Там, вдалеке.

В местах, где балом правит вихрь страстей человеческих, всегда живут свои бесы.

*** Она сидела на улице в абсолютном одиночестве. Одна из тысячи беспризорников, которые после войны остались фактически сиротами. Местные дети улиц. Сегодня ее угораздило остаться без порошочка и без обеда. Какой-то придурок в наглую их отобрал, после чего она вот так вот сидела одна на земле. Разрыдаться что ли?.. Хотя слезы давно уже вылились и больше как-то не шли. — Эй, привет... Девчушка поднимает голову, замечая кого-то рядом с собой. Какой-то мальчишка. Такой же худой и чумазый. Глаза чистые голубые как небо. Волосы разметались во все стороны. — Привет... — она хлопает глазами, рассматривая этого незваного гостя. — Ты чего тут сидишь одна? — У меня отобрали мой обед. Один нахал... — Только и всего? Держи! — он выуживает из огроменного кармана своего дорожного рюкзака кусок хлеба и смело отрывает от него целую половину. — Спасибо... — девочка тянет руку. Плевать, что рука грязная. Когда хочешь выжить, такие вещи просто не заботят. — Как тебя звать? — мальчишка садится рядом с ней впиваясь зубами в свой кусок драгоценного лакомства. — Я — Матвей. — А я — Клара. Случайно промелькнувшее перед глазами воспоминание накрепко врезается в память. Дети, улица, разделенный надвое получерствый кусок хлеба. Общая трагедия и общая судьба. — Я вспомнила... — неожиданно изумлённо бормочет девочка. — Я вспомнила! — и тянет задумчиво. — Клара... *** — Приходит Смерть, глядит в окно. Здесь нет живых уже давно! — с придыханием скандирует хорошо натренированный голос чтеца. Девчонка в большой не по размеру курточке, потупившись, останавливается у порога. — Это вы Марк Бессмертник? Хозяин театра? Человек перед ней смеётся, улыбаясь до ушей. Не то ухмылка, не то оскал. Хищные бегающие глазки. Все тело гибкое, пластичное и худое. Кажется, не человек, а трагик какой или тварь Степная... Волосы волнистые, светлые как солома. Могли быть красивыми, но торчат во все стороны как у клоуна. На шее разноцветный шарф. Пиджак тоже мог быть элегантным, но висит на нем как тряпье на кукле. Да и сам, видимо, сшит из тряпья. — Я — падший дух, я — мелкий бес! Упал когда-то я с небес! На лице девочки скептическая гримаса с примесью недоверия. — Вы будете со мной говорить? — Что мне с тобой говорить? — смеётся он, прислонясь спиной к соседней стене. — Ты, мелочь, не на того напала! — А? — Клара в непонимании моргает. — Я не смирюсь с твоею верой Хоть зарази меня холерой! — истошно хохочет, а сам хитро посматривает. — Я не понимаю, о чем вы... — на лице девчонки оттенок обиды. — Я же ничего и сказать не успела... — Все ты понимаешь! — хихикает он. — Проваливай отсюда, лжеспасительница! — Лже? Но почему... — Потому! — парень многозначительно косится на дверь. — Катерина, твоя маменька, лжехозяйка. А ты лжеспасительница. Это любая тварь знает. Кроме тех, у кого на носу розовые очки! — Неправда! — девочка обиженно сжимает кулаки. — Маменька моя настоящая Хозяйка! И видения она видит настоящие! И не имеете вы права нас с маменькой оскорблять! — Ах, оскорблять?! — он смеется ещё больше, качая головой и утирая вытекшую из глаза слезу. — А ты спустить на склады, девчушка. Спустить. Да найди крыс чумных. Под землёй... Есть там среди них Крысиный Пророк. Он видения твоей маменьке и нашёптывает. Пищит своим голоском тоненьким, когда она спит. А она за чистую монету и принимает. — Все вы врете! — Клара, кажется, даже немного покраснела. Вот-вот и ноготки, впившиеся в ладони, кожу разрежут. — Нет никакого Крысиного Пророка! Ложь это все! — А ты спустись и посмотри сама! — ухмыляется этот нездоровый арлекин своей широченной улыбищей. — Давай, деточка, выметайся! Девчонка расстроенно складывает на груди руки. — Давай, давай, выметайся! — настоятельно повторяет Марк и смотрит вслед настороженно, пока за незваной гостьей не захлопнется дверь. — Мне такие как ты не нужны! Только воздух тут портишь своими миазмами! — показательно высовывает язык, зажимая нос пальцами. — Кха-кха! Только таких как я ты так просто со свету не сживешь! Парень прокашливается, важно постукивает себя по груди и добавляет, прежде чем зайтись новым приступом хохота: — Гадкая смерть разинула пасть, Да у выпавших карт не та нынче масть! Ах-ха-ха-ха! *** — Пошли к дядьке Исидору, он тебя вылечит! Пошли! Как сотни раз он уже нас спасал! — шепчет мальчишка, пытаясь тянуть за собой слишком бледную девочку, едва ли способную идти самостоятельно. — Слишком поздно... — бормочет она из величайшего усилия дотрагиваясь до его руки. — Я не смогу... — Сможешь! — Не сейчас... — Почему, ведь он уже столько раз нас спасал?! — До него идти на другой конец города... Я не продержусь... Я уже хочу упасть... — Нет, ты дойдешь! Я тебе помогу! — Тебе лучше бросить меня... Только сам заразишься... Мальчишка лишь сильнее прижимает ее к себе: — Потерпи... Потерпи! Мы обязательно успеем... — Я уже чувствую, как моя душа уносится далеко-далеко... — Нееееееееет! *** Данковский вздрагивает. Некто или нечто опускает руку ему на плечо. Оборачивается. Очень странный человек. Волосы во все стороны. Бородка как у черта. Брови с изгибом. Шарф разноцветный. Весь из себя такой весельчак, а лицо строгое, наблюдательное. Даниил смотрит с непониманием. Представится этот черт или пауза так и будет продолжаться? Тот смеётся, будто без слов считывая его мысли. — Не бойтесь меня, Даниил. Я ваш друг. — Друг? — Ага. Хочу сказать вам две вещи. Одна касается меня, вторая касается вас. С какой мне начать? Данковский смотрит скептически. Не привык он серьезные разговоры превращать в забавы и угадайки. — С любой начинайте. А ещё лучше представьтесь. — Ну, со мной-то ты можешь на "ты". — смеётся паренёк. — Все равно оба мы при Каинах будем. — Хорошо. Кто ты? — Я Марк. Хозяин здешнего театра. Хотя, кто здесь чей хозяин, это ещё как посмотреть. — смеётся себе под нос. — Ладно, вижу, скуп ты на шутки. Тогда наденем серьезную маску. Что касается меня: не ты ли подумываешь в моем театре изолятор устроить, дорогой мой? Снова читает мысли. — Мне нужно решить, где будет изолятор, а где будет больница. Однако на данный момент я не располагаю всеми сведениями, чтобы принять такое решение. Был бы премного благодарен содействию. Потому что, насколько я могу судить, для этой роли подходят только два здания: Театр и Собор. — Чего ж только два, а как же дом той девчонки... Этот "Дом Живых"? — У девчонки нет воды. Как и у всех жителей. — Хм... А не пытаешься ли ты просто спасти эту девчонку от участи, которую она сама себе выбрала? — Изолятор без воды невозможен. — сухо констатирует столичный доктор. — Ладно-ладно, что ж... Вижу, сдружились вы с нашим лекарем... — смеётся этот "шут гороховый". — Действительно, пусть девчонка живёт. Однако ты изолятор этот в моем доме не делай. На шестой день все в изоляторе том мертвы будут. Смерть к ним сама придет. Лично. Не хочу я, чтобы пострадала моя труппа. Сечешь? Так что я выбираю больницу. — Ладно... — бормочет Даниил, сосредоточенно рассматривая этого человека. — Откуда знаешь про шестой день? Тот улыбается краем губ: — Одна крыса чумная на ухо нашептала. Не веришь — сам можешь с ней поболтать. Внизу на складах есть спуск под землю. Там эта крыса и сидит. Только друга своего с собой прихвати. Он хоть немного Степной язык понимает. — Ладно... — учёный моргает, с трудом переваривая полученную информацию. Крыса, которая что-то нашептывает? Да ещё и чумная?.. Это после невидимой чумной кошки и чумных детишек, которые линии видят да с мертвыми разговаривают? Хочется нервно засмеяться, но Данковский, пусть и с трудом, держит себя в руках. Потирает переносицу. Подмечает заодно ещё одну любопытную черту своего собеседника. То, как он стоит... Кривенько, опираясь на трость. Не просто прислоняется к ней для вида, а действительно опирается. Всем весом. И тело странное. Какое-то скособоченное. Ненормально гибкое. Словно ударь его в спину или в бок, куда-нибудь в центр, и переломится... Как спичка на две части. Бакалавр задумчиво щурит глаза, пытаясь понять, какая травма могла бы объяснить такую странную "стойку". И травма ли это вообще. На ум приходит только популярный на страницах книг образ дьявола. Как там говорят, на какую ногу должен хромать этот господин? Марк смеётся, снова будто читает мысли. — Заметил, да? Хороший ты доктор, внимательный. Спина у меня дважды переломлена была. Циркач я бывший... Выступал с труппой... Пока подонок один не врезал мне по спине хорошенько. А спина уже травмирована была. Ибо угораздило меня ещё раньше с троса сорваться... Больно было капец. Сдохнуть должен был. Прямо на просторах этого городишки. Как червяк какой. Но пришел ко мне старец тот, Исидор. Выходил. Спину мою будто сшил заново. Вот и ходить снова могу. И Театр содержу. Чего мне ещё желать? — Я глубоко вам сочувствую... — бормочет Даниил, потирая лицо. — Травма позвоночника очень серьезное дело. — Конечно! Да ещё и двойная. Так что не считай меня дьяволом, парень. — усмешка, наконец, стирается с губ. — Я, хоть и не простой горожанин, но точно не тот "Шабнак", которого вы все ищите! — А Шабнак, значит, тут по улицам ходит? — Ходит. Ещё как ходит. Людей вербует. Не может эта дрянь без согласия, знаешь. Ей надо вначале сюда залезть. — тычет пальцем себе в висок. — А потом уже оно убивать будет. Конечно, тварюга может и просто убить. Но очень уж любит играть с людишками. Наслаждается. И с тобой она тоже играет. Ты просто не понимаешь пока... Мурашки бегут по спине. Даня не находится, что ответить, как весельчак вдруг снова заходится смехом, похлопывая его по плечу: — Как я уже сказал, Даниил, я твой друг. У нас с тобой у обоих сердце бьётся за мечту. Так что... Не загоняйся. — улыбается как-то по-братски тепло и сразу же переводит тему. — А теперь второе. То, что касается тебя. Не верь девчонке Сабуровых. — несмотря на улыбочку, глаза холодные как лёд. Словно зверь на него смотрит. Волк или снежный барс. Цепко следит за добычей. Ни одно мельчайшее движение жертвы от такого не скроется. — Что это за девчонка? — Бакалавр хмурится, надеясь хоть от этого чудака получить дельный ответ. — Это очень странная девочка. Нехорошая. — Марк качает головой. — Большего я тебе, к сожалению, сказать не могу. Но, если доверишься ее спасению ТЫ, сгинем мы все как пить дать. — Спасибо за предупреждение, хоть я по-прежнему мало что понимаю. — Это ничего. Понимание потом придет. — посмеивается великий театрал. — Главное, не глупый ты человек, Даниил. Так что знай, я на тебя рассчитываю! Да и вся моя труппа тоже. Видел их, кстати, нет? Раз не видел, приходи к нам на ночное представление. Покажем тебе что-нибудь эдакое. Ночью, знаешь ли, у меня особые спектакли идут. Пророческие.