Там, вдалеке.

Он — единственный настоящий менху. Древний род и древняя кровь. Единственный, кого уважали и почитали все три семейства. Но каждый настоящий менху знает: иногда, чтобы вылечить быка, нужны крайние меры.

*** "Сын мой Артемий! Пишу тебе теперь, после стольких лет разлуки, и прошу вернуться домой как можно скорее. Мне тревожно. Боюсь, что нам всем предстоит нелёгкое испытание. Надеюсь, ты выучился на отличного хирурга, потому что твои знания могут здесь пригодиться. Я по-прежнему единственный врач в этом городе. Но я старею. Мне очень нужен помощник... Я не боюсь смерти. И ты не должен бояться смерти. Смерть — собеседник врача. Ежедневный свидетель наших трудов, даже если они удачны. Меня тревожит не предчувствие скорой смерти, но только то, что дело моё может остаться без наследника. Поспеши, мой мальчик. Ты в самом деле мне нужен. С любовью, Исидор Бурах, твой отец." *** — Не работает... — разочарованно прошептал Бурах, стоя со стеблями какой-то травы в руках. — Мишка неблагодарная обманщица! — фыркает Спичка. Парень молчит. Чувствует себя идиотом, что послушал эту девчонку. Так же молча прячет в карман напрасно сорванные стебли травы. Они уже стоят на кладбище во владениях Ласки. Как-никак сегодня похороны Исидора. Первая возможность увидеть отца, спустя столько лет... "..." — Артемий невесело подловил себя на мысли, что ему даже нечего сказать. Последний раз отец видел его ещё совсем подростком. Тогда он махал рукой, спеша убежать на станцию. "Не спеши вылетать из гнезда, Темка..." — так часто повторял этот добрый старик... Словно знал наперёд. "..." Стоит упомянуть, что похороны в этом городе происходили достаточно нестандартно. Земля — сущность живая, ранить её — дело запретное. А потому закапывались только тела самые важные. Такие как тело Исидора, почётного менху. Или Симона. Или тела Хозяек. Остальных просто оставляли лежать на специально размеченных для этого местах, где земля сама медленно поглощала их. Подобно тому, как она принимала подношения от Червей. Так же похороны в этом городке не были событием исключительной важности. И единственными, кто пришёл проводить Исидора в последний путь, были местная ребятня, да его сын. Никто из правителей города. Никто из других знахарских семей. Никто из всех тех, о ком этот человек так отчаянно заботился, кого не раз оберегал и спасал... Сыновнее сердце сжималось от боли при одном взгляде на печально покинутое на земле тело. Лицо, не выражающее ничего, уже навсегда отпечатавшее на себе маску спокойствия. Холодные посиневшие руки. Некогда они были такими тёплыми... Даже горячими. Одежда все та же, что и много лет назад. Видавшая виды, местами изрядно протершаяся, не вполне подходящая по погоде... Все это заставляло молодого лекаря до крови закусить губу. Но другого шанса провести осмотр могло просто не быть. А увидеть своими глазами любую подсказку, которая хоть как-то помогла бы пролить свет на происходящее, было слишком важно, чтобы беспричинно этот шанс упускать. Потому, отодвинув на задний план разгорающуюся глубоко внутри горечь, медик сухо делал то, что должен. Осмотр дал несколько интересных подробностей, хоть и до ответов на все вопросы было ещё очень далеко. Во-первых, отец действительно был убит ударом острого штыря в сердце. Во-вторых, штырь этот точно не был ножом, мечом, вилой или другим человеческим орудием. Форма неровная, рана рваная. Такие действительно остаются от мощных когтей. В-третьих, под ногтями Исидора были частички земли, что странно. Ведь местный знахарь всегда держал свои руки в чистоте и, уж тем более, не стал бы рыть землю руками, зная, что целостность её нельзя нарушать... В-четвёртых, тело действительно было заражено. И уровень инфекции в крови был настолько высок... Будто Исидор и вправду стоял перед Шабнаком лицом к лицу и смотрел ему в глаза. Всё как и рассказывал Спичка накануне вечером, вот только... Рядом вырисовывается силуэт беловолосой девочки, прерывая стремительно проносящийся в голове поток мыслей. — Я же сказала тебе, мертвецы не расскажут имя... — говорит она, прижимаясь к его руке. — Ты так сильно хочешь его увидеть? — Мне очень не хватает знаний отца... Я опоздал... — голос звучит горько, подавленно. — Он должен был передать мне что-то важное... Я не могу простить себе это промедление... Девочка слегка поглаживает его руку. — Даже, если бы ты успел, ты бы ничего не смог изменить... И он ничего не сказал бы тебе... Пауза. — Нет... Он ведь послал письмо... Он ждал меня, чтобы сказать что-то... — Письмо-письмо... — устало протянула Ласка. — Ладно... Если ты так сильно этого хочешь, я помогу тебе. Бурах смотрит на неё подозрительно, чувствуя какие-то малозаметные человеческому глазу изменения. — У тебя маловато сил для этого... — подмечает он. — Нет, я справлюсь. — слабо улыбается девочка своей меланхоличной улыбкой. Посильнее прижимается к его плечу. — Закрой глаза. Представь себе отца. Таким, каким он был. — сама тоже закрывает глаза. — Слушай Степь. Она поёт. Слышишь?.. — после этого мягкий голос становится тише. Шепчет что-то нараспев. Сложно понять, песня это приглушенная или заклинание. Перед внутренним взором встают картины, виденные когда-то давно в детстве. Мальчик сидит на земле, съежившись от страха. Мерно танцующий круг Травяных Невест. Их песня точно так же лилась, постепенно становясь непохожей на любые звуки человеческого языка. В ней и шуршание травы, и завывания ветра, и плеск воды вдалеке, и странные гортанные мотивы. Песня Степи. Её голос. Где-то далеко парень видит полуразмытую фигуру человека, стоящего к нему спиной. — Отец? — Артемий рвётся сделать к нему шаг, но чьи-то руки крепко держат его локоть, останавливая. Ласка... Не даёт шагнуть в мир мертвых. Знает, видимо, что оттуда он уже не вернётся. — Отец... — погромче зовёт Бурах. — Отец, я пришёл... Но человек говорит с кем-то и совсем его не слышит. — Отец!.. О... Видение начинает рассыпаться. Песня, которая все это время поддерживала хрупкую картину, вырисовавшуюся перед глазами, растворяется в тишине. Кто-то рядом покачнулся. Парень инстинктивно подхватывает едва не упавшую Ласку, моргает. Глаза с трудом привыкают к реальности. Первое время все видится словно через тонкую сероватую дымку. — Ты в порядке? Девочка слабо качает головой. Видимо, на то, чтобы призвать Исидора, потребовалось куда больше сил, чем она рассчитывала. Артемий помогает ей удержаться на ногах и ведёт в дом. — Нет, стой... Это не все... — бормочет Ласка, бледная как полотно. — Что-то плохое произошло... Что-то... — Что-то плохое? — Кто-то обидел землю... Отобрал у неё то, что ей причитается. Мёртвое не вернулось домой... — ноги подкашиваются. Бурах с готовностью подхватывает ее на руки. Минута в задумчивости, за которую этот сильный человек успевает занести девочку в дом, посадить ее на постель и налить едва не потерявшей сознание варева из своей фляжки. *** — Я хочу учиться у вас! — бойко говорит мальчик примерно Темкиного возраста. Светлые волосы коротко сострижены до мелкого ёжика. Глаза горят решительностью и чем-то странным. — Стах? — Темка, копавшийся в разложенных на столе травах где-то в глубине комнаты, удивлённо приподнял брови. — Да! Я хочу учиться у вас! — мальчик повторяет уверенно, уперев руки в бока. Темкин отец, что-то усиленно строчивший в старой тетради, поднимает голову, задумчиво прикладывая край ручки к губам. — Хорошо. Будешь учиться. Пока я занят, ты можешь помочь моему сыну. Артемий, расскажи ему про травы. — Хорошо... — бурчит Темка. Коротко стриженный заходит в дом так, будто всегда тут и жил. Пристраивается возле своего друга и товарища. Когда, несколько минут спустя отец вышел за дверь, тишина почти сразу же нарушается. — Ты чего? — тихо спрашивает Темка своего неожиданного "коллегу". — Стах, ты же не видишь линий! — Я решил стать врачом. — холодно объявляет мальчик. — И я хочу учиться у твоего отца. — Ладно, учись... Но... Ты же всю жизнь потом будешь знать, что режешь, не имея на то права... — Заткнись! — неожиданно резко выкрикнул Стах. Темка вопросительно посмотрел на него. Хотел было что-то сказать, но почти сразу же получил резкий толчок в плечо, из-за которого едва не упал. Мог разбить голову об угол стола, но вовремя ухватился за него руками. — Ты больной?! — вскочил мальчишка. С одной стороны хотелось врезать в ответ и не слабо. С другой они все таки были друзьями. Были... — Что здесь происходит? — настороженный голос отца доносится откуда-то из-за двери. Темка раздражённо толкает Стаха в ответ. Но куда менее сильно. Не пытаясь свалить его с ног. Скорее, чтобы выразить разгоревшуюся в сердце обиду. И выбегает за дверь. *** — Про кого ты говоришь? — наконец, тихо спрашивает Бурах. — Я не знаю! Тело земле не досталось... — бормочет Ласка, хватаясь за чашку трясущими руками. — Страшные дела творятся... Страшные... Артемий снимает свой плащ и накрывает им плечи девочки. Внезапно побледневшая все качает головой, причитая что-то шёпотом сама себе. — Кощунство... — повторяет она чуть громче. — Страшный грех... Страшный грех будет... Степь не простит... Дальнейшие расспросы о том, какой именно страшный грех дитя имела в виду, ничего не дали. Как и все остальные попытки хоть немного прояснить ситуацию. Девочка сидела, словно в каком-то трансе смотря в стену. Лишь губы дрожат и на лице выражение ужаса. — Ты пей настойку-то. И приляг. Легче станет. — с горечью добавляет Бурах. — Не стоило тебе остатки сил на меня тратить... Когда Ласка, наконец, ложится лицом к стене, обняв свои худые плечи, парень заботливо накрывает её своим плащом.