Trophy Wife

Долгий октябрьский день медленно приближался к концу. Плотные занавески совсем не помогали от настойчивых солнечных лучей, поэтому молодая женщина, сидя за письменным столом своего супруга, недовольно поджала губы, прежде чем потянуться руками вперед и отодвинуть их. Тотчас же по поверхности стола запрыгали солнечные лучи, пятнами разливаясь на бумагах, запрыгивая в чашку и оборачиваясь вокруг шариковой ручки, застывшей в тонких женских пальцах. Самые отчаянные принялись исследовать их обладательницу: красивую женщину с элегантными чертами лица, которые она подчеркнула сегодня с утра косметикой. Губы, накрашенные ярко-красной помадой, были плотно сжаты, карие глаза беспокойно пробегались по строчкам справа налево, а брови собрались к переносице, искривляя лоб женщины двумя короткими складками. Одна рука покоилась на столе, постукивая ухоженными ногтями по поверхности, а вторая, с зажатой в ней ручкой, слабо держала лист коричневатой бумаги, который был весь исписан короткими репликами. Некоторые из них были зачеркнуты, некоторые обведены вкруг с миниатюрным знаком вопроса сверху. Отложив бумагу на стол, она поудобнее перехватила ручку и решительно обвела три рядка снизу, закрепив своё решение жирным восклицательным знаком. Определившись, женщина довольно откинулась на спинку стула, пропустив на губы легкую улыбку. Словно повинуясь её настроению, в комнату влетел поток свежего воздуха, цепляя ворот её блузы и играя с волосами. Они, пускай и были уложены в аккуратную прическу, не потеряли своей кудрявой структуры; множество непослушных волосков выбивались из общей картины, придавая обладательнице слегка растрепанный вид. Но её это, казалось, совсем не смущало, женщина позволила желанному ветру слегка ласкать её щеки, а после еще раз сконцентрировалась на бумаге перед собой, окончательно кивнув своему решению. Отодвинув стул, она поднялась на ноги, пересекая комнату, чтобы подойти к окну, которое выходило на задний дворик. Повозившись с оконной рамой, она всё-таки смогла поднять её вверх, высовываясь по плечи за окно. Там, в отличии от душной комнаты, вовсю буянил вечерний ветер. Позволив себе на секунду прикрыть глаза и насладиться этим, она опустила взгляд и отыскала самое яркое пятно во всей округе: спину своего мужа в отвратительной рубашке канареечно-жёлтого цвета с оранжевыми полосками. Он присел на корточки возле пышного куста чайной розы, сдвинув кепку на бок, и усердно вскапывал землю. Рядом с ним стояла ржавеющая лейка, небольшой табурет и его набор садовых принадлежностей, которые он берег, как зеницу ока. Чуть поодаль, облюбовав себе место в тени, отдыхал их старенький пес Чарли, который скучающе наблюдал за тем, чем занят его хозяин. — Корбан! Корбан! Где твои новые визитные карточки? — набрав воздуха в грудь, женщина окликнула его. Чарли, заслышав хозяйку, приподнял голову и принялся радостно лупить хвостом по земле, пуская вокруг себя пыль. — Посмотри во втором ящике справа, — не отрывая головы от своего занятия, ответил мужчина, — если там не будет, то я, наверное, еще не выложил упаковку с портфеля. Кивнув его спине, женщина скрылась в доме, оставив окно открытым. Пес снова уложил голову на землю и успокоился. А мужчина, которого назвали Корбаном, закончил ковырять землю возле последнего куста и обильно полил её водой. На сегодня с садом было покончено, он разогнулся и любовно осмотрел растения. У него было около двадцати кустов разных сортов и цветов. Тут были и розовые, и белые, и жёлтые, и совсем уж необычные — синие. Не обошлось и без любимого цвета его супруги — пять кустов красных роз находились в самом центре, и, чего греха таить, он проявлял к ним особый фаворитизм. Как и во всем, что касалось его жены — Гермионы. Они поженились шесть лет назад по предварительной договоренности с её родителями. Здесь, в крупных городах Америки, молодое прогрессивное поколение уже отказывалось вручать своим родителям рычаги управления и вершило судьбу самостоятельно, чего не скажешь об их родине. Они оба были британцами — он шотландцем, а Гермиона англичанкой. После свадьбы они почти сразу же переехали на новые земли, обосновались в Лас-Вегасе — подающем большие надежды городе, и приобрели этот дом. Он опасался, что его молодая супруга будет холодно относиться к нему, недолюбливать или, еще чего хуже, ненавидеть, учитывая их разницу в возрасте, но реальность оказалась совсем иной. Эта строго воспитания англичанка спокойно восприняла новость о замужестве и с уважением приняла его, как своего супруга. Более того, Гермиона как могла пыталась наладить их совместную жизнь, следила за бытом и всячески ему угождала. На что и он не проявлял никакого эгоизма. Уважение и любовь к своей женщине — это основа крепкого брака. Он мог всерьез не прислушиваться к её мнению ввиду юного возраста или взбалмошной женской натуры, но всегда слушал, предоставляя ей желанную иллюзию того, что она действительно могла на что-то повлиять. Впрочем иногда её мысли были весьма толковыми. Сама Гермиона нашлась в его кабинете на втором этаже. Она восседала на стуле, склонив голову над пригласительными карточками, старательно выводя буквы. В воздухе стоял плотный запах чернил и слышалось поскрипывание пера. Корбан прошел внутрь, оставив дверь открытой, и с любопытством заглянул за чужое плечо. Перед ней высились две стопки пригласительных, одна повыше, а вторая совсем крохотная, в ней было около пяти штук, поля которых были уже заполнены аккуратным почерком жены. Рядом он увидел пергамент, в который они были завернуты, и нож, с помощью которого она, очевидно, вскрыла упаковку. — Получается? — оценив прогресс, поинтересовался Яксли, отворачиваясь от стола и направляясь к распахнутому секретеру, в ящиках которого тщательно покопались, прежде чем оставили в покое. — Дорогая, я же говорил, ящики справа, ну зачем ты полезла во все остальные? Он не видел её лица, но скрипящий звук прекратился, что указывало на то, что она подняла руку, чтобы отмахнуться. Яксли вздохнул, закрыв очередной шкафчик. — Я решила проверить наверняка, мало ли, ты положил их не туда и забыл. Да и я бы успела всё вернуть на место, если бы ты пришел попозже. — И где они, в конце концов, были? — искренне поинтересовался мужчина. — В портфеле, — коротко ответила Гермиона, и он решил её больше не беспокоить. Они готовились к его дню рождения, которое должно было состояться через десять дней, тринадцатого октября. Корбан не был любителем шумных вечеринок, но был обязан уважать традиции семьи, поэтому они, конечно, планировали его праздновать. Гермиона уже составила меню и согласовала график уборки дома. За пару дней до торжества она планировала докупить нужные продукты и утром тринадцатого начать готовить. Сегодня они занимались пригласительными. Разумеется, это была лишь соблюдаемая формальность, все и так знали, когда у него день рождения. Но они в этом году и так слегка припозднились; пока открытки дойдут, пройдет неделя, не меньше, и как же неловко получится, явись гости на день рождения без неё. Корбан успел сменить рабочие джинсы и рубашку на домашние, когда Гермиона вошла в их спальню и объявила, что с пригласительными покончено. — Я положила их в конверты, подписала и наклеила марки, — загибая пальцы одной руки, отчиталась женщина, стоя к нему спиной и перебирая юбки в шкафу. — Только для двух не хватило, я куплю их на почте. Сейчас схожу. — Давай лучше я, — запротестовал Яксли, — скоро стемнеет, не стоит ходить одной. Супруга спорить не стала и, вручив ему стопку конвертов, отправилась на кухню готовить ужин. Ему пришлось снова сменить одежду на более опрятные брюки и рубашку, на плечи он накинул легкий плащ, а волосы прикрыл серым козырьком. Решив не беспокоится о портфеле, Корбан зажал стопку красивых бежевых конвертов в руке и быстро спустился по лестнице вниз, исчезнув за входной дверью. На кухне уже слышался звон посуды и шум воды, а значит Гермиона вовсю занялась готовкой.

***

Дорога от дома до почты заняла около пятнадцати минут. Он мог бы сократить расстояние, если бы воспользовался машиной, но вместо этого Корбан перебросил ногу через свой новенький велосипед и тихо покатил по вечерним улицам города, рассматривая приветливые огоньки соседних домов. Тихо поскрипывали колеса, запах свежей краски доносился до его носа, придавая настроению мужчины капельку гордости. Он очень любил свой велосипед, это была первая покупка за много лет, на которую он потратил честно заработанные деньги. На самом деле, Лас-Вегас не был таким уж тихим и спокойным городом, как можно было бы подумать, глядя на то, как он неторопливо передвигался по тихим улочкам. Из-за потока эмигрантов из Европы, преимущественно, Италии, развитие городов происходило стремительно. А вместе с ними приехала и мафия, осваивая новые места и бизнес. Итальянцы осели в крупных городах, вложили деньги в биржи и монополии, развили азартные игры и курировали потоки алкоголя. Постепенно, они собрали вокруг себя множество сильных, амбициозных людей разных национальностей и сословий. Мафия держала в крепких руках весь преступный мир Штатов, и Вегас не был исключением. Здесь было несколько районов, в которые лучше не совать носа после наступления темноты. Разумеется, их с Гермионой дом располагался в одном из самых тихих и респектабельных районов, что позволяло ему не переживать о жене. Но даже если бы он и наведался в гости к неблагополучным соседям, ему нечего было бояться. В конце концов, он был Корбаном Яксли, со-основателем клана «Вальпургий» и достаточно уважаемым человеком даже для самых отъявленных негодяев. Но не все европейцы среди мафиозных семей приехали сюда в результате гонений. Некоторые, как сам Корбан и его близкий друг Том Реддл, ныне покойный, увидели на новых землях возможность крепкого бизнеса. Они учились вместе в школе, а потом и в университете. Вместе строили бизнес и, в конце концов, основательно приложили руку к созданию Клеркенуэлского синдиката. Но в ходе конфликта с семьей Адамс они решили уступить и отойти от дел, так как уже давно вынашивали планы о переезде в Америку. Итак, они остались в относительно нейтральных отношениях с братьями Адамс, а сами сели на корабль и отправились в Штаты. Но им повезло не сразу. Вольные земли встретили их сурово, через пару месяцев началась Великая Депрессия, а позднее был принят Сухой закон. Однако, предприимчивые друзья не собирались опускать руки. Том настроил связи с поставщиками из Канады, они вложили деньги и занялись контрабандой спиртного. Прибыль лилась рекой. Тут-то и пригодились образование и ум Корбана, который взял на себя учёты денежных поступлений. Время шло, их бизнес укреплялся, они становились всё богаче и богаче, полностью контролируя алкоголь нескольких крупных городов. Конкуренцию им могли составить только представители семьи Кастелано, но они, по собственной глупости, вскоре прекратили свое существование. Властям понадобилось тринадцать лет, чтобы сообразить, как пагубно, на самом деле, Сухой закон влияет на экономику, и они поспешили принять Двадцать первую поправку к Конституции, отменявшую указ Восемнадцатой, о запрете продажи и распространения алкоголя. Весь бизнес мафиозных семей оказался под ударом, нужно было срочно искать новые пути заработка, иначе всё грозилось обернуться бедой. Он точно не помнил, кому из них первому в голову пришла мысль о казино, но, тем не менее, они были первыми, кто возвел уровень азартных игр на престижный. Не сказать, конечно, что до этого в городе не было ничего подобного, но благодаря Реддлу и Яксли азартные игры стали развлечением для богатых, которое успешно продолжают приносить прибыль и по сей день. Те, кто был менее предприимчив, как Кастелано, потеряли всё, уйдя в небытие, Корбан получил еще одно подтверждение тому, что успех скрывается за прогрессом, а Вальпургии — полную власть над городом.

***

Наконец, впереди показалось старое двухэтажное здание из крепко сбитых деревянных досок. Голубая краска кое-где вздулась и облезла, демонстрируя более старую, белую покраску. Впрочем, двери и оконные рамы выглядели опрятно и совсем ново, но оно и неудивительно, ведь совсем недавно из государственного бюджета были выделены средства на облагораживание почтовых отделений. Много же почтальонов повидал Корбан на пороге своего кабинета, пока они наконец не решили этот вопрос. Многие представители этой профессии оказались весьма настырными. Ко входу вела подъездная дорожка с рядом аккуратно подстриженных кустов по бокам. Над старым крыльцом покачивался ржавый металлический фонарь, который никто никогда не зажигал. Единственное, что выдавало в этом здании отделение — это вывеска над козырьком и огромный почтовый ящик перед входом. Но Яксли не хватало еще пары марок, поэтому он толкнул дверь и вошел, оставив велосипед возле входа. Помещение встретило его духотой и затхлостью, которые были характерны для подобных мест. В шаге от двери стоял большой деревянный стол, за которым, запрокинув голову назад, уныло сидел почтальон — молодой парень, совсем мальчишка, с вытянутым лицом, подобным длинной виноградине, и россыпью подростковых прыщей. Его полуприкрытые глаза наблюдали за секундной стрелкой настенных часов, которые, как знал Корбан, висели прямо над входной дверью. — Здоров, Джон, — приветливо поздоровался с ним Яксли, растягивая тонкие губы в улыбке, — хороший сегодня вечер. У тебя не найдется двух марок? Джон Кэрли с хрустом опустил голову вниз и устало кивнул посетителю. В другой раз он бы обязательно пустился с ним в долгое обсуждение погоды за окном, но рабочий день вот-вот подходил к концу, и в душе он мечтал побыстрее избавиться от Корбана и закрыть отделение на пару минут раньше. Не соизволив ничего ему ответить, он потянулся рукой к выдвижным ящикам и принялся осматривать их содержимое на наличие того, о чём попросил мужчина. Видимо, не обнаружив марок на своем месте, почтальон вздохнул и поднялся со стула, прошествовав к задней части отделения, туда, где стоял огромный шкаф. Он занимал собой всю дальнюю стену, включая большую часть правой. Рядом со столом Кэрли стоял еще один, где обычно восседал дежурный полицейский. Он должен был контролировать порядок в отделении и следить за тем, чтобы кассу не умыкнули бандиты, но сейчас, по какой-то причине, отсутствовал. Входная дверь снова протяжно задребезжала, отворившись второй раз за вечер. Джон высунул голову из большой коробки, взглянув в сторону звука. Его светлые брови взлетели вверх, когда он увидел еще одного посетителя. Наверное, бедняга думал, что Корбан ушел, не попрощавшись. — Что у вас? — бесцветным голосом поинтересовался почтальон, раздосадованный тем, что работы прибавилось. — Я хочу отправить письмо, — добродушно заявил суховатый на вид старик, чьи серебряные усы подскакивали вверх каждый раз, как он говорил. — Но у меня не хватает марки. У вас не найдется? — Ищу, — мрачно ответил Кэрли, снова сунув голову в коробку. Убедившись, что он полностью занят своим делом, Яксли пошарил в кармане и незаметно передал старику тонкий лист бумаги. Тот, и глазом не моргнув, накрыл его своей ладонью и спрятал в карман, не отводя взгляда от небольшого окошка рядом с ними. — Чудесная погода, сэр! — бодро воскликнул старик, плотнее запахивая свое старое пальто. Его голос, в отличии от внешности, был на редкость моложавым. — Так и тянет пройтись. — Чудесная, — с вежливой улыбкой ответил Корбан, вытаскивая бумажник, чтобы расплатиться с почтальоном. — Моя супруга должна была сходить сама, но я ей не разрешил, осталась дома готовить ужин. — Правильно сделали, — кивая, согласился старик, сжимая в руках свой конверт. — Но погода все-таки просто прелесть. — Еле нашел, — недовольно объявил Кэрли, прерывая их разговор тем, что вернулся на своё место с маленькой металлической коробочкой, на которой красовалась эмблема почты. Он взял из рук Корбана письма, отсортировал те, на которых были марки, и приклеил две на пустые конверты. Пересчитав количество, он бросил их в полный ящик рядом с собой и принялся что-то быстро писать в толстой тетради. — Десять центов, — безжизненным голосом сообщил почтальон. — Это за всё? — уточнил Яксли. Он кивнул. В бумажнике оказались только купюры, поэтому ему пришлось полезть рукой во внутренний карман, сгребая всю мелочь одной ладонью. Пока он отсчитывал нужное количество монет, Джон протянул руку за конвертом другого посетителя и повторил махинацию с маркой. Сунув большую часть мелочи обратно в карман, Яксли протянул деньги почтальону, но неловко взмахнув рукой, выронил их и рассыпав по пути. Джон принялся хлопать руками по столу, останавливая прыткие монетки. Старик терпеливо ждал. Убедившись, что заплатил правильно, Корбан попрощался с мужчинами и, натянув козырек, покинул почту, направляясь назад.

***

Дом встретил его аппетитными запахами запечённого картофеля с овощами. Видимо, Гермиона пропустила мимо ушей его просьбу пожарить на ужин курицу. Вздохнув, он закрыл за собой входную дверь, оставив туфли и головной убор в прихожей. Она представляла собой небольшое квадратное помещение с коричневым ковром, который тянулся по всему коридору, невысоким шкафчиком для обуви и высокой лампой с оранжевым абажуром. Коридор начинался сразу же, дополнительной двери между ними не было. Небольшой, но достаточно широкий, чтобы человек мог спокойно пройтись по нему, он провожал гостей сразу в гостиную, которая сейчас была плотно закрыта. Слева тут была лестница на второй этаж, но, чтобы подняться по ней, нужно было дойти до конца коридора, к дверям в гостиную. По мнению Корбана, было бы лучше, располагайся она ступенями сразу ко входу. Он прошел по коридору и принялся подниматься по лестнице, крикнув Гермионе, что он вернулся. Сменив одежду на домашнюю, Яксли снова спустился вниз и завернул с лестницы к кухне. Она была небольшой, но Гермионе этого полностью хватало. Бежевая мебель и стены визуально расширяли помещение, поэтому даже квадратный стол не создавал видимость громоздкости. — Ты довольно долго, — прокомментировала супруга, стоя перед плитой в нарядном фартуке в мелкий горошек. Судя по всему, блузу она тоже сменила, а вот домашняя темно-коричневая юбка осталась той же. Правила приписывали женщинам и дома ходить нарядными, и, чего греха таить, Гермиона тоже изначально бегала по дому на невысоких каблучках, поддавшись влиянию Америки, но после просьбы Корбана прекратить греметь, она отдала предпочтение мягким тапочкам. На самом деле, его не очень то и беспокоил этот звук, но иначе она бы ни за что не изменила своему пуританскому воспитанию, наматывая круги по дому в неудобных туфлях. — Я не очень спешил, решил пройтись пешком, — Корбан сполоснул руки под краном, воспользовавшись душистым розовым мылом. — Да и Джон искал марки минут десять. — Ничего нового, — поджав губы, Гермиона неодобрительно покачала головой, словно назначение Кэрли на должность почтальона их улиц было её личным оскорблением. — Какая жалость, что мистер Эрни ушел на пенсию, вот он был настоящим мастером своего дела. — Не будь столь строга к нему, дорогая, — миролюбиво заметил Корбан, наблюдая за тем, как она накладывает на тарелки еду, — все мы с чего-то начинали. — Но он работает почтальоном уже три года, — возразила женщина, протянув ему вилку и сев на соседний стул, предварительно избавившись от фартука. — Если бы поиск марок был его главной проблемой! Как только я прихожу туда, мне приходится торчать в его каморке минут десять, а то и все двадцать. Никакой организации, всё вверх дном, духота, то у него ручка сломалась, то марок нет, то «подождите, миссис Яксли, я найду пергамент»! — подражая высокому голосу Кэрли, проворчала Гермиона, очевидно решив вывалить годы обид на почтальона за один вечер. — В этих отделениях невозможно находиться, я тебя прошу, Корбан, поспособствуй у себя на работе тому, чтобы их скорее отремонтировали. Он улыбнулся и развёл руками. — А его почерк! — Корбан просто молча кивал, неспешно жуя картофель и нанизывая мелкие помидорки на вилку, прежде чем отправить их себе в рот. Он не планировал защищать честь Джона Кэрли перед супругой, поэтому не встревал в монолог, позволяя ей структурировано разбивать в пух и прах всю его работу. Ему казалось, что еще чуть-чуть, и она вылезет с ногами на стул, потряхивая вилкой, как знаменем, и возглавит революцию свержения нерадивых почтальонов. Но, конечно, она этого не сделала. Несмотря на свой слегка революционный характер, Гермиона оставалась британкой, а значит чопорной женщиной с прекрасными манерами, которая точно не будет лезть с ногами на стул, даже если это необходимо, чтобы спасти свою жизнь. — Милая, мне кажется, или я просил пожарить курицу на вечер, нет? — дождавшись, пока она сунет в рот еще одну порцию картофеля, он решил совсем не нежно перескочить на другую тему. Гермиона медленно прожевала еду и посмотрела на него так, словно он сказал ей что-то оскорбительное. — Мне кажется, или ты забыл о своем больном желудке, — выделив обращение к нему, ответила женщина, кивнув в сторону его пустой тарелки. — С него и так достаточно картофеля. Тем более! — воскликнула она раньше, чем он успел открыть рот. — Тем более скоро твой день рождения, а там будет много вредной пищи. Мы не должны нагружать твой желудок сейчас. Налить тебе воды? Корбан скривился и до конца ужина находился в расстроенных чувствах. Выдавив из себя непомерно тяжкий вздох, он обменялся тоскливыми взглядами с Чарли, который тоже был лишен мяса и, поднявшись со своего места, сухо поцеловал жену в щеку, пожелав доброй ночи. Расстроенно промаршировав по лестнице в спальню, он захлопнул за собой дверь. Корбан был уверен, что в спину ему она обязательно выдала какую-то тираду, подведя жирную полосу в их безмолвном споре. Решив не давать ей лишний повод убедиться в своем превосходстве, он быстро переоделся и лег в кровать, собираясь заснуть быстрее, чем она придёт и всё-таки расскажет ему всё, что думает о жареной курице на ужин. Заснуть быстро не вышло, он проворочался на кровати около часа, прежде чем в спальню осторожно проскользнула Гермиона и легла рядом, обернув руки вокруг его спины.

***

Утром тринадцатого числа жена разбудила его ни свет ни заря, отправив прибрать в саду. По его скромному мнению, он и так был в хорошем состоянии, но супругу смущала скошенная трава и будка Чарли на видном месте. Пришлось извиниться перед псом и затащить его дом в сарай. Он воспринял эту новость стоически, проводив хозяина аж до самого входа и оставшись сторожить свое хозяйство. Траву Корбан сбросил в корзину и оттащил за дом, подальше от чужих глаз. Теперь сад точно олицетворял собой мечту каждой хозяйки. Пышные кусты роз, аккуратные дорожки и вылизанный газон. Достав большие ножницы, он присмотрелся к красивым большим бутонам, аккуратно отрезая цветы. Спустя пару минут большой букет из разноцветных роз был готов, он отложил его на табурет, а сам занялся поиском более мелких цветочков. Выбрав шесть штук разных оттенков, он поспешил собрать все и отнести супруге, которая хлопотала на кухне. — Посмотри, что я принес, Гермиона! — он улыбнулся и просунул руку сквозь окно, демонстрируя ей красивый букет. — И вот еще что, — на второй ладони лежали маленькие розочки. — Где наша ваза? Супруга отвлеклась от плиты, которая представляла собой ворота в чистилище, и метнула взгляд на счастливое лицо Корбана. — Не рановато ли? Боюсь, они завянут к пяти вечера, — она покачала головой, обмазывая еще сырую утку каким-то соусом. — Оставь, я поставлю в вазу. Ты убрался в саду? Корбан кивнул, осторожно разместив пышный букет на подоконнике. Шесть миниатюрных розочек разместились там же. — Тогда пойди почисти ковер в прихожей и вымой полку. Я забыла вчера это сделать. И загляни в гостиную и курительную комнату, посмотри, всё ли там на своих местах. Распорядившись, она снова отвернулась к рабочей поверхности, локтем приподнимая ткань косынки повыше, чтобы не мешала. Около часа у Корбана ушло на то, чтобы сделать всё, о чем она попросила. Большую часть времени он убил на чистку ковра. Чего уж скрывать, хорошей мойки он не получал с начала осени, и много дорожной пыли успело осесть на его ворсе. Чарли весело носился рядом, облаивая громкие звуки битья палки о ковер, и не менее счастливо принял участие в его мытье, кидаясь на водную струю. Оставив ковер высыхать под тёплым солнцем, он вернулся в дом. Шум из кухни прекратился. — Ты уже закончила? — с удивлением переспросил он, меняя ботинки на домашние тапочки и осторожно огибая супругу, которая ползала на коленях под столом в гостиной. Она вынырнула оттуда, сдувая прядь волос с лица и уставившись на него снизу вверх. — Почти. Закуски готовы, первое тоже. Утку с картофелем я буду жарить ближе к ужину, крылышки тоже. Пирог печется. Ты почистил ковёр? — Да, и комнаты тоже проверил. Окно в курительной сломалось, никак не открыть. Гермиона нахмурилась. — Не успеешь починить его к пяти? — Возможно, но, возможно, и нет. Не хочу рисковать, лучше займусь им завтра. Мои инструменты всё равно у Гарри. Лучше пойду к себе, разберу документацию. — У Тинли? — нахмурившись, уточнила женщина, провожая его взглядом по лестнице. — Да, — коротко ответил супруг. — Неужели у профессора не хватает денег на собственный молоток? — хмыкнув, она вернулась к работе. — При желании, он мог бы позволить себе отдельного работника. Не ответив на её реплику, Корбан продолжил свой путь наверх, к кабинету. Ему предстояло еще кое-что закончить к приходу гостей.

***

Гермиона стояла рядом с ним на крыльце, то и дело одергивая юбку своего тёмно-желтого платья. Длинной до лодыжек, оно визуально вытягивало рост женщины. На ногах у неё красовались симпатичные туфли-лодочки черного цвета, под цвет пояса и круглых блестящих пуговиц. Волосы лежали аккуратными волнами, собранные в модной прическе. На руках длинные черные перчатки, а шею окольцовывает нитка жемчуга. Её красиво накрашенные губы расплываются в улыбке, когда она смотрит на него, а свет от желтого фонаря над крыльцом, который они зажгли, красиво отплясывает в глубине её карих, сияющих глаз. Глядя на неё, он с уверенностью мог бы сказать, что Гермиона была счастлива. Он был облачен в красивый тёмно-коричневый костюм, который состоял из брюк, белой рубашки и жилета, который он решил продемонстрировать, раскрыв полы пиджака. Аккуратно зачесанные на пробор волосы не скрывала шляпа, так как они вот-вот должны были войти назад в дом. Общий образ дополняли дорогие часы на руке, тёмный галстук и ботинки. Чарли, будучи образцом поведения, сидел подле них, выкупанный с шампунем и расчесанный по всем правилам порядочных собак. Ему даже повесили на шею ошейник с красивым металлическим брелком. — Должны быть с минуты на минуту, — отчитался Корбан, взглянув на наручные часы. Гермиона кивнула, в сотый раз поправляя в ушах серьги. Она всегда волновалась, когда дело касалось званых обедов или ужинов, а особенно тех, которые она организовала сама. Корбан двинулся вперед, сойдя с крыльца. И как раз вовремя. Свет от мощных фар осветил пространство перед домом, дорогая черная машина остановилась возле ограждения, не глуша мотор. Из неё выбрался высокий человек в тёмном костюме и открыл заднюю дверь, подав руку богато одетой женщине. Подождав, пока её лакированные туфли твердо станут на дорожку, он махнул рукой, и машина, мягко шурша колёсами, двинулась дальше, уступая место следующей. Эта была вытянутой формы, нежного молочного цвета. Как и в прошлый раз, первым из салона выбрался худощавый мужчина со светлыми волосами, а за ним следом — миниатюрная блондинка, в красивых белых нарядах. Автомобили долго не задерживались, уступая место следующим в очереди. Третья машина, побольше всех остальных, вместила сразу четырех человек: двух братьев-близнецов с женами. Обернув руки вокруг их предплечий, они тоже отпустили водителя, следом за остальными ступая к дому. Корбан сделал шаг вперед, протягивая руку темноволосому мужчине, который вышел из первой машины. Облаченный в дорогой костюм, гость был обладателем высокого роста, который подчеркивал его властную ауру. Его лицо, походка и манера держаться выдавала в нем дона их семьи — Тома Марволо Гонта, сына предыдущего главы. У Реддлов была странная традиция называть сыновей именами отцов, поэтому цепочка Томов Реддлов прервется только в том случае, если жена кого-то из них родит девочку. Из-за этого нынешнему дону пришлось использовать девичью фамилию своей матери, чтобы хоть чем-то отличаться от своего отца. Подле него шла его мать в красивом вечернем платье, которое выставляло её фигуру в выгодном свете и демонстрировало высокий статус женщины. Глядя на них, обычному человеку, не посвященному в их семейные узы, сразу трудно было предположить, что она близкая родственница. Они были абсолютно не похожи друг на друга. У женщины было кругловатое лицо, полные щеки и крупный нос. Однако, у неё была красивая кожа, большие глаза и элегантные брови. По мнению Корбана, Меропа Гонт не была красавицей, но и уродиной назвать её язык бы не повернулся. Пускай, у неё не было классических черт лица, но её осанка, манеры и красивая фигура делали из неё королеву. Её сын, напротив, был поразительной копией отца. Те же острые скулы, тонкий нос и высокий рост. От матери он унаследовал, возможно, цвет глаз и роскошные волосы. Хотя Том Реддл-старший на это тоже не жаловался. Вежливая улыбка озарила черты лица Тома, но руку он пожал ему крепко, как старый друг. — Том, Меропа, — отпустив руку мужчины, он взял женщину за протянутую кисть, имитируя поцелуй на её кончиках пальцев. — сегодня вы особенно прекрасны, моя леди. — Будет тебе, Корбан, — улыбка озарила её черты лица, сделав женщину вмиг намного красивее. — Годы идут, а ты всё такой же дамский угодник. Не будет ли ревновать твоя драгоценная супруга? Её сын тоже расширил свою улыбку, демонстрируя ровный ряд белых зубов. Корбан усмехнулся, бросив взгляд за спину. Там Гермиона уже обнималась с низенькой блондинкой по имени Пенелопа и кивала её мужу Абраксасу Малфою. Руки он заложил за спину, кивая головой на каждую реплику своей болтливой супруги. — Будь она на моем месте, сказала бы тебе то же самое, будь уверена, — приподняв руки перед собой, Яксли улыбнулся и посторонился, приглашая их в дом. — Прошу! — Корбан, какая встреча! — ехидный голос за спиной явно принадлежал Ориону Блэку. — Рад видеть тебя на дне в честь твоего старения. Обернувшись, он и впрямь его увидел. Его брат Сигнус выглядывал из-за спины, копируя позу Ориона. Оба были одеты в классические черные костюмы в бледную полоску, единственная задача которых заключалась в визуальном вытягивании ног своих низких владельцев. Оба брата были невысокого роста, Корбан возвышался над ними чуть ли не на голову, и очень щуплыми. Они не занимались в клане физической работой, днями пропадая в лабораториях, поэтому отсутствие мышечной массы было более чем объяснимо. На правой руке каждого из них красовались дорогие часы, а волосы были уложены в одинаковые причёски. Братья по очереди пожали ему руку, с одинаковой улыбочкой на устах поздравляя его с днем рождения. Каждый раз, когда он находился в присутствии сразу двух братьев, у Корбана складывалось ощущение, что он говорит с одним человеком. Обычно близнецы всё-равно имели тенденцию чем-то друг от друга отличаться, но точно не Блэки. Поведение, манеры, осанка, походка, привычки, да что говорить, даже шутки и любимые блюда они делили напополам. Было ли это специально, или они и впрямь вели себя отвратительно одинаково, Яксли не знал, да и не собирался думать об этом. Хватало того, что они постоянно кидали колкости в его сторону и всячески пихали палки в колёса. — Сигнус, Орион! — и всё-таки он протянул правую руку и по-очереди пожал их ладони. — Для людей нашего круга постареть это уже большое достижение. Возможно, если вам повезет дожить до старости, вы это поймете, юные джентльмены. А пока, прошу в дом. Он с улыбкой проводил их недовольные лица и обернулся на Гермиону, которая уже успела поприветствовать их жен и пригласить внутрь. — Разве не должно быть больше гостей? — недоуменно поинтересовался Корбан, оглядывая пустой двор. Гермиона сделала шаг к нему и понизила голос. — Малфои сказали, что машина с остальными сломалась по дороге, им пришлось ждать другую, но они скоро будут. — Пожалуй, я должен подождать их здесь, поэтому попрошу тебя принять пока гостей самостоятельно, — нагнувшись к её уху, попросил Яксли, пытаясь игнорировать страдальческий взгляд своей супруги. — Прости, дорогая, никак по-другому. Оставить тут тебя будет еще хуже. Никакой мужчина бы так не поступил. Вздохнув, Гермиона кивнула и вошла в дом, оставив мужа дожидаться остальных.

***

Гермиона плотно закрыла за собой дверь и на секунду прислонилась к ней спиной, прежде чем растянуть губы в улыбке и пройти по коридору в столовую. Чарли остался во дворе вместе с Корбаном, да она не очень то и хотела, чтобы собака мешалась под ногами. Войдя в комнату, где был заранее подготовлен стол и зажжен свет, она приветливо улыбнулась стоящей у входа Пенелопе, которая весело болтала с Друэллой, постоянно поправляя белую меховую накидку. Это была очаровательная блондинка с великолепными кудрями, миниатюрным носом и пухлыми губами. Низкий рост успешно компенсировался туфлями на высокой платформе, но даже без них она всегда выглядела умопомрачительно. Сегодня она выбрала белое вечернее платье с перчатками и накидкой в тон платью. В ушах леди Малфой блестели длинные бриллиантовые серьги, а на ногах красовались очаровательные каблуки из новой коллекции именитого парижского модного дома. — О, Гермиона, вот и ты! Чудесно выглядишь, дорогая, — она провела пальцами по её плечу и опустила руку, с восторгом осматривая её внешний вид. Гермиона вернула ей улыбку, сделав ответный комплимент. По её мнению, на фоне Пенелопы она бессознательно меркла, но у блондинки были свои стандарты красоты, которые записали Гермиону в список неписаных красавиц, о чем она не ленилась сообщать ей каждый раз, как видела. — Дру, милая, тебе очень идет это платье, — счастливо улыбнувшись брюнетке, Гермиона наклонилась вперед, обнимая вторую женщину. Друэлла Блэк — среднего роста стройная красавица ответила ей сдержанной улыбкой, так характерной для всех представителей дома Блэк. Хоть она и была урожденной Розье, близкое соседство с супругой Ориона — Вальбургой, оставило на ней неизгладимый след. Она напускала на себя холодный и серьезный вид, но стоило им втроем оказаться за закрытыми дверьми, она кардинально менялась, поэтому Гермиону ничуть не смутила её показушная надменность. — Здравствуй, Гермиона, — она медленно кивнула, и Пенелопе пришлось прикрыть губы рукой, чтобы случайно не засмеяться. — А где Корбан? — поинтересовалась подошедшая к ним Вальбурга Блэк, которая оставила супруга рядом с его братом. — Он решил подождать остальных на улице, говорят, машина задержалась? — Ах, да, — скучающе ответила женщина, прислонив руку к подбородку. — Но таких людей как Долохов, по моему мнению, вообще не стоило приглашать. — Какая-то ты злая сегодня, душечка, — хрипловатый мужской голос прорезал столовую, привлекая к себе всеобщее внимание. Его обладатель, высокого роста мужчина в дорожном плаще, вошел, опираясь на богато украшенную трость. Антонин Долохов улыбнулся гостям, приветливо махнув собственной шляпой. Он настолько редко показывался на всеобщих собраниях, что увидеть его было уже отдельной новостью. Следом за ним появились еще четыре фигуры, процессию замыкал Корбан, который прикрыл за собой дверь. Габриэль Розье — старший сын семьи Розье и брат Друэллы, приятного вида молодой человек с зачесанными назад волосами и круглыми очками в тонкой роговой оправе занимал должность консильери, а в свободное время работал в адвокатской фирме своего отца. Альберт Эйвери был низкорослым мужчиной со светлыми волосами и в очках с пластиковой роговой оправой. В отличии от Розье он носил современный вариант квадратных очков, в то время как консильери предпочел металлическую. Корбан не любил говорить о нем, поэтому единственное, что она знала — этот человек занимал должность главы ростовщиков и следил за всеми деньгами клана. За неуплату долга любил отрезать пальцы и демонстрировать каждому новому клиенту возможные последствия. Смотреть в его водянистого цвета глаза, которые беспорядочно бегали от человека к человеку, было неприятно, поэтому она даже не подумала сделать это, переключив внимание на остальных. Бруно Лестрейндж представлял собой широкоплечего и мускулистого мужчину в сером костюме в крупную клетку. Он зашел, растягивая губы в улыбке. Она знала, что этот человек — капо, руководитель какой-то группы. Чем занимается эта группа и её участники она не хотела знать. Лестрейндж производил впечатление приятного человека, но она сомневалась, что сохранила бы такой же настрой, если бы знала, что он тоже отрезает всем пальцы, как Эйвери. Последний из гостей — Джонатан Нотт, врач, вошел, приятно улыбаясь и кивая головой. Они ожидали сегодня и миссис Нотт, но доктор заранее предупредил их, что состояние её здоровья этого не позволило. — Все в сборе, значит можем садиться за стол, — с легкой улыбкой оповестил Корбан, подождав, пока новоприбывшие выразят почтение хозяйке дома. — Прошу, позвольте мне проводить вас! Антонин, дай мне свое пальто, ты же не собираешься остаться в нём? Последнее предложение было сказано уже в полголоса, но Гермиона, стоящая рядом, всё услышала. Тихо чертыхнувшись, Долохов передал ему свой котелок и плащ, а сам проковылял к свободному стулу. Гермиона тем временем суетилась, усаживая женщин. — Леди Гонт, не откажите занять место рядом с Корбаном, — улыбнувшись женщине, она указала на стул по правую сторону от того, что стоял в центре большого круглого стола и предназначался хозяину дома. Напротив было её собственное место, а рядом, справа, её муж уже приглашал сесть Тома Гонта. Будь её воля, она бы с удовольствием сидела рядом с Корбаном, а не напротив и в непосредственной близости к главе мафиозной группировки. Каждый раз, когда они встречались, близость этого мужчины неприятно давила на неё, а если случалось, что они смотрели друг другу в глаза, Гермиона тотчас же опускала взгляд, не желая всматриваться в чужие зрачки. Его мать, признаться честно, была намного более приятным человеком. Но правила этикета были суровы, заставляя рассаживать гостей в определенном порядке. Так как это было неофициальное мероприятие, самым почетным местом за столом являлось место справа от хозяйки, а вторым по значимости — справа от хозяина. Они негласно решили, что эти два места займут дон и его мать. В остальном же правила были не совсем сложными. Они заключались в том, чтобы не садить женщин на край стола, а при их круглом это было просто невозможно, не садить мужа рядом с женой, а так же женщину с женщиной. Соблюдая эти нехитрые законы, рядом с Меропой сел Орион, Долохов с Эйвери, а возле них супруга Сигнуса — Друэлла, муж которой разместился через одно место по другую руку от Корбана. Рядом с ним посадили Пенелопу и Нотта. Сидящие рядом с Сигнусом Вальбурга и Бруно Лестрейндж завязали негромкий диалог, суть которого Гермиона не слышала. Супруга Малфоя не особо горела желанием с ним общаться, переговариваясь с матерью Тома, поэтому он сконцентрировался на разговоре с Джоном. По левую сторону от места Гермионы сидел Абраксас Малфой, пользуясь её временным отсутствием, чтобы о чем-то говорить с Гонтом. Окинув взглядом гостей и убедившись, что все на своих местах, она кивнула Корбану, который занял свое место возле стола, но садиться не спешил. — Друзья! — торжественно воскликнул Корбан, слегка приподняв бокал. — Я рад приветствовать вас на нашем скромном празднике, по случаю не менее скромному — моему дню рождения, — он с прищуром наклонил голову, улыбнувшись. Несколько гостей, включая Гермиону, улыбнулись ему в ответ. — Хотя обращение «друзья», это, пожалуй, слишком грубо по отношению к тем, кто заменил мне семью в самые тяжелые времена. Немного осталось тех людей, которые начинали со мной этот путь, — голос его слегка снизился, — сегодня, к сожалению, за нашим столом лишь леди Гонт. И дожить до моего возраста, до пятидесяти пяти лет, — это большая честь для старого гангстера. Я смотрел за вашими взлётами, падениями, вы учились на ошибках и в конце концов стали лучшей версией себя. Я рад видеть здесь не только своих коллег, но и своих сыновей с их прекрасными женами. Вы — моя семья, только вы и никто больше. И этот бокал я поднимаю в вашу честь! Раздались аплодисменты, десятки бокалов зазвенели друг о друга, переплетаясь с веселым смехом кого-то из приглашенных. Гермиона оставила свой бокал, проходя на кухню, чтобы начать вносить первые блюда. Следовало бы презентовать их согласно этикету, но у них не было прислуги, и, учитывая количество блюд, ей пришлось бы вставать несколько раз за вечер, что придало бы большей неловкости, чем отсутствие очереди подачи. Поэтому с помощью мужа она быстро внесла блюда, над которыми трудилась день и целое утро. — Боги, Гермиона, вы сами это приготовили? — с восхищением поинтересовалась Меропа Гонт, когда она поставила рядом кувшин с холодным лимонадом и плетенку с хлебом. — Корбан мне чуть-чуть помог, — лукаво улыбнувшись, она продемонстрировала уровень помощи от супруга, приблизив указательный и большой пальцы друг к другу. Меропа улыбнулась. — Итак, когда у всех накрыто, я думаю, остальные тоже могут сказать тосты? — с веселой улыбкой поинтересовался Антонин Долохов, демонстрируя очаровательную улыбку, при которой кожа возле его губ собиралась в тонкие складочки. — Прошу, мой друг! — воскликнул Корбан, помогая сесть Гермионе. — Тогда, я думаю, первым должен начать дон, — взглянув на человека, сидящего по правую руку от неё, продолжил капо. Она не стала повторять его движения, сидя ровно и просто улыбаясь гостям. Но на границе сознания женщина почувствовала, как мужчина рядом усмехнулся и поднялся со своего места, увлекая за собой бокал. — В честь человека с большой буквы, Корбана Вильяма Яксли, я мог бы написать целую библиотеку собственной рукой, — тихо начал он, заставляя другие звуки из комнаты испариться, чтобы ничего не могло помешать ему говорить. — Он стал мне вторым отцом, моим наставником, учителем, образцом для подражания многим из нас. Я знал его с детства и счастлив, что благословлён присутствовать на его дне рождения даже сейчас, спустя столько лет. Вы правы, Корбан, мы все — одна семья, и слышать из ваших уст, что мы все ваши сыновья, это большая честь. Я хочу поднять этот бокал за самого почитаемого человека, за со-основателя клана «Вальпургий», за мужчину, который до сих пор берет на себя самую тяжелую работу, за нашего отца и учителя — за Корбана Яксли! Последние слова утонули в гомоне аплодисментов, которые звучали еще около минуты, прежде чем окончательно стихнуть. Гермиона про себя отметила, что говорить Гонт умел красиво. Но, наверное, для человека его положения это было необходимо. Начался ужин, временами кто-то из мужчин вставал со своего места, чтобы произнести тост за именинника, все аплодировали, пили, и так двигалось по кругу. Гермиона искренне скучала по своим подругам, которых собственноручно и рассадила по разные стороны стола, поэтому была вынуждена вести негромкий и откровенно скучный диалог с супругом Пенелопы. Пару раз они даже заговорили с Томом Гонтом, но все эти разы он не смотрел на неё, а она на него, и их сухие реплики сводились к комплиментам её кулинарных талантов. Спустя два часа, когда часы отбили половину восьмого, было решено приниматься за десерт. Первыми из-за стола вышли дамы, за ними мужчины. Они вместе с Корбаном двинулись в сторону курительной комнаты, а женщин Гермиона отвела в гостиную. Там их уже ожидали всевозможные сладости, которые пришлись бы по душе каждой из гостей. Тут было много шоколадных батончиков, кексов и мармелада, несколько видов печенья, а также тарелка с фруктами и сыром. Женщины разместились на удобных диванчиках, а Пенелопа Малфой решила сесть на огромную подушку возле столика. — Какая прелесть, Гермиона, — воскликнула блондинка, когда хозяйка заносила поднос с чаем и лимонный пирог. — Я видела такое в мусульманских странах, это такая экзотика! Гермиона решила не говорить ей, что эта непомерная подушка, размер которой Корбан не учёл при заказе, просто шлепнулась на пол с дивана, и никакой экзотики в этом не было, и, дабы не смущать подругу, она взяла такую же и, положив на пол возле Пенелопы, аккуратно присела, мягко улыбнувшись. — Я надеюсь, что чай придётся вам по вкусу, дамы, — потянувшись к чайнику, она наполнила все пять чашек, подвинув их к женщинам, — этот сорт нам отправили родители Корбана, с Британии. Меропа взяла чашку в руки и, приближая к лицу, с наслаждением сделала вдох. — Чудесный аромат, — она наклонила чашку на себя и сделала маленький глоток, — на вкус тоже просто невероятно. Он напоминает мне о беззаботных временах моей молодости, когда я еще была юной, незамужней девицей, посещавшей школу при церкви. Какие замечательные тогда были времена. Остальные женщины переглянулись с улыбками на губах, следуя примеру самой старшей из них, которая в свою очередь оглядела Гермиону с материнским теплом в глазах. Она знала, что нравится Меропе. К сожалению, женщина не часто присутствовала на банкетах или женских чаепитиях, появляясь в обществе лишь по особым случаям, но, тем не менее, тех немногих встреч хватило, чтобы узнать друг о друге то, что они обе были англичанками и даже ходили в одну и ту же школу, правда, с разницей в несколько десятков лет. Кроме них в узком кругу жен членов клана были одни американки, и Меропа со своим строгим британским воспитанием и историческим недоверием к жителям Большой земли выделила в свои фаворитки соотечественницу. Чай прямиком из Британии еще сильнее подкрепил её благосклонность. — Корбан немного говорил о тех временах, — осторожно начала Гермиона, — кажется, вы были невероятно близки еще в молодости. Просто очаровательно, что вы смогли сохранить свою дружбу до сих пор. Меропа кивнула. — Том и Корбан приняли решение попытать счастья в Штатах и уехали, оставив меня одну с ребенком на несколько лет. Они слали письма, но я временами становилась настолько злой, что попросту игнорировала все их сообщения. Сейчас я понимаю, как глупо поступала, но, поверьте мне, моя гордость не позволяла отвечать на сообщения несколько месяцев подряд, — она дернула бровью, спрятав лицо за чашкой, но Гермиона могла поклясться, что женщина улыбается. — И они вернулись? — поинтересовалась Друэлла, наклоняясь вперед. — Только Том, — живо ответила леди Гонт, звякнув чашкой о блюдце и переключая внимание на свой кусок лимонного пирога, который Гермиона предварительно порезала на несколько частей. — Оставил Корбана следить за делами и приехал ко мне, испугался из-за моего молчания. Мой брат и отец не знали, что я их игнорирую, потому что я отбирала у почтальона все его письма, прежде чем они могли попасть к ним в руки. Как только правда вскрылась, они, конечно, были жутко недовольны, и тогда Том забрал меня в Америку. — Кажется, я видела вашего брата Морфина на похоронах мистера Реддла, — высказала осторожное предположение Вальбурга, хранившая до этого царственное молчание. — Ты права, дорогая, он приезжал. Всё-таки в каких бы они не были отношениях, но проводить члена семьи в последний путь — святой долг. Гермиона аккуратно поднялась на ноги, приковав к себе внимание всех женщин, и отступила на кухню, возвращаясь с небольшой корзинкой. — Дамы, у меня есть для вас небольшой подарок. Но, чтобы было интереснее, предлагаю сделать его своими руками. Она опустила корзинку на стол, и любопытные девушки тотчас же наклонились вперед, разглядывая пять красивых бутонов роз, которые Корбан срезал сегодня утром. Рядом лежало несколько катушек с нитками и равное количество булавок. Изначально, их было шесть, но так как Мерседес Нотт не смогла присутствовать сегодня, Гермиона оставила одну розочку на кухне, сделав пометку в голове позже отправить ей открытку с розой внутри, желая скорейшего выздоровления. — Что это? — поинтересовалась Пенелопа, взяв в руки миниатюрную розочку белого цвета. — Брошка, — прямо заявила Гермиона, взяв себе желтый цветок, — которую я предлагаю сделать из этих роз. Корбан срезал их сегодня. Занятие пришлось им по душе, и они с неподдельной радостью принялись выбирать себе бутоны. Белый забрала Пенелопа, желтый единодушно отдали Гермионе под цвет её платья, леди Гонт выбрала красивую красную розу, а женщины дома Блэк поделили между собой розовую и синюю. Непринужденно болтая, они расселись в круг, ловко орудуя иголками. Первой закончила Гермиона — она уже натренировалась в подобных занятиях и сейчас помогала Пенелопе. — Да, это сюда, — кивая, она нежно потянула девушку за палец, демонстрируя направление. Послышался звук открывающейся двери. Женщины вскинули головы и обернулись, замечая в проходе Корбана Яксли, и, как ни странно, Тома Гонта. Присутствие своего супруга она могла объяснить весьма понятной причиной — он пришел, чтобы сообщить ей, что можно подавать чай для мужчин. Но что здесь делал Гонт? Поздоровавшись, он кивнул Меропе и отошел в угол комнаты, бросив странный взгляд на подушки на полу. Тоже самое сделал и Корбан, подзывая её в противоположный. Гермиона поднялась со своего места и быстро подошла к нему. — Мне уже нести чай? — Да, и немного фруктов, если еще остались, — кивнул мужчина, поправляя запонки на рубашке. — А что здесь делает Гонт? — едва слышно поинтересовалась Гермиона. Корбан бросил взгляд за её спину и нахмурился. — У его матери слабое здоровье, врачи не позволяют ей долго находиться в шумных компаниях. А тем более, есть много тяжелой пищи. Он будет просить её уйти, а она будет отказываться. Но, в конце концов, она уступит ему и уедет, потому что Том в состоянии быть настойчивым до раздражения. Не будь она его матерью — приказал бы увести силой. Но с ней он никогда себе такого не позволит. Гермионе пришлось спрятать удивлённое выражение лица за вежливой улыбкой. Она и не подозревала о состоянии здоровья Меропы, иначе приготовила бы более легкие блюда. — Хорошо, я буду минут через пять, нужно приготовить сервиз и сладости. Её муж удалился, а Том остался, продолжая говорить с Меропой в углу, которая хмурилась с каждой минутой всё сильнее. Девушки в противоположной стороне искренне делали вид, что им это абсолютно не интересно, но она видела в позе Пенелопы и Друэллы желание развернуться и выставить ухо в их сторону. Гермиона направилась к кухне, вынимая из буфета десять чашек чая и отрезая столько же кусочков пирога. Разместив всё на большом круглом подносе, она двинулась назад в гостиную, спросив у дам, может ли она отнести одну тарелку с фруктами в другую комнату. Девушки не возражали. Они уже закончили с брошками и прикалывали их к платьям. Только роза леди Гонт одиноко лежала на столе, её владелица не успела закончить свою работу. Покинув кухню, Гермиона свернула в узкий коридорчик, который вел прямиком в комнату для мужчин. Постучав и получив разрешение войти, она толкнула тяжелую дверь, удерживая свою ношу одной рукой. Все мужчины, за исключением того, кто остался в гостиной, расположились по всей площади комнаты. В центре стоял бильярдный стол, Бруно Лестрейндж играл в партию с Антонином Долоховым, который вместо кия решил использовать свою трость. Он всегда казался ей довольно экстравагантным. Нотт был их единственным и преданным зрителем. Абраксас Малфой прислонился к окну, рассматривая слабые огни с улицы. Габриэль Розье расположился за одним из двух столов, перед ним застыла шахматная доска с, очевидно, незаконченной партией. Место напротив пустовало, поэтому она предположила, что его оппонентом был Гонт. Альберт Эйвери был единственным, кто использовал комнату по назначению: зажав между пальцами большую сигарету, он неспешно курил. Судя по количеству дыма в комнате, остальные закончили свои сигареты совсем недавно. Корбан нашелся за шахматной партией против Ориона Блэка. Его брат Сигнус стоял за спиной своего близнеца и жарко шептал ему что-то на ухо. Он спрятал гаденькую улыбку за ладонью, из-за чего женщина сделала вывод, что они снова жульничают. Стоило Гермионе появиться, сидящие мужчины тут же встали, выражая ей своё почтение. Она знала, что никто из них не сядет, пока она не уйдет, поэтому Гермиона поспешила разлить чай и предложить каждому десерт. — О, благодарю, дорогая, — рассеянно поблагодарил её супруг, покосившись на блюдце, которое она поставила возле его шахматной доски, — Абраксас, тут твой любимый пирог, не откажись попробовать. — Спасибо, Корбан. — пробормотал муж Пенелопы. Голос его звучал неважно. — Я, пожалуй, откажусь, утка была очень сытной. — Кисейная барышня, — негромко бросил Долохов, обходя свой стол вокруг и прицеливаясь тростью. Под негромкие смешки Гермиона покинула комнату, оставив чашки и чайник на отдельном столике.

***

Меропа прощалась с ними довольно долго, принося Гермионе извинения за резкую отлучку. — Милая, пирог был просто восхитителен, а брошка ужасно очаровательной. Пообещай, что ты отправишь мне рецепт вместе с парочкой таких же цветочков в следующий раз, — сжимая её руку, горячо попросила женщина. — Разумеется, леди Гонт, я выберу для вас самую прекрасную розу, — с теплой улыбкой пообещала Гермиона, позволяя собеседнице наклониться и обнять себя. — Береги себя, дитя. Дамы, — она кивнула им и вышла в коридор, попросив хозяйку не провожать себя. Учтиво кивнув, за ней последовал и Том. — Ты слышала, о чем они болтали? — тотчас же зашептала Пенелопа, дергая Гермиону за рукав. — Леди Гонт была весьма недовольной. — Нет, — солгала она, ловя на себе недовольный взгляд блондинки, — когда я проходила мимо, они замолчали. Она решила пока не рассказывать никому о том, что узнала от мужа. Вальбурге точно не понравится, что они сплетничают. Хлопнула входная дверь, за окном послышался шорох колес. Она поняла, что Меропа уехала, а Гонт вернулся в дом. Гермиона не закрывала дверь в гостиную и не отходила далеко, чтобы провести гостя назад в комнату. Приблизившись, он открыл рот, намереваясь что-то сказать, но его мысль так и осталась неозвученной. Потому что вдали громко хлопнула дверь, ударившись о стену, а к ним на большой скорости приближались шаги. Они оба повернули головы в сторону узкого коридора, когда откуда выскочил белый, как полотно, Габриэль Розье. Завидев фигуру Гонта, он остановился, вперив в него дикий взгляд. — Господин, Корбан мёртв.