Красный|Черный

Оминис вскинул палочку, которую чудом не выпустил при падении. В непроглядной темноте мерцали бесконечно далёкие алые брызги созвездий. Он разорвал злосчастный серпантин, спутавший его по рукам и ногам, и поднялся. Неподалёку кто-то завозился, из зарослей вышла Мория. — Прости, предупреждать было некогда, — беспечно бросила она и наклонилась, чтобы выжать подол платья. Судя по всему, с приземлением ей повезло не меньше. Съехавший шейный платок, который Оминис мял, пытаясь то ли поправить, то ли развязать, растворился прямо в его пальцах. Морок, что они с сестрой старательно наводили на свои одежды для соответствия общему лоску, спадал, и из-под маски парадного фрака начинал проглядывать видавший виды костюм. Оминис со стоном закрыл глаза: — Мы что… мы трансгрессировали? Ты хоть понимаешь, как это выглядело? «Сбежавший жених», чудесная рекомендация! — А тебя только это волнует? Думал, я буду торчать там и наблюдать, как Блэки из тебя тряпичную куклу на ниточках делают? Они даже не дали тебе слова! Мне нужно было как-то спасать положение… — И это ты называешь спасением? Он подавил гневную тираду и как можно спокойнее произнес: — Скажи хотя бы, где мы. Мория пожала плечами: — Я представила дом родителей, значит, мы где-то рядом. Пойдём, м-м-м… туда! Она повернулась вокруг своей оси и стала продираться сквозь гигантские стебли чертополоха. Было очевидно, что направление она выбрала наугад, но нелепость этого вечера настолько выбила Оминиса из колеи, что он просто побрел следом за сестрой. Когда они выбрались к подножию Кривого холма, было уже за полночь. Шли молча, поминутно накладывая на свои мантии согревающие чары. Морию начинало знобить от усталости. Наконец они переступили порог родительского дома. Оминис держался на ногах только благодаря мыслям о своей уютной хижине. Он сходу направился к очагу, но помедлил и обернулся. Мория переводила дыхание, привалившись к старому сундуку и потешно раздувая щеки. Оминис прижал её к себе и чмокнул в макушку. — Спасибо, но больше не нужно меня спасать, хорошо? Ты можешь нас убить. — Если что-то нас и убьёт, так это твоя безмерная уступчивость, — пробормотала она, уткнувшись носом в его плечо. Спустя минуту Оминис очутился дома. Хижина, которую он нежно именовал своим убежищем, раньше принадлежала Соломону Сэллоу. После череды печальных событий о скромном домике на окраине Фелдкрофта пошла дурная молва, он совсем обветшал и на несколько лет пришёл в запустение. Оминис внес символическую плату деревенскому старосте и поселился здесь, как только встал на ноги после выпуска и начал достаточно зарабатывать, чтобы худо-бедно вести хозяйство самому. Узнав о его отъезде, отец, последние двадцать лет не выбиравшийся дальше своего заднего двора, заявил, что Оминис опозорит его, если станет жить в такой халупе. Тот заметил в ответ, что их собственный дом мало напоминает роскошное поместье, и с лёгкой душой покинул родительское гнездо окончательно и бесповоротно. Приземистый дом, сложенный из грубо отесанных камней, покоился под уютным сугробом соломенной крыши. Его явно строили на века, и всё в его облике говорило о надёжности. По стенам взбирались сочные стебли плюща, усики тянулись вверх и норовили заплести единственное крохотное окошко. Солнца подсолнухов и ароматные столбики шалфея торчали то тут, то там, предоставленные самим себе. Дом говорил с Оминисом запахами, звуками, ощущениями. Каждый вздох гуляющего в трубе ветра шептал о былом, каждая щербинка на гладком камне стен хранила в себе воспоминания. Однажды пламя этого очага осушило страшный сырой колодец в его душе, и ощущение мягкого, обволакивающего тепла окутывало его каждый раз, стоило ему переступить порог хижины дяди Соломона. Вот и сейчас маета минувшего дня смолкла, уступив место звенящей тишине пустого дома. Он поманил кресло, и оно с грохотом подъехало к его ногам. Не раздеваясь, он опустился в мягкие ватные объятия и закрыл глаза, но всё не мог избавиться от ощущения чужого взгляда. Провозившись ещё несколько минут, он наконец погрузился в тяжёлый беспокойный сон.

***

После странного события в поместье Блэков Оминис чувствовал себя так, словно чья-то исполинская рука сгребла его и накрыла непроницаемым колпаком. Совы с приглашениями на многочисленные пирушки чистокровных забыли дорогу к его дому, чему он был отчасти рад. Но всеобщее осуждение незримо повисло над его головой, и любой, кто заговаривал с ним, делал это с таким явным снисхождением, что Оминис невольно начинал чувствовать вину за все грехи человечества. Дошло до того, что незнакомая дама весьма преклонного возраста, случайно встретившая его на своём пути, обернулась и укоризненно произнесла, потрясая пальцем перед его лицом: «Так не делается, юноша, так не делается…» Оминис обладал ужасным свойством неметь при встрече со вздором. Почтенная леди успела удалиться до того, как к нему вернулся дар речи, и вопрос, терзавший его последние недели, так и остался запертым на его языке и в сердце. Поначалу переживания о произошедшем не оставляли его. Это было так нелепо: помолвка с едва знакомой девушкой, о которой были оповещены все, кроме него. Что это — очередная прихоть заскучавшей Бельвины, заточенной любящим отцом в своём мрачном замке? Блажь Финеаса Найджелуса, привыкшего играть судьбами мира и окончательно рехнувшегося на чистоте крови? Оминис много раз отправлял Бельвине письма, но они оставались без ответа. Явиться к Блэкам лично он не решался, и в конце-концов оставил попытки выйти на связь. В очередной раз попытавшись пройти по кругу своих мыслей, он понял, что сбился с пути. Блуждая среди догадок, воспоминаний и обрывков снов, он всё больше удалялся от истины, и уже не мог с полной уверенностью сказать, что было на самом деле, а что он додумал сам. Кроуфорд сразу же задвинул его на такие задворки отдела, куда не ступала нога человека, а уж о жаловании, стремящемся к нулю, и говорить не приходилось. Но Оминис был рад, что хотя бы не вылетел на улицу с подачи несостоявшегося тестя. Его новая работа состояла в том, чтобы очищать предметы от редких проклятий, которые не поддались сотрудникам бюро стандартной очистки. По правде говоря, не очень-то они и старались, поэтому пары обычных контрзаклинаний, наложенных с чуть большим усердием, хватало с головой. Заслышав от Кроуфорда о кандидате на место «запасного чистильщика», начальство впервые серьезно усомнилось во вменяемости главы Отдела тайн. То, что для снятия проклятий необходим зрительный контакт, было ясно без слов. Но, ко всеобщему удивлению, дело пошло — заговоренные безделушки одна за другой поддавались красноватому мерцанию волшебной палочки Оминиса. Начальство пожало плечами и выдохнуло с облегчением, довольное, что удалось заткнуть грошовую должность. Кроуфорд восстановил пошатнувшийся авторитет, а Оминис стал обживаться на новом месте. Теперь ему приходилось работать в пыльной комнатушке, сверху донизу уставленной ящиками со свертками. Он сидел за узким столиком, подперев голову рукой, и монотонно помахивал палочкой. Перенести сверток на стол. Развернуть. Наложить заклинание. Сделать отметку в журнале. Отправить очищенный предмет к остальным. Достать следующий сверток. К концу дня большая плетёная корзина наполнялась грудой украшений, свитков, столовых приборов и прочих мелочей, в свое время избранных на роль виновника чьих-то мучений, и наконец с облегчением сбросивших это бремя. А по углам, ожидая своей очереди, дребезжали, шипели и рычали их собратья по несчастью. Эта враждебная и мрачная атмосфера не причиняла Оминису неудобств. Он легко отбивал выпады хлебных ножей и уворачивался от хищных вставных челюстей, норовящих оттяпать ему нос. Однажды заговоренный судейский молоток едва не сломал его палочку, но в целом дни проходили размеренно, сливаясь в сознании Оминиса в сплошной поток. В один из вечеров, когда рабочее время уже подходило к концу, Оминис отправил к себе на стол последний свёрток. Наблюдая за плывущим по воздуху конвертом, он представлял, как совсем скоро окажется у себя дома под уютным шерстяным одеялом. Свёрток плавно опустился на стол. То, что было заточено внутри, не подавало никаких признаков возмущения. Оминис прикоснулся палочкой к сургучной печати, и она раскололась надвое — охранное заклинание было рассеяно. Оминис еще не успел убрать руку, когда ткань развернулась, и внезапная вспышка прорезала его сознание. Он отшатнулся, кривясь от хлестнувшей его боли, но тут же придвинулся ближе. Ему не приходилось испытывать ничего подобного при виде проклятых вещей, кроме того странного дня в доме Блэков. Сияние камней в серьгах Бельвины было таким же ледяным и нестерпимо острым. Вот, значит, какой «заговор на исполнение желаний» был заботливо наложен на серьги. Предвидя результат, Оминис занес палочку над предметом и наложил подряд несколько отменяющих заклятий. Ни одно из них не сработало. Ослепительный блеск иглами впивался в виски, путал мысли и вынуждал отступить. Оставалась ещё одна возможность понять наверняка, что за магия была наложена на эту вещь — прочувствовать её самому. Отложив палочку, Оминис стянул перчатки, которые полагалось надевать в качестве защиты от телесного контакта с проклятыми предметами. «Пункт 9.3.1 Общей техники безопасности, — процитировал он, подражая тону министерского инспектора по охране труда. — Отличный пункт, чтобы его нарушить. Приступим…»