себя, после чего открыл мне глаза. Когда я встретила его, он спрашивал меня такие вещи, которые не пришли бы мне даже в жизни. Он спросил меня, кто я, и я безусловно ответила, что я Хамелеон. И тогда он спросил: «А помимо этого?». Хамелеоны начали понимать, что к чему. Они и в правду ничего о себе знали. Им приходили заказы, они облачались в чужую кожу, выполняли заказ, возвращались и снова впадали в спячку до очередного заказа. Они не знали ни настоящего своего имени, ни того, как они стали такими, да они даже не были в курсе ради чего это делают? Все заработанные деньги на тратили лишь на новые импланты или починку оборудования, но никак не на себя. — Сколько нас? — спросил первый Хамелеон, что кажется быстрее осознавал происходящее. — Тысячи, может больше, — Роберта поправила волосы. — Из тех, кто осознал себя, полсотни. Мы называем себя «Прозревшие». — Почему мы не знали о других Хамелеонах? — подтянулся второй. — Это очень хрупкая система, как видишь, мне не составило труда, чтобы вы смогли задуматься над собой, — женщина сделала последний глоток из чашки и отложила её. — По сути, это очень удобно, когда под рукой есть чёрная рабочая сила, которая не задаёт лишних вопросов, не бунтует, беспрекословно исполняет все самые грязные дела, которые нельзя было бы сделать даже в наших реалиях. — Хочешь сказать, что ты бунтарка? — второй Хамелеон, кажется, ещё не до конца отрицал свои задачи и цели. — Возможно и так, но по крайней мере, я знаю, кто я. Теперь знаю. Они все замолчали. Хамелеоны продолжали обдумывать то, что им только что поведала Роберта. — Слушайте, давайте сделаем вот как, — Роберта скрестила руки у груди. — Дадим вам имена. Настоящие. Человеческие. Восстановим вас как личностей по крупицам. Вот ты, тот, что пришёл позднее, — она показала пальцем. — Какое бы ты имя себе взял? — Эм… — Хамелеон перебрал все возможные варианты. Ему вспомнился один из заказов, где ему пришлось пробыть в шкуре другого человека рекордные две недели. Это был какой-то оперативник D/Monix. — Лэйдлоу? — Прекрасный выбор! — похвалила Роберта и искренне улыбнулась. — Ну, а тебя как будем звать, ранняя пташка? — она обратилась ко второму Хамелеону. — Джексон, — без промедления ответил он. — Отлично, мальчики, — сказала Роберта. — Сейчас вас переполняют неоднородные чувства, но поверьте, ещё немного и вы научитесь, а точнее вспомните, какого это чувствовать радость, грусть, злость и всё то, что делают люди. — Так, мы просто рабы? — не унимался теперь уже Лэйдлоу. — О, а вот тут становится интереснее, — Роберта усмехнулась. — Хамелеон есть прозвище с двойным дном. Пока корпорации используют нас для поддержания режима, мы на самом деле лишь спящие агенты, что маскируются под рабочую силу. Мы, если можно так сказать, рабы в квадрате. Совсем скоро, когда не останется бунтарей, корпорации начнут устраивать холодные войны меж собой, методично истребляя всю верхушку при помощи нас. Они даже подозревать не будут о том, что это наших рук дело, до тех пор, пока весь этот режим не падёт, и на его место не придут другие кровожадные диктаторы. — И кому это нужно? — уточнил Джексон. — России, — звонко произнесла Голдберг. — Точнее, конкретно нынешнему правлению. По крайней мере, как я сама убедилась, и что мне сказали другие Прозревшие. Дело в том, что самый первый Хамелеон жил во время Геройской Эпохи, ещё до Войны. Его звали Дмитрий Смердяков, он делал практически то же самое, что и мы. И когда произошла первая волна войны с мутантами, он бежал обратно на родину, где решил пустить свои навыки перевоплощения на конвейер. Когда война добралась и до России, у него для тогдашнего президента был заготовлен целый отряд шпионов высшего класса, которые служили не только действенной силой для истребления мутантов, но ещё и продуктом для других стран. Спустя долгие годы, когда война была выиграна, связь с Россией осталась вне публичного доступа, и они стали дёргать за нитки, чтобы манипулировать другими оставшимися сначала мелкими государствами, а теперь и сверхдержавами. — И что вы хотите с этим делать? Я имею в виду Прозревших, — Джексон не унимался, словно не до конца принимая новую правду. — Своим кружком пойдёте войной сразу на два фронта, корпорации и целое другое государство? Как вас до сих пор не вычислили? — Понимаешь, Джексон, это слишком утопичный сценарий. Цель Прозревших вообще не касается всей этой политики, интриг и революций, вовсе нет, — Роберта попыталась успокоить собеседника. — Нет, Прозревшие лишь хотят сделать нас свободными от этих постоянных «уборок» во благо тех, кто выше. Понимаешь, мы хотим жить своей, настоящей жизнью, даже если это будет жалкая нищета и бедность, как вот у меня сейчас. А режим и без нас сломают, видел же Человека-Паука, наверняка? — И всё же, как ты себе это представляешь? — Лэйдлоу очевидно не понимал, что в видении Роберты есть свобода. — В наш мозг имплантирован диск, куда приходят заказы. Мы обязательно их должны выполнять. Если вдруг перестать, то они что-то заподозрят. Что здешние богачи, что по ту сторону Океана. Они не оставят это без последствий. — Некоторые Хамелеоны могут выходить из строя, такое бывает, так что, если десять таких перестанут выходить на связь им просто отключат сервер, а вместе с этим и функцию гибернации. Но эту систему с нашими-то технологиями обойти не так уж трудно. Но даже так, всё равно нужно наведываться в наши убежища. Синтетическая кожа, всё-таки, имеет временный характер. Это, по сути, лишь ткань, она не имеет свойства к постоянной регенерации, как у людей обычных. Выход и вход из лаборатории всегда фиксируется, а потому многим Прозревшим всё ещё приходится выполнять заказы. Хотя мы предпочитаем не лишаться нашего постоянного я, а потому делаем всё по старинке. Даже не разбираясь, что к чему. Но если честно, я так от этого устала. — Устала? Как это понимать? — Джексон выпрямился. — Представь, что твой принтер в лаборатории ещё чуть-чуть и сломается, — Роберта, кажется, знала толк в аналогиях. — Вот это так же у людей, только они ломаются не материально, но ментально. Лэйдлоу казалось, что ему это даётся быстрее — понимать то, какого это быть человеком. Он посмотрел на свои очевидно женские руки, которые должны были повторять Роберту, и ему вдруг стало не по себе. Он впервые почувствовал таинственный холод, идущий по позвоночнику сверху-вниз. Хамелеон вдруг ощутил себя не в своём теле. Он никогда не был в своём теле… И ему стало так противно от самого себя, и Лэйдлоу вдруг ощутил нескончаемую печаль. Кажется, вот о чём говорила Роберта. Он понял, что устал от нескончаемой смены масок. Роберта вздохнула. Она посмотрела на своих двойников и, прикусив нижнюю губу, вдруг спросила такой вопрос, который ввёл в замешательство обоих Хамелеонов. — Вы когда-нибудь мечтали о чём-нибудь? — и тут же она опустила взгляд, покрутив головой. — Ну, конечно же, нет, о чём я спрашиваю. — Что это значит? — Лэйдлоу проявлял недюжинный интерес. — Ну, представь, что тебе пришёл заказ. Но это не убийство, не шпионаж, не воровство личности. И заказ ты делаешь сам себе. И делаешь всё возможное, чтобы выполнить это задание. Люди постоянно мечтают о чём-то. Кто-то хочет денег, новую квартиру, машину, образование. Кому-то достаточно мечтать о друзьях, о семье, о любви… Но у Прозревших, у нас есть общая мечта. Стать людьми. Настоящими. Избавиться от этих лабораторий, от всего того железа внутри нас. Да, получить все изъяны и недостатки, но стать настоящими, чтобы уже потом мечтать о другом. Поэтому мы всё ещё принимаем заказы. Это большие деньги, но этого всё ещё недостаточно, чтобы считаться богачами и организовать себе процедуру в области генной инженерии. Поэтому мы пробуждаем Хамелеонов. Поэтому я сейчас говорю с вами. Чтобы вы осознали, кто вы такие, и начали мечтать. Мягкая улыбка появилась на лице Роберты. Лэйдлоу внимательно следил за её микромимикой, за лёгкими движениями её тела. Её вид, кажется, в полной мере передавал значение слова «мечтать». И он так проникся Робертой, что ему уже не терпелось последовать за ней, начать жизнь с чистого лица, стать чем-то большим. Но краем глаза он зацепился за второго Хамелеона. Джексон неподвижно сидел, опустив взгляд в пол. Его лицо было совсем пустым, строгое выражение застыло, как у статуи. Он слегка повёл челюстью. — Я осознаю, кто я, — холодно произнёс Джексон. — Я Хамелеон, и у меня был заказ.***
Шорох из-под платья, бластер в руке Джексона. Послышался лишь обрывистый вздох Роберты, прежде чем тишину разверз звук выстрела. Лэйдлоу находился в ступоре, словно его выдернули обратно из простого и яркого выдуманного мира, опустили на мрачную поверхность Земли. Лазерный бластер ещё дымился, из-под стола слышался болезненный стон Роберты. Сочувствие — новая эмоция, поразившая Лэйдлоу от кончиков пальцев ног до самой макушки. Когда Джексон поднялся со своего места, перезаряжая оружие, он вместе с ним вскочил на ноги и неестественно спокойно спросил его: — Что ты делаешь? — он пытался привнести в эту фразу что-то, кроме холодного расчёта, но ему ещё предстоял тернистый путь, прежде чем придавать словам краски. — Я выполняю свою работу, — Джексон посмотрел на своего коллегу. — Тебе тоже стоило бы, — он протянул ему бластер, намекая на то, что он должен сделать дальше. Вместо того, чтобы принять оружие, Лэйдлоу набросился на Джексона, припечатав его к холодильнику. Включился системный помощник, спросивший, что сегодня желает его хозяин. Джексон попытался выстрелить, но Лэйдлоу выбил пушку из его рук. Тогда, Джексон повалил Лэйдлоу на пол, и удар был столько сильным, что дисплей плитки начал мерцать всеми цветами радуги, словно это был танцпол. Обезоруженный Хамелеон был не менее опасен — одним ударом кулака он сорвал половину синтетической кожи с лица Лэйдлоу его истинное, уродливое, безэмоциональное. Лэйдлоу перевернул противника и крепко вцепился ему в шею, с намерением сломать позвонки и вместе с этим соединительные провода между мозгом и остальным телом. Несмотря на исходящий дымок и искры от сломавшегося голосового аппарата, сыпавшихся изо рта Джексона, он не поддавался. Он пнул ногой так сильно, что Лэйдлоу отлетел в стенку, нано-ткань одежды порвалась, а вместе с ней и кожа плеча. Быстро оправившись, оба Хамелеона заметили пушку, что лежала между ними. Бросив друг на друга взгляд, они немедленно подпрыгнули к ней. Один успел схватить оружие первым, но его выстрел был отведён в кухонную полку, которая с грохотом упала. Хамелеон схватил себе подобного в нещадящий захват, сдавливая горло. Свободная рука поверженного пыталась отвести дуло бластера от своего лица, закинув вырвавшийся из-под кожи палец так, чтобы не дать врагу нажать на кнопку выстрела. Ноги бились в неестественной конвульсии, когда сильная рука сдавливала шею всё сильнее и сильнее, не давая сигналам из мозга правильно поступать к остальному телу. И всё же, Хамелеон, доминировавший в этой схватке, упустил один важный момент. Когда он всё же смог приставить бластер к виску оппонента, его лицо, с подбородка до лба, превратилась в плавящееся месиво. Захват ослаб, Хамелеон, что оказался послабее, выпустил из руки пушку, которая лежала у него под платьем. Механическое тело с лязгом рухнуло на плитку, трещины пробежали по полу, а тем временем из того, что раньше было головой, сочился едкий дымок с запахом пригоревшей резины — такой аромат издавал уже мёртвый и поджаренный мозг Хамелеона. Лэйдлоу как ни в чём не бывало подполз к Роберте. Он приподнял её к себе на колени и увидел, что выстрел прошёл через область под грудью, вероятно, задев несколько важных деталей и органов. Но кибернетика внутри ещё позволяла Роберте жить. Лэйдлоу осторожно взял её на руки, последняя органика в её теле вдруг пронзилась страшной болью, и Роберта вскрикнула. — Что ты делаешь? — спросила она, сдерживая дыхание. — Я починю тебя, — заявил Лэйдлоу искажённым повреждениями голосом. — Мне осталось немного, ты не успеешь, — удручённо произнесла она, хотя Хамелеон уже тащил её к выходу из квартиры. — Оставь меня, дай мне умереть. — Я… Я не могу. Лэйдлоу с ноги выбил дверь и спешно направился по коридору к лифту. Роберта смотрела на его лицо, и по её щеке потекла вода. Хамелеон увидел это, уже зайдя в лифт. — Кажется, у тебя повредились твои омыватели для органических глаз, — заметил он. — Что ты, глупый, — она печально ухмыльнулась. — Это слёзы. — Слёзы? — Они тоже из этих твоих омывателей, — сказала она и легонько коснулась дрожащей рукой металлической части лица, прямо под глазом. — Они льются, когда людям больно, грустно, или когда им очень смешно. — А почему они льются у тебя? — Потому что я рада за тебя, — она не врала. — Потому что из тебя выйдет очень хороший человек.***
В лаборатории Хамелеона всегда был маленький лазарет. Он был необходим, если на задании вдруг он получил серьёзное ранение. По задумке создателей, несмотря на обильные механизмы внутри тела Хамелеона, у него должна оставаться частичка человечности, так что всегда был риск погибнуть, ведь через оголённые проводки мог пройти грязный воздух, заполненный химическими реактивами, и поразить остальной организм киллера. Лэйдлоу усадил Роберту в кресло, а сам подготовил капсулу для диагностики. Уложив женщину в неё, Лэйдлоу проверил на голографическом дисплее общие показатели. «Состояние: критическое, процедура восстановления тканей проблематична. Риск летального исхода: 89%, примерное время: через 15 минут», — гласила надпись. И тем не менее, Хамелеон запустил станок для органики и приподнёс его к грудной клетке Роберты так близко, как только позволяло оборудование и безопасность, а сам пошёл копаться в собственной коллекции частей тела. Пока он искал, чем заменить деталей на месте ранения, которые удобно как конструктор могли перебираться, Роберта сдерживала дыхание хотя бы на ещё чуть-чуть, ибо кислород стремительно переставал циркулировать в её теле. Когда она поняла, что с ней собирается Хамелеон, она вдруг опешила. Слабой рукой Роберта взяла его ладонь и прошептала: — Нет… Я не хочу лишаться себя… — Иначе тебя нельзя будет восстановить. — У меня мало шансов, Лэйдлоу, — она подняла глаза в потолок. — Не пытайся. Просто… Отпусти. — Но кто же мне нужно знать ещё столько всего, — отчаянно произнёс он. — Я не смогу жить как прежде, зная всё о себе. Зная себя. — Мои друзья помогут тебе, не переживай, — ласково произнесла она и погладила его запястье. — А твоя мечта? Стать человеком? — Знаешь, я уже давно не Хамелеон. Даже на это я не могла бы рассчитывать всего год назад. — Прости, я… Я не оставлю это просто так. Сама сказала, мечта — это задача, ради которой ты пойдёшь на всё. Моя мечта — починить тебя. Лэйдлоу сорвал одежду с туловища Роберты, обнажив грудь, после чего нещадно принялся рвать синтетическую кожу. Она кричала, но обессиленная ранением, не могла противостоять этому. Хамелеон принялся тщательно разбирать грудную клетку на составные, давая принтеру свободнее и быстрее зашивать раненное сердце новой чистой органикой, пока было ещё не поздно. Пускай кровь и не текла в теле Хамелеонов, сердце качало необходимую наэлектризованную жидкость с кислородом, что выступала не только основой дыхания, но и работы мышц, как и поддержка мозговой активности. Эта жидкость экстренно скопилась в отдалённых уголках механизированного организма, но рано или поздно без постоянной циркуляции — мозг умер бы. Сначала Лэйдлоу принялся за позвонки. Открыв под капсулой небольшой отсек, открывавший спину, он аккуратно открутил задетые выстрелом диски от основной конструкции позвоночника, чтобы не дёрнуть электрический нерв, что лишь чудом уцелел. Затем он принялся за составные грудной клетки. Кончики ребёр подплавились, их необходимо было также заменить. А вместе с этим и различные бронированные щитки и специальные наполнители, что защищали окружали сердце и различные провода и так далее. Тут был необходимо заменить почти всё, так что другой станок принялся печатать нервозаменители. В спешке работая, он вдруг ощутил влагу на оставшемся лице. Вытерев лоб, мокрый след остался на его руке. Он примерно понимал, что это такое, — люди часто становились «мокрыми», когда им было жарко или они сильно нервничали, но с самим Лэйдлоу это произошло впервые. Боясь того, что влага может попасть на определённые приборы, он схватился за скальп, и выдрал его вместе с волосами, после чего сорвал кожу вплоть до нижней части шеи. В своём первозданном виде, он продолжил усердную работу, а тем временем датчики начали оповещать о том, что время на таймере истекает. Хотя риск смерти неспешно падал до 85%, а потом уже до 80%, это всё ещё был огромный шанс на неудачу. Роберта к тому моменту перешла в режим гибернации, чем облегчила задачу для Лэйдлоу, поскольку активность тела упрощала работу по замене нервных окончаний и прочих деталей. А станок вообще не спешил, продолжая аккуратно заделывать зияющую рану в сердце. Пять минут. Столько времени теперь отводилось. И этого было мало. Что-то вдруг ударило в голову Хамелеона, от его тяжёлых шагов начал трескаться пол. Другие детали слетали с полок и попадали в самые тёмные уголки помещения, скорость передвижения непрерывно росла. Из его грудной клетки само вырывалось непроизвольное рычание, которое Хамелеон умел имитировать, но не испытывал по настоящему — злоба. Не на что-то конкретное, а простая агрессия от беспомощности. Он впервые почувствовал себя по настоящему уязвимым, и оттого пытался защититься от этого чувства как можно большим количеством извергаемой злобы. Счёт пошёл уже на секунды. Оставалось лишь немного. Хамелеон крутил настройки станка, чтобы тот ускорился. Противный писк мониторов мешал сосредоточиться. Он стиснул искусственные зубы. Срывая кожу с лица, он слегка задел опрыскиватель, а без век вода бесконтрольно лилась из-под глаз. Уподобившись дикарям, что жили почти сотню лет назад, он с силой ударил кулаком по станку, после чего упал на колени, услышав, как голосовой ассистент сообщил время. «Семь». «Шесть». «Пять». «Четыре». «Органические ткани были успешно восстановлены. Состояние: стабильное. Риск летального исхода: 5%. Рекомендуется закончить механическое восстановления, для предотвращения попадания инородных организмов на органику и последующих инфекций».***
Они сидели на мокром асфальтном покрытии в подворотне, оглядывая возвышающиеся здания, что прятались в синем тумане. Зеленоватый свет от билборда освещал улицу, над которой парили уже поломанные автомобили, по улице неспешно шли бедно одетые люди, которые косо смотрели в их сторону. Голубоглазая брюнетка с усталой улыбкой прильнула плечом к смуглому парню с опустошённым лицом. Они держали руки на коленях, и молча наблюдали за тем, что происходит вокруг. — Ты побил рекорд, — заявила Роберта. — Обычно Хамелеоны в полной мере осознают себя лишь за день, но тебе хватило пары часов. — Думаешь, я осознал себя? — спросил Лэйдлоу. — Более чем. Она с лёгким шипением из зубов, придерживаясь за солнечное сплетение поднялась с земли, не сводя взгляда со своего компаньона. Роберта протянула ему руку. — Пойдём со мной, — предложила она. — Мы называем это место Зазеркалье. Там ты сможешь узнать о себе всё. — У меня есть ещё незаконченное дело, — холодно ответил Лэйдлоу. Она понимающе опустила взгляд. — Хорошо, Лэйд, — прошептала. — Если что, ты знаешь, где меня искать, — она двинулась в сторону шоссе, но напоследок оглянулась. — Я буду ждать тебя. Он лишь кивнул. Когда Роберта исчезла из его поля зрения, он также встал на ноги и направился к стене, где скрывался вход в его логово. Когда Лэйдлоу оказался внизу, его встретил беспорядок. Не обращая на него внимания, он прошёл к компьютеру, устроился в кресло. Из-под стола он вынудил провод с длинным острым коннектером. Стянув волосы на затылке, Лэйдлоу воткнул этот провод прямо в череп. На экране появились новые окна, считывавшие его мозг, вместе со всеми поступающей напрямую туда информацией, будь то список заказов, закупленные детали, а также база из целых тысячи записей, на которых запечатлены самые жестокие убийства из возможных. Недолго поработав, отписав несколько страниц кода, он запустил прошитую команду, и вдруг его мозговая активность перестала демонстрироваться на экране. Вместо этого появилась надпись «Нет подключения к серверу». Лэйдлоу выдернул провод из головы, и ощутил, как у него спёрло дыхание. Облив всё помещение машинным топливом старого образца, от склада и медпункта, до лаборатории и гардероба, Лэйдлоу выхватил паяльник. Зайдя в лифт, он выпустил синее пламя. Огонь соприкоснулся с кончиком прозрачной полосы, ведущей прямо к компьютеру, после чего оранжево-белые языки за считанные секунды охватили всё логово. Двери лифта к тому моменту уже закрылись. Снизу послышался взрыв. Потом ещё один, и ещё. Лэйдлоу вышел на улицу, двери закрылись и покрылись маскировкой. Единственное, что выдавало в этом секретный вход — едкий серый дым, что вырывался из небольших щелей. Он в последний раз посмотрел на эту дверь, задержавшись у неё ещё несколько секунд. Его лицо слегка поморщилось, прежде чем рот искривился в глупой улыбке. В первой по-детски искренней, чистой и настоящей улыбке.КОНЕЦ