Любовь двух святых узников

      «Нет, я не буду кричать. Я буду петь, — твёрдо решила Консуэло. — Закон не запрещает этого. И даже если я рискую навлечь на себя гнев человека, который, по всем признакам, владеет этой крепостью — то это не остановит меня. Пусть даже мне суждено прожить, не испытывая смертельного страха вкупе с обречённостью, всего лишь несколько часов или дней — я ни за что не упущу эту возможность. Так я смогу — пусть даже в последний раз — не только забыться и дать отдых своим измученным душе и сердцу, но и поддержать свой организм в форме, близкой, к той, в которой я находилась всё время до того и выйду отсюда — коли господь смилостивится надо мной — более здоровой и телом, и рассудком, нежели люди, что не осмеливаются позволять себе подобного рода вольности. Я буду петь вопреки всем своим страхам. И начну прямо сейчас. Господи, как же давно я не занималась этим по всем правилам — какими-то урывками, не в полную силу, ежеминутно рискуя быть замеченной, услышанной, а сколько дней было пропущено мной из-за нехватки времени и, опять же — совершенно оправданных предосторожностей. Помоги мне, прошу тебя.»       Консуэло понимала, что по причине частых и длительных перерывов ей будет трудно вдвойне. Но наша героиня не собиралась сдаваться до тех пор, пока будет жива.       И начать Консуэло намеревалась с того, чему учили её в самый первый год получения музыкального образования — подготовки своего тела и голоса к пению.       Это были специальные физические, дыхательные и мимические упражнения, направленные на разработку диафрагмы, освобождение голоса и чёткость артикуляции, для выполнения которых порой необходимо было принимать весьма странные и даже чудаковатые для непосвящённых в профессию певицы позы и различные выражения лица, произносить, выкрикивать несвязные слова и делать загадочные жесты, назначение коих было ясно лишь тем, кто также имел непосредственное отношение к данному ремеслу. Ну, а люди, работавшие здесь, как справедливо считала наша героиня, став свидетелями подобного зрелища, и вовсе вновь станут громко и с бесстыдным наслаждением высмеивать её, а то и вовсе всерьёз расценят все эти «кривляния» как сумасшествие, и, чего доброго, ещё учинят с ней что-нибудь, что, возможно, принято творить с теми, кто начинает понемногу лишаться рассудка — проведя какой-нибудь гнусный ритуал или попросту посадят её в темницу или ублиет, лишив тем самым если не общения, которого и так не было, то хотя бы присутствия других живых душ рядом — того немногого, что составляло иллюзию последнего — ведь, слыша вздохи, стоны и крики, Консуэло, как помнит наш любезный читатель, отвечала им безмолвным состраданием и тихими, бессильными слезами.       «Пожалуйста, не лишай меня этого, Господи… — была ещё одна просьба, родившаяся в её сердце. — Тогда мне будет сложнее выжить здесь — если я буду окружена лишь тишиной и редкими и грубыми окриками тюремщиков, то очень скорое я могу стать такой же. Да, если такова будет твоя воля — я приму и это. У меня не останется выбора. Но сейчас я не хочу такой судьбы для себя. Однако если всё же мне суждено сменить место своего нынешнего обитания с этого каземата на глухое подземелье — не дай мне дожить до срока освобождения — дабы уход за мной не стал в тягость моему возлюбленному».       И потому Консуэло, понимая, что очень скоро должны прийти люди, следящие здесь за порядком, ушла в самую непроглядную тень — туда, где находилась её кровать, оставив место для поворотов, наклонов и шагов. Нашей героине хотелось надеяться, что с расстояния между решёткой и дальней стеной будет невозможно разглядеть черты её лица, а когда надзиратели подойдут ближе — Консуэло сделает вид, что не занята ничем особенным, а просто прохаживается взад-вперёд, томясь пленом, как и все здесь.       И первым занятием стало продолжение той гимнастики, коей она встретила рассвет.       Все недостающие движения наша героиня проделала достаточно быстро, но, впрочем, так же не сводя глаз с противоположной стороны коридора.       При выполнении начального этапа тренировки никто не появился, не побеспокоил Консуэло, отчего она обрела большие уверенность, смелость и парадоксальное, удивляющее её ощущение безопасности. Это безотчётное, странное и пугающее для самой нашей героини, но вместе с тем такое утешительное и отрадное чувство, за которое Консуэло испытывала огромную благодарность к высшим силам, вселил в её грудь верный невидимый ангел-хранитель, что распростёр над головой Консуэло свои огромные белоснежные крылья, которые можно было лицезреть, лишь вознесшись в райские чертоги.       Закончив физическую разминку, она приблизилась вплотную к своей постели и приступила к мимическим упражнениям.       Несмотря на всю настороженность, нашей героине всё-таки казалось, что предыдущая часть гимнастики со стороны выглядела более или менее привычно для трудящихся тут — ибо почти каждый человек, просыпаясь, ощущает инстинктивную потребность размять своё тело. Помимо того, это обстоятельство дополняли те хаотичные движения, хождения по камерам в беспорядочно возникающем полубреду, что совершали несчастные пленники, охватываемые новыми и новыми приступами страха и отчаяния, не в силах смирить свою душу с пожизненным заключением. Эти эпизоды, как верно предположила наша героиня, также повторялись здесь каждый день, и не по одному разу, и, чему была свидетелем Консуэло — на которые уже никто не обращал на них внимания — быть может, разве что только тогда, когда узник, дойдя до крайней степени умопомешательства, начинал причинять себе вред, царапая в кровь лицо и тело ногтями и рыча подобно дикому зверю. В этих случаях, скорее всего, последние могли пригрозить перешедшему грань каменным мешком, а если случившееся повторялось — исполняли своё «обещание». И потому из-за первого своего ритуала Консуэло волновалась чуть меньше, нежели по поводу всех остальных.       Взгляд её и на этот раз был устремлён туда, откуда приходили владелец крепости, надзиратели и разносчики еды. И вновь господь миловал нашу героиню — среди нежданно наступившего полнейшего безмолвия Консуэло не различила ни тяжёлых, твёрдых шагов хозяина крепости, ни чуть более развязной походки его первого помощника, ни шаркающей — второго, ни грохота железной тележки с посудой, ни незнакомых голосов иных работников.       Третья стадия подготовки к распевке помогла ей обрести почти совершенное душевное равновесие — по той причине, что включала в себя работу с дыханием. Выполняя эти упражнения, мерно отсчитывая секунды, Консуэло также не отходила от своей кровати. Такая гимнастика погрузила её в какой-то лёгкий транс, и наша героиня невольно закрыла глаза. Словно какая-то серая мглистая пелена с едва заметным белым отсветом скрыла от Консуэло решётчатую дверь, и каменные пол и стены. На время она забыла о том, что находится в тюрьме и что в любой момент её могут бесцеремонно прервать.       Наконец, когда всё задуманное было завершено, взгляд нашей героини вновь прояснился, Консуэло очнулась от полузабытья и с тревогой посмотрела в сторону коридора. Но стены его по-прежнему хранили тишину, казавшуюся сейчас почти гробовой.       «Значит, в это время, поздним утром — здесь всегда так… Нелегко будет к этому привыкнуть, но я надеюсь на божью помощь", - безотчётно подумала она.       Всё было позади.       Все упражнения, подразумевавшие издавание звуков, наша героиня решила отложить хотя бы на несколько часов — хватит с неё и того, что уже было выполнено.       Консуэло ощущала приятную физическую усталость, расслабленность и одновременно была измотана известной степенью нервного напряжения, сопровождавшего её практически на всём протяжении занятий.       Наша героиня вновь невольно облегчённо вздохнула и села на постель, дабы дать физический отдых — своему телу, мозгу — от небывалого напряжения внимания, и душе — избавившись от непрестанной тревоги, и поразмыслить о том, можно ли заняться здесь ещё чем-нибудь подобным, не рискуя навлечь на себя несправедливое наказание.