Вырванные листы Апокрифа

      Они никогда не задавали друг другу вопросов о выборе. Никогда.       Это священно, истинно и единственно для каждого; о таком молчат, как молчат о взмахе крыльев и новом ветре.       Семь тысяч ступеней ведут к вершине Хротгара, семь тысяч шагов, семь тысяч вопросов, ответов и выборов. Только сильный духом и праведный истиной сможет подняться.       Только прошедший свои семь тысяч ступеней сможет остаться – и вмёрзнуть в лёд застывшей глыбой кости с угасшим пламенем внутри.       На Глотке Мира всегда словно самый край шторма, хлещущая по скале вьюга и неведомый земле холод; но холод и шторм победимы. Strunmah побеждает их незыблемой неподвижностью и огнём, пылающим глубоко в недрах. Паартурнакс знает: у всего, сокрытого на ободе Колеса, должно быть обратное, лежащее по ту сторону оси. Это закон гармонии. Это закон мира.       Драконорождённый уходит – уходит, пройдя мёртвые залы Скулдафна и праздничный пир Шора, разогнав голосом снежную вьюгу на седьмой тысяче ступеней, потеряв и обретя знание. Паартурнакс смотрит ему вслед, и в лиловых глазах свет разгорается ярче.       Он знает, что орден Клинков хочет его смерти. Он знает, что Довакиин пришёл к нему перешагнуть предпоследнюю ступень. И он знает теперь, что Драконорождённый сделал свой выбор, и выбор этот был на стороне справедливости.       Tahrodiis – на языке Joorre переводится как «вероломный».       У людей нет знания, чтобы переводить древний Язык; ни у кого не было, кроме детей Времени. У Дова нет понятия «предатель». У Дова есть «избравший другой путь».       Паартурнакс смотрит в серебряную метель, где исчез смертный с драконьими душами. Он знает: Довакиин не человек больше. Теперь он видит мир как Дова.       И он возьмёт то, что ему причитается по справедливости.       Suleyk. Власть. Сила. Влияние. Могущество. Всё это – Suleyk.       Паартурнакс перекатывает звуки чужого языка в горле.       - Они дробят понимание на части. Они не могут увидеть мир целым, - говорит он, и его слова заставляют звенеть каменные опоры наземного храма Скулдафна.       Прах Накрина перемешан со снегом; от голоса Паартурнакса останки верного жреца взлетают в воздух вместе со снежной пылью. Древний Дова считает это правильным. Время сна в резных саркофагах окончено; пришёл шторм, и сейчас он лишь утих на мгновение. Грядёт ветер перемен, и он обратит в прах всё, что бессильно, и унесёт его, чтобы развеять в Забвении.       - Zeymah.       Кажется, словно сам Скулдафн говорит: так далёк и тих Голос, способный разрывать пространство. Едва слышным рокотом пронизан весь храм – Паартурнакс знает его с рождения, и сейчас ни время, ни пространство, ни смерть не могут помешать ему услышать.       - Брат, - шепчет далёким рыком голос Алдуина. Паартурнакс сидит рядом с погасшей чашей портала, что вёл в Совнгард, и в ответ только склоняет голову.       - Настало время Дова, - говорит Паартурнакс, и Скулдафн заходится дрожью от двух голосов, что сейчас звучат в унисон. – Новый ветер пришёл в Кеизаль.       - Suleyk, - отвечает ему Алдуин из неведомого своего посмертия, и тишина накрывает храм. Разговор Дова – штормовой гром, дуэль Слова; молчание Дова – всепроникающая мысль, связывающая два разума в гармонии поиска.       - Ты вновь изменился, брат, - слышит наставник смертных, и в груди рождается тихое клокотание согласия.       - Так, как должно.       Паартурнаксу кажется, будто он видит сотканный из линий пылающего света силуэт Алдуина напротив – воплощение смерти, власти и гордости; воплощение Suleyk.       - Убивший дракона да станет драконом сам, - задумчиво произносит Паартурнакс, и ему откликается рокочущий смех.       - Onikaan do Joorre. Он рождён быть Дова, - но он никогда не сможет стать тем, кем заслуживает. Он придёт, как пришёл я, ибо у него были лучшие учителя. Он научился карать и щадить, и сейчас его поглотит жажда Suleyk.       - Наш сон длился слишком долго.       Полупризрачный мираж-морок Алдуина согласно склоняет голову. Паартурнакс снова чувствует себя его братом – братом по духу, по ветру, по истине и пути; они снова едины, сыновья Акатоша, так как нет больше нужды уравновешивать Колесо, и это великое облегчение и радость.       Довакиин пожалеет о том, что пощадил его, но в языке Дова нет слова «предательство». Паартурнакс знает лишь, что теперь его дороги с Драконорождённым расходятся, и когда они сойдутся вновь, вокруг будет греметь война, и они будут на её острие – друг напротив друга.       - Ты стал прежним, брат, - доносится сквозь пласты небытия. – Paar Thur Nax.       Голос Алдуина грохочет грозовыми раскатами внутри, и старый Дова вновь чувствует бурлящее в крови бессмертие и отзвуки своего первого пути – пути, от которого он отказался, когда Suleyk стала вести его брата.       - Я буду лететь с тобой, Zeymah, - откликается Паартурнакс. – Возвращайся с новым ветром.       Разговор окончен; закат брызжет кровью на каменные клыки Скулдафна, но Паартурнакс не уходит – теперь древний храм стал единственным местом, куда не попасть Довакиину. Близится шторм, и место Пожирателя Миров займёт теперь его убийца.       Придёт кровавая вьюга, и её нельзя будет переждать, обратившись в камень.       «Я не сожалею об этом. Алдуина надо было остановить», - сказал тогда Довакиин, вернувшись из небесных чертогов Совнгарда. Паартурнакс щурит лиловые глаза на заходящее солнце, и оно похоже на пылающие угли зрачков Алдуина.       «Я не сожалею о том, что теперь мы по разные стороны Оси, Dovahkiin».       Кто-то должен уравновешивать Колесо.       Кто-то должен стоять напротив.       Паартурнакс знает это, как знает и его брат. Они были на разных концах Оси так долго, что кажется, само Время забыло, что было иначе.       Но сейчас грядёт ветер перемен, и они снова соединятся в лезвие клинка, как было раньше.       На миг Паартурнакс задумался – будет ли то южный ветер отзвучавшей войны смертных?.. Или северный, несущий бескрайний холод океана?..       Jer, - насмешливо шепнул ему голос брата. Паартурнакс не шевельнулся.       Jer Ven, с привкусом пепла и моря, войны и бедствий, Jer Ven, помнящий Лорхана и беспощадное пламя его Сердца...       Восточный ветер всегда приносил новую зарю.