Пыльная антресоль

      — Моя душа не болит только рядом с тобой, — произнесла Хела тихим шепотом.       Она опутала его ногами и руками, до боли сжимая в объятиях, как будто боясь, что если разомкнет их, то он просто растворится в пространстве. Будто его никогда и не было в ее жизни.       В комнате было темно, но он мог поклясться на чем угодно, что ее глаза сияли, словно две полные луны. Близкие и далёкие одновременно, яркие и загадочные.       В такие моменты он не имел ни малейшего понятия о том, что сказать. Ее фразы будоражили сознание и казалось, что если он ответит что-то, то магия ее чувств растворится в бессмысленности его ответа.       Поэтому он просто поцеловал её: медленно и тягуче, сладко и томно. Он вложил в этот поцелуй всю свою безграничную любовь и всего себя.       Хела слышала стук его сердца, бьющегося в грудной клетке и в пульсе на шее, отдающегося в ней каждый раз, когда она прижималась к нему своим телом.       Она была часовым механизмом, бег которого зависел от него — ее часовщика. Она была волной, а он — ее песчаным берегом, на котором она могла отдохнуть от суеты непреклонных будней. Она была пустой чашкой без него и наполненной с ним. Она была шкатулкой с замком, а он — единственным ключом, который мог ее открыть.       За окном начинало светать.       По ее щекам покатились горькие дорожки из слез, сожалений и боли.       Хела лежала на постели одна, сжимая трясущимися руками подушку, вцепившись пальцами в её неживую, равнодушную ткань.       Рассвет всегда неумолимо рассеивал ее фантазию, такую необходимую и вместе с тем мучительную.       Хела не помнила в какой момент перестала принимать антидепрессанты и появилась ночная магия. Она только жалела, что не сделала этого сразу.       Сейчас ее фантазия и ночная магия стали для нее всем. Тем, ради чего она проживала стылые и пустые будни, моля всех богов, чтобы поскорее наступила ночь. Ночь, когда все снова станет так, как было когда-то. Ночь с ним. Их недолгая ночь вместе.