Нежно, как в первый раз

Гермионе всегда нравились факты. Твёрдые неоспоримые истины, подкреплённые доказательствами. Они надёжны и гарантируют стабильность. Ей нравится, что, зная, не приходится гадать — она обретает уверенность в их достоверности. Ей нравится уверенность. И нравятся знания. Ей это необходимо: и как прагматику, которым она всегда была, и как начинающему журналисту-детективу. Чтобы напечатать статью в «Громовещателе», — достойную статью — она должна опираться на неопровержимые факты. Сейчас, сидя в поезде, который, пыхтя, мчит её в Вену, Гермиона точно уверена в трёх фактах. Первый: Теодор Нотт пригласил Драко переночевать в доме его дальних родственников в Австрии. Второй: Теодор Нотт согласился на просьбу Драко о визите, потому что в долгу перед ним. За что и почему, Гермиона понятия не имеет, хотя и не удивлена, что Драко ей этого не объяснил. И третий: Теодор Нотт ничего не знает о том, что Гермиона приедет с Драко. Факт, который сам Драко решил не упоминать в своём письме по неизвестным Гермионе причинам. Её появление на прицепе с Драко, когда они прибудут в поместье, окажется полной неожиданностью для слизеринца, которого она последний раз видела в конце шестого курса и с которым разговаривала, возможно, дважды за всю жизнь. Она также знает три неоспоримых факта о Теодоре Нотте. Первый: его отец, как и отец Драко, отбывает пожизненное заключение в Азкабане за военные преступления. Согласно решению Визенгамота, Тео был признан невиновным и отправлен в Австрию к своей двоюродной бабушке, поскольку у него не нашлось других живых родственников, с которыми он мог бы остаться. Второй: Тео был одним из негласных интеллектуальных соперников Гермионы во время учёбы в Хогвартсе. Его блестящий ум проявлялся в оценках, которые, к огорчению Гермионы, всегда были лишь на пару баллов ниже её собственных. Третий: Теодор Нотт был отъявленным сердцеедом. Этот факт был широко известен в Хогвартсе, и Гермиона не раз видела его в действии, когда была студенткой. Она помнит, как Лаванда Браун растеклась лужицей после того, как их с Тео поставили в пару на зельях, и как он подмигивал в коридорах, словно разбрасывал галеоны. Драко взял на себя смелость предупредить её об этом: что Тео был безжалостно провокационным как в сердечных делах, так и...ну, во всём остальном. — Тео привык получать то, что хочет. — Драко завёл разговор перед тем, как они трансгрессировали из своей штаб-квартиры в Чехию, где сели на поезд до Вены. — И он знает, как этого добиться. Если обаяние Тео было его главным оружием, то Гермиона должна была придумать, как использовать это в своих интересах. Явное отсутствие у Драко желания общаться со своим бывшим соседом по слизеринскому общежитию не давало ей никакой надежды на то, что ему удастся добиться возможности попасть в семейную библиотеку Ноттов. А ещё был сам Драко. Гермиона могла бы перечислить сотню самых суровых фактов о Драко Малфое, но почти ни одного о своих чувствах к нему. Не было ничего достоверного в том эмоциональном накале, который он создавал между ними. Факты подтверждались путем сбора данных, предоставления неопровержимых доказательств. Но попытки разобраться в своих чувствах и их оттенках приводили её в абсолютное замешательство. Это всё равно, что рассматривать кипящий котёл полный эфемерных эмоций, которые кажутся слишком похожими, чтобы их различить; это всё равно, что пытаться разделить вступившие в реакцию ингредиенты зелья после того, как они были смешаны. Было множество вещей, которые могли заставить сердце человека биться чаще, а ладони потеть: страх, гнев, вожделение, возбуждение, раздражение, любовь, ненависть. Гермиона просто не была до конца уверена, что из этого вызывало в ней такую бурную реакцию, когда дело касалось Драко. Она может поклясться, что всё меняется день ото дня; её чувства и её собственное понимание их. Всё, что она знает — она чувствует что-то. Остальное ещё предстоит доказать. Гермиона смотрит в окно: поезд мчится вдоль Дунайского канала, и вода отражает яркое летнее солнце сверкающими вспышками. Они выехали из Остравы ближе к полудню, сейчас уже сгущается вечер, и Гермионе не терпится сойти с поезда. Она вытягивает ноги перед собой, старательно избегая столкновения со ступнями Драко. Он не замечает её беспокойства — слишком поглощён своей новой книгой, чтобы обратить на неё хоть какое-то внимание. Прошло несколько часов с тех пор, как они последний раз заговорили друг с другом, но их молчание, тем не менее, кажется комфортным, взаимоприемлемым. Она снова опускает взгляд в свой блокнот, её ручка застывает на середине предложения. — После нескольких дней кропотливых поисков информации о личности Барда Бидля мы, наконец, смогли добиться успеха: последний оставшийся в живых потомок писателя — женщина, живущая в Дании, профессор и историк, посвятившая бо́льшую часть своей жизни изучению прошлого своей семьи. Гарри уже навестил её — Несмотря на то, что она делала заметки об их путешествии и отсылала письма Маджу каждые несколько недель, она чувствует себя ужасно далёкой от всего, что осталось дома, от всего, что в итоге привело её в эту точку. Всё кажется каким-то нереальным, похожим на сон. «Громовещатель», Мадж, её маленькая квартирка, Живоглот, её друзья. Кажется, что она отсутствовала так долго, что всё это каким-то образом превратилось из осязаемой реальности во что-то теоретическое. Теоретически, она записывает всё это для будущей статьи в «Громе». Но сейчас это только слова на бумаге. Теоретически, она застряла с Драко Малфоем, потому что Малькольм Мадж отправил их вместе. Но она не видела Маджа уже несколько месяцев. Теоретически, у неё есть жизнь вне поисков Гарри; жизнь с Джинни, Роном и Дином, а также со своими родителями, жизнь в волшебном и магловском Лондоне, где всё, что ей нужно сделать, это бросить немного пороха в камин, и она сможет оказаться со своими друзьями, со своей семьёй в мгновение ока. Но у неё такое чувство, будто сейчас она на расстоянии целой жизни от всего этого. Всё, что действительно существует — это её поиски, этот самый момент и ожидание следующего, и следующего, и следующего за ним, пока она не найдёт Гарри. Всё, что действительно существует — это штаб-квартира, апельсиновый джем и Драко Малфой, который кажется самым реальным в её жизни. Нет ничего более стабильного, чем он, ничего более осязаемого и конкретного. Жизнь, которой она живёт сейчас, — это жизнь, которую она делит с ним и только с ним; в реальности, где их только двое, нет ничего теоретического. Ничто не потеряно и не лишено связи. Всё, что окружает их мгновенно и цельно. Это как факт. Истина, абсолютно и неоспоримо убедительная. Они создают воспоминания, тропинки, которые когда-либо будут знать и помнить только они сами. В этом есть что-то особенное, сокровенное. И это, как кажется Гермионе, невозможно игнорировать, даже несмотря на то, что он остаётся самым раздражающим и язвительным придурком, которого она когда-либо знала. Потому что в то время как всё остальное, к чему тянется её сердце, ускользает в неясном будущем или растворяется далеко в прошлом, Гермиона знает, что прямо сейчас она могла бы протянуть руку и коснуться Драко Малфоя, что она могла бы почувствовать его: плоть и кости, биение пульса под кожей. И поэтому Драко — это тот факт в её жизни, в котором она уверена больше всего остального. Он стал утешением, на него можно положиться. Она может положиться на него в том, что он спрячет её джем в холодильнике, и в том, что он обязательно фыркнет, увидев её волосы после сна. Она может положиться на него в том, что он продолжит вместе с ней поиски Гарри, даже в те дни, когда они оба готовы сдаться. Она знает, что каждый день, просыпаясь, она будет находить Драко Малфоя в общей гостиной и он обязательно заставит её почувствовать что-то: гнев, раздражение, счастье, вожделение, надежду, спокойствие, смятение. Она находит так необходимое ей сейчас утешение в этих фактах: в том, что она вообще хоть что-то ещё чувствует и что он является не только частью, но и причиной всего этого. Это то, в чём она уверена — истина, с которой ей придётся смириться на данный момент. Проходит ещё пятнадцать минут, прежде чем поезд прибывает на вокзал в Вене. Они с Драко встречаются взглядами, когда состав останавливается с затяжным толчком. — Поздравляю, Грейнджер, — говорит он, захлопывая книгу и насмешливо приподнимая бровь. — Это определённо рекорд. По-моему, ты ещё никогда так долго не молчала. Подавляя желание по-детски показать ему язык, Гермиона резко толкает его плечом, когда они встают, чтобы забрать свой багаж с верхней полки. — Если бы ты только промолчал… — вздыхает она с напускным сочувствием, направляясь по проходу в сторону выхода, — Теперь я точно буду говорить всю дорогу до дома. Он выдыхает лёгкий довольный смешок, пока они спускаются на платформу и изучают указатели, чтобы понять, куда двигаться дальше. От Драко исходит странная тревожная энергия. Гермиона чувствует это с тех пор, как они сели в поезд этим утром. Чем ближе они подъезжали к Австрии, тем сильнее становилось это ощущение. Теперь, когда они, наконец, прибыли в Вену, она отчётливо видит это по языку его тела: напряжённые плечи, морщинка на лбу, сжатые челюсти. Ей кажется, она вообще никогда не видела, как Драко Малфой нервничает, но готова поспорить, что это проявляется именно так. Они находят тихий укромный переулок за пределами вокзала, чтобы трансгрессировать — она обхватывает его запястье, так как Драко, очевидно, уже однажды посещал это поместье Ноттов. Они приземляются возле особняка, вид которого, по мнению Гермионы, настолько близок к замку, насколько это вообще возможно для жилого дома: в два раза больше поместья Малфоев и раза в три роскошнее. — Смешно, не находишь? — Драко усмехается, когда они проходят через ворота, стараясь охватить взглядом обширную территорию. Его комментарий застает её врасплох. Она ожидала, что у Малфоев где-нибудь в Европе имеется своё поместье, похожее на это. Но выражение лица Драко подсказывает ей, что это особое великолепие — проявление избытка чистокровности, которое даже он не в состоянии объяснить. — Это… Как уменьшенная версия Хогвартса, — с придыханием смеётся Гермиона. Она обводит изумлённым взглядом готические фронтоны особняка, каменный фасад и остроконечные башни, элегантно возвышающиеся на фоне голубого неба. Каменные арки над дверями и окнами украшены замысловатой резьбой, а усыпанная гравием дорожка, ведущая к парадному входу, заключена между идеально ровными линиями кустарников. — Послушай, Грейнджер, — она различает его голос сквозь хруст мраморной крошки под ботинками, — Тео… Его трудно выносить. Но ради того, чтобы мы нашли ответы, мне нужно, чтобы ты притворилась, что он не полный придурок. По крайней мере, пока ты рядом с ним. Я уверяю тебя, мне это тоже не нравится, и мне придётся проявить крайнюю сдержанность, чтобы провести здесь целую ночь. Гермиона фыркает, поворачиваясь к нему, и вскидывает брови. — Тебе хоть кто-нибудь нравится, Малфой? Драко резко останавливается и поворачивается к ней с подчёркнуто серьёзным выражением лица. Она подмечает, как он стискивает зубы и то, как его серые глаза наблюдают за ней; ей кажется, что она видит настоящую тревогу, которую он старательно пытается скрыть за раздражением. Его взгляд колючий, пронзающий насквозь, губы сжаты в напряжении. Но она отчётливо видит линию разлома, трещину в его непоколебимой маске. Чувствует, как натянуты его нервы, готовые лопнуть в любой момент, лишив его остатков самообладания. — Я серьёзно, Грейнджер. Чего бы это ни стоило, мы должны заставить его впустить нас в библиотеку. Даже если для этого придётся притворяться, что он не законченный придурок. Если Тео прячет твой чёртов джем, ты не станешь прятать его джем. Ты просто смеёшься и аплодируешь его комедийному гению. Всё ясно? Они ещё даже не переступили порог поместья, а Драко уже выглядит несчастным; у неё возникает ощущение, что его знакомство с Теодором Ноттом и соблюдение вежливости в их отношениях было скорее светской обязанностью, чем искренним желанием его общества. — Ясно, — выдыхает она, кивая головой, и поправляет ремешок сумки на плече, — Чего бы это ни стоило. Драко кивает раз, другой, чтобы, по-видимому, убедить себя, что Гермиона действительно понимает, во что ввязывается. Они одновременно поворачиваются и продолжают свой путь к парадному входу. — Должна сказать, Малфой, что эта твоя метафора с джемом действительно ужасна, — поддразнивает Гермиона, когда они поднимаются по мраморным ступеням. Яркое летнее солнце припекает их спины. — Это была первая ассоциация из того, что всегда приводит тебя в бешенство. Я должен был как-то донести свою мысль. Он ухмыляется, когда они останавливаются напротив входной двери, протягивает руку и стучит костяшками пальцев по резному дереву. — Ты ведёшь себя как ребёнок, — говорит она, закатывая глаза, и вызывающе вздёргивает подбородок, когда он поворачивается к ней. — А ты пытаешься отрицать свою причастность, — отвечает он, возвышаясь над ней. Его лицо удивительным образом выражает веселье и раздражение одновременно. — Я не единственная, кто устраивает истерики из-за джема, Малфой. — Я не устраиваю истерик, Грейнджер. Если кто-то и ведёт себя как ребёнок, так это… Прежде чем Драко успевает закончить фразу, огромная дверь распахивается с тягучим скрипом, заставляя их обоих замереть на месте. Теодор Нотт — действительно то зрелище, на которое стоит посмотреть. — Драко Малфой, — ухмыляется Тео, его зелёные глаза искрятся озорством, — У тебя волшебная палочка в кармане или ты просто так рад меня видеть? Он стоит перед ними с чрезвычайно самодовольной, дьявольски красивой улыбкой. Издевательский изгиб губ говорит о его невероятной уверенности в себе. На нём накрахмаленная белая рубашка Оксфорд и идеально отлаженные брюки; на ногах туфли из драконьей кожи, в которых Гермиона практически видит своё отражение. Она окидывает взглядом его тёмные, аккуратно уложенные кудри и непринуждённое выражение лица, которое отличается резкими острыми чертами. Одной рукой он опирается на дверь, а в другой держит хрустальный бокал с чем-то, что, по её мнению, должно быть виски. Он держит кубок с янтарной жидкостью словно настоящий трофей. — Нотт, — кивает Драко, игнорируя непристойную шутку Тео в пользу как можно более краткого приветствия. Кадык у него перекатывается, когда он с трудом сглатывает то, что, вероятно, является теми самыми эмоциями, которые он настоятельно просил её сдерживать. Когда Тео, наконец, переводит взгляд на неё, его брови взлетают вверх, а его ухмылка растягивается в широкую улыбку, обнажающую зубы. — И ты кое-кого привёл с собой, — игриво протягивает Тео. Его взгляд изучает лицо Гермионы, прежде чем опуститься ниже и снова подняться вверх, не слишком уж скрывая своего интереса. — Тебе следовало сказать мне, что ты захватишь с собой симпатичную девушку, Малфой. Я бы надел рубашку, которая подчёркивает цвет моих глаз. Щеки Гермионы вспыхивают, когда она отвечает Тео дружелюбной улыбкой. — Нотт, ты, должно быть, помнишь Гермиону Грейнджер, — произносит Драко низким и отрывистым голосом, когда Тео ещё раз окидывает её взглядом. — Конечно, это риторический вопрос, Малфой. Ты прекрасно знаешь, что я никогда не забуду девушку, которая заставила меня попотеть в Хогвартсе. Рад снова видеть тебя, Грейнджер, — говорит он, слегка склонив голову, ни на секунду не сводя с неё глаз, словно боится, что она может убежать. — Надеюсь, ты не возражаешь, что я здесь, Тео, — отвечает она, чувствуя, как Драко начал нервно переминаться рядом с ней. — Вовсе нет, Грейнджер. Это действительно приятный сюрприз. Может, наконец, зайдёте? Они следуют за Тео в парадный холл, увенчанный хрустальной люстрой. Впереди расположилась винтовая мраморная лестница, ведущая на верхний этаж. — Надеюсь, вы не слишком устали в дороге, — говорит Тео, когда за ними громко захлопывается дверь, и жестом приглашает их следовать за собой. Внутри поместье такое же грандиозное, как и снаружи. Гермиона замечает три знаменитых произведения искусства, которые, как она уверена, считаются утерянными со времён Второй мировой войны, и прикидывает, что персидский ковер под её ботинками, вероятно, стоит больше, чем трехмесячная арендная плата за весь ее дом. Интерьер соответствует экстерьеру и выдержан в готическом стиле: тёмно-красные, тёмно-синие и насыщенно-зелёные тона, мебель в стиле барокко и обилие хрусталя везде, где это только возможно. Когда Гермионе было девять, она была в Букингемском дворце во время школьной экскурсии, и она почти уверена, что его можно перепутать с этим поместьем. — Я надеюсь, ты не планировал бал в нашу честь, Тео? — сухо шутит в ответ Драко, пока они поднимаются вслед за хозяином по лестнице. — Не могу сказать, что у меня не было такого соблазна, Драко. Сколько времени прошло с тех пор, как мы виделись в последний раз? Два? Три года? Тео подмигивает, когда ловит на себе её взгляд, и подносит стакан к губам, чтобы сделать небольшой глоток, когда они достигают вершины лестницы. — Два. Это был двадцать первый день рождения Пэнси. В любом случае, я не думаю, что ты помнишь хоть что-то из того вечера. Гермиона поражена тем, насколько забавным кажется сухой снисходительный тон Драко, когда он обращён не против неё. Ей очень нравится остроумность его язвительных ответов, хотя Тео, кажется, совсем не замечает отсутствия у Драко энтузиазма к светской беседе. Когда Тео улыбается, у него на подбородке появляется маленькая ямочка. — Верно-верно. Отдай мне должное, Малфой. Кто-то ведь должен быть душой вечеринки. Гермиона замечает, как Драко что-то бормочет себе под нос и с трудом сдерживает улыбку. — Кстати, как поживает Паркинсон? Она чувствует, как Драко мгновенно напрягается, и от него словно распространяется волна жара. Он какое-то время молчит, уставившись на затылок Тео с таким выражением лица, что Гермиона невольно радуется, что не она находится под этим пристальным колючим взглядом. — Тебе не кажется, что это я должен задать этот вопрос тебе, Нотт? Тео останавливается перед закрытой дверью и поворачивается к Драко с тем же весёлым выражением лица, которым он поприветствовал их у входа в поместье. Очевидно, Тео не очень хорошо умеет распознавать нотки раздражения в голосе Драко. Либо это, либо он старательно игнорирует их. — Не-а. — Тео морщит нос, как будто общение с Пэнси Паркинсон было чем-то неприятным. — Я давненько с ней не разговаривал. Мы отправляем сову-другую примерно раз в месяц, но она не объявлялась лично, по крайней мере, год. Я слышал, что она переехала в Нью-Йорк. Тео засовывает свободную руку в карман брюк и делает ещё один глоток виски. — Мм, — протягивает Драко, не отрывая взгляда от виски, что наводит на мысль о том, что ему самому сейчас не помешало бы выпить пару бокальчиков. — Я этого не знал. Тео пожимает плечами, как будто в этом нет ничего удивительного, допивает виски и достает свою волшебную палочку. Бокал исчезает в воздухе с движением его запястья — вероятно, отправившись на кухню, где домашние эльфы готовят ужин, обещанный Тео в письме. — Ваши комнаты, — объявляет Тео, поворачиваясь и указывая на две двери, расположенные в нескольких футах друг от друга. Коридор, в котором они стоят, короче прежних. На дальней стене поверх тёмно-зелёных дамасских обоев висит портрет женщины. — Я пришлю эльфа, чтобы он принёс тебе свежее постельное бельё, Грейнджер. И затем, бросив на неё многозначительный взгляд, Тео добавляет: — Моя комната выше по лестнице и направо, если тебе понадобится что-то ещё. Я всегда рад помочь. — Я… — Она чувствует взгляд Драко и представляет, какое выражение лица должно у него быть на самом деле: как он закатывает глаза и бросает на Тео раздражённый взгляд, которого тот не замечает. Она собирается с мыслями и выдавливает с безмятежной улыбкой: — Спасибо, Тео. Он кивает, поворачивается к Драко и хлопает его по плечу. Каким-то образом у него получается сделать это по-братски тепло и одновременно снисходительно. — Рад тебя видеть, приятель. Ужин будет подан в восемь. Я дам вам обоим время устроиться, а потом мы сможем обсудить твоё «особое дело». Драко стряхивает ладонь Тео и произносит сквозь сжатые зубы: — Жду с нетерпением. Тео одаривает их последней очаровательной ухмылкой, прежде чем развернуться на каблуках и отправиться прочь — руки в карманах, осанка прямая, как лезвие ножа. Драко и Гермиона стоят посреди коридора, между ними повисает неловкое молчание. Портрет в конце коридора со злой ухмылкой смотрит на Гермиону. Драко приподнимает бровь, глядя на неё, а потом разворачивается и скрывается в отведённой ему комнате, его багаж по взмаху волшебной палочки следует за ним. Гермиона бросает быстрый взгляд на свою дверь, а потом следует за Драко в его комнату. Большую часть помещения занимает кровать с балдахином. Драко ставит дорожный сундук в конце комнаты и щёлкает замками, открывая его. — Что там произошло? Плечи Драко вздрагивают от её голоса, но он не оборачивается; продолжает рыться в сундуке, доставая аккуратно сложенную рубашку Оксфорд. — Произошло что, Грейнджер? — рявкает он, не поднимая глаз, когда она, оставив свои вещи у двери, подходит к краю кровати. Гермиона прижимается к ней бедром, наблюдая, как он вешает рубашку в шкаф. — Всё это взаимодействие… — Я тебя предупреждал, — качая головой, отвечает он. Их глаза на мгновение встречаются, когда он вытаскивает брюки. — Я имела в виду тот ваш разговор о Пэнси. Драко замирает, его плечи напрягаются, на фоне чёрных брюк отчетливо видно, как белеют костяшки его пальцев. Он ничего не отвечает, только резко вдыхает, прежде чем снова начинает двигаться, дистанцируясь от неё. Гермиона отталкивается от кровати, обходит её, направляясь в другой конец комнаты. Даже под тканью рубашки заметно, как сильно напряжены его мышцы, она видит, как они перекатываются, когда Драко двигает шей. — Просто мне показалось, что, возможно, что-то было… — Оставь это, Грейнджер, — резко говорит он, оглядываясь на неё через плечо, нахмурившись и сурово сдвинув брови. — Вот почему ты его недолюбливаешь, да? У них с Пэнси что-то произошло? Драко вздыхает, отбрасывает пиджак, который держал в руках, и с каменным выражением лица поворачивается к ней. — Неудивительно, что тебе так блестяще удаются журналистские расследования, Коломбо. Твои детективные навыки не имеют себе равных. — Если не хочешь, то ты не обязан мне ничего рассказывать, — мягко говорит она, удерживая зрительный контакт. — Но, возможно, тебе будет легче находиться сегодня здесь, если я буду знать, что тебя так напрягает. Помнишь, я же рассказала тебе свои секреты? Драко издаёт сухой хриплый смешок, но выражение его лица немного смягчается, и мышцы чуть-чуть расслабляются. — Твою влюблённость в Поттера вряд ли можно назвать шокирующим фактом. Она скрещивает руки на груди, смотрит на него, приподняв брови, и покачивает головой. — Послушай, Малфой, я знаю, что мы не друзья, но… — Кто сказал, что мы не друзья? Это заявление шокирует и заставляет её замереть — она снова поднимает на него неуверенный взгляд, по коже разливается тепло, которое, как патока, обволакивает её. — Что ж, прости, Малфой, если я что-то упустила, но все признаки указывают на то, что «нет». Он приподнимает уголок рта в поразительно красивой полуулыбке, которая стирает следы раздражения с его лица. — Я думаю, что всё же да. Немного. Так ведь? Она чувствует, как в области шеи громко стучит её сердце; пульс учащается, в животе возникает странное волнение. — Завтра ты пожалеешь, что сказал это, — язвительно замечает она, прислоняясь спиной к трюмо из красного дерева, которое стоит у двери. — Возможно, — отвечает он, его улыбка гаснет, и он возвращается к своему багажу. На несколько секунд наступает тишина — она наблюдает за Драко. Кажется, что его стройное и гибкое тело может двигаться с природной грацией даже при выполнении таких обыденных задач, как распаковка вещей. Она любуется его светлыми волосами, изгибом шеи, движением плеч, пока он продолжает работать. Друзья. Неужели они друзья? Действительно ли это так? Это уже произошло? Или тут всё было сложнее? — На шестом курсе я застукал Пэнси с Тео. В чулане для мётел во время слизеринской вечеринки. Драко не поворачивается и не смотрит на неё, а просто продолжает распаковывать вещи, перекладывает их с места на место: достаёт их только для того, чтобы положить обратно. — Честно говоря, на шестом курсе я не особо поддерживал с кем-то отношения. У меня хватало других забот. Тем не менее, Тео был моим лучшим другом. Я был больше зол на него, чем расстроен тем, что Пэнси с кем-то целовалась. Она шумно выдыхает. — Ох. — М-м-м. — Мне так жаль, — искренне говорит она. — Это действительно ужасно. Драко пожимает плечами, закрывает сундук и, наконец, поворачивается, чтобы взглянуть на неё. — Ситуацию усугубило то, что потом они стали встречаться. И вели себя так, будто ничего не произошло. Возможно всё было бы иначе, если бы мы с Тео потом поговорили, если бы я ему сказал что-то ободряющее, но как уж вышло. Я решил двигаться дальше. Но думаю, ты понимаешь, почему мне не очень приятно находиться рядом с ним. Гермиона кивает, выпрямляется и посылает в его сторону мягкую улыбку, а потом направляется к двери. — Похоже, что это ты тот, кто нуждался в ободряющей речи. Он хрипло смеётся и смотрит на неё со странным нечитаемым выражением. — Думаю, да, Грейнджер. Тогда до ужина.

***

Этим вечером они только втроём. Сидят за длинным деревянным столом в парадной столовой, пьют красное вино, пока домовые эльфы подают роскошные блюда — корнуолльских кур в клюквенном соусе с пряностями, разнообразные овощи с маслом и зеленью, картофель с подливкой из трюфелей. Тео — отличный собеседник — он подробно рассказывает о жизни в Европе, вспоминает смешные истории из Хогвартса, которые произошли с Драко либо с Гермионой, либо с обоими, рассказывает о своей работе в австрийском министерстве и задаёт им вопросы о работе в «Громовещателе». Он обаятелен, Гермионе приходится это признать. Ему не раз удалось рассмешить её, и он галантно предложил налить ей ещё вина, когда её бокал опустел. Даже Драко трудно вести себя холодно по отношению к нему, они вместе смеялись над квиддичем и «старыми добрыми временами», Тео хвалил Драко за его мастерство на уроках зельеварения и одну из статей, которую тот написал несколько месяцев назад. К тому времени, как подают десерт, Гермиона уже чувствует себя очень сытой, — она ни разу так не объедалась за последние месяцы — а ещё сонной после ужина, вина и целого дня, проведённого в дороге. — Нотт, я очень огорчён, что не увижу твою тётю Эмилию. Она произвела впечатление гостеприимной хозяйки во время моего последнего визита. Тео делает глоток вина и проводит языком по окрасившимся губам. — Ах, да. Она будет опечалена тем, что не увиделась с тобой, она по тебе скучала. — Она часто путешествует? — спрашивает Гермиона, перекладывая салфетку с колен на стол. Тео задумчиво качает головой. — Она уехала в командировку. Как она это называет, когда пропадает на несколько недель, освобождая себя ото всех обязанностей. У Тео отлично получается скрыть горечь за едким комментарием. — Это ужасно большой дом, чтобы оставаться в нём в полном одиночестве. — Всё не так уж ужасно, Грейнджер, — ухмыляется Тео, проводя подушечкой большого пальца по краю своего бокала. — Кроме того, ко мне постоянно приезжают родственники. Но что ж, я знаю, что вы двое проделали весь этот путь не для того, чтобы слушать, как я только и делаю, что болтаю. О чём вы хотели поговорить? Гермиона встречается взглядом с Драко и еле заметно одобрительно кивает. — Нам с Грейнджер нужен доступ к твоей семейной библиотеке. К закрытой её части. Тео заинтригован, он приподнимает бровь и наклоняется немного вперёд, сцепляя руки. — Ты, конечно, знаешь, что эта библиотека принадлежит не только моей семье. Есть немало чистокровных семей, которые владеют некоторыми её частями. То, что я вхожу в Совет, не означает, что последнее слово остаётся за мной. — На самом деле так и есть, — быстро говорит Драко, тарелки от десерта исчезают со стола волшебным образом, как это бывало в Хогвартсе. — Мы с Грейнджер проводим небольшое исследование для будущей статьи в «Громовещателе». И ищем важную книгу, которая могла бы прояснить кое-какие нестыковки. Расплывчато, но не настолько, чтобы выглядело, что они что-то скрывают. Четко, уверенно и по делу. Как они это и планировали. Тео переводят взгляд с Гермионы на Драко. На мгновение над столом повисает тишина, пока он обдумывает просьбу Драко. — И это всё, что вы собираетесь мне сообщить? — наконец спрашивает Тео, откидываясь на спинку стула и в задумчивости ритмично барабаня пальцами по подлокотнику. — Некоторые из этих книг стоят дороже, чем Малфой-мэнор, Драко. И ты знаешь, что я не могу впускать туда любого, кто просто пришёл в мой дом с просьбой. Драко изучающе смотрит на скатерть, его резкие черты лица скрыты в полумраке комнаты, освещенной только свечами. — Тео, ты знаешь, что больше я ничего не могу тебе сказать. В «Громовещателе» строгий протокол, касающийся наших исследований для предстоящих статей и… — Проблема не в том, чтобы впустить тебя, Малфой… Они одновременно поднимают головы и смотрят на Тео. Его сообщение, тон, который он использовал, были предельно ясны. И они с Драко понимают, почему попасть в библиотеку может оказаться сложнее, чем они раньше думали. — Продолжай, Нотт. Скажи это вслух. Мы оба знаем, что Грейнджер не настолько глупа, так что если ты что-то имеешь в виду, то лучше скажи об этом прямо и сэкономь нам время. В ответ на возмущённый тон Драко выражение лица Тео становится решительным, и оба слизеринца на мгновение смотрят друг другу в друга глаза, один готовый обвинять, другой — обороняться. — Я не имел в виду себя, Малфой, — выплёвывает Тео, его плечи напрягаются. — Мне насрать, что Грейнджер маглорождённая. Но я не единственный, кто имеет право голоса в этом вопросе. Остальные члены Совета, возможно, не так охотно согласятся впустить её. И я не уверен, что готов потерять статус своей семьи, нарушив это правило. — Эти правила архаичны и глупы, — настаивает Драко. Её пульс учащается, поскольку она слышит искренность в голосе Драко, пока он продолжает её защищать. Губы Тео в негодовании приоткрываются, его взгляд на мгновение падает на Гермиону, которая уже несколько минут молчит. Она удивлённо наблюдает и слушает, слишком потрясённая защитой Драко, чтобы пошевелить хоть мизинцем. — Всё так, как я и сказал, Малфой. Я не испытываю личной неприязни к Грейнджер. Но на кону стоит нечто большее, чем просто прослыть добрым малым. Мы оба знаем, что, несмотря на то, что наши отцы совершили много дерьма, это не значит, что остальных членов наших семей не стоит защищать. Это всё, что у меня осталось, Малфой. И я хотел бы это сохранить. Гермиона вздрагивает, когда Драко отодвигает стул и выпрямляется во весь рост, уперев кулаки в бока. — Дело не только в сохранении наших имён, Тео. Если ты сделаешь это для нас, то сможешь исправить несколько серьёзных ошибок. Речь идёт не просто о статье, а об очень важной статье. Я прошу тебя как друга… пожалуйста. Тео замолкает, выражение его лица немного мрачнеет, когда он смотрит на Драко. Его взгляд перемещается с Драко на Гермиону и обратно, в его глазах появилось что-то вроде вспышки раскаянья, когда он встречался глазами с Гермионой. Молчание слишком затягивается, потом Тео пожимает плечами и качает головой, он приоткрывает рот, словно собирается что-то сказать, но потом снова закрывает его, выглядя неуверенным, даже взволнованным. Драко решительно кивает, выражение его лица почти печальное. — Спасибо за ужин, Тео. Поскольку ты не хочешь пойти навстречу, нам с Грейнджер придётся найти другое решение. Завтра мы первым же делом уберёмся из твоего дома, чтобы не мешать тебе. С этими словами Драко бросает салфетку на стол и разворачивается. Он, не оглядываясь, покидает комнату. Гермиона ошеломлённо следит за тем, как он исчезает в дверном проёме. А потом поворачивается к хозяину дома, когда он негромко откашливается и, облизав губы, спрашивает: — Не хочешь ли прогуляться, Грейнджер?