К тебе, моя любовь

      Уже тогда, сидя в машине скорой,  она знала, что все идёт наперекосяк. Глеб надрывно плакал, вырывался, желая вернуться к маме, а Оля понятия не имела, как его успокоить. Что сделать? Что сказать? Да и себя как успокоить тоже не знала. Как мантру повторяла про себя: "все будет хорошо", но отчего-то точно знала, что ВСЁ уже точно не будет. Мальчишка продолжал рыдать навзрыд и все, что оставалось - прижать его к себе покрепче и укачивать, надеясь, что это поможет.        Беспомощность, словно горькая пилюля, жгла язык. Оля ненавидела быть беспомощной. Всегда старалась держать ситуацию в руках, контролировать, следить. Сейчас она не могла ничего. Кончики пальцев немели, Глеб продолжал вырываться, скрипя давно охрипшим голосом. Того и гляди Оля и сама разрыдается вместе с ним. От беспомощности и бессилия. А потом вдруг открылась дверь. Как спасительное солнышко внутрь забрался Паша, встревоженно осмотрел её с ног до головы и выдохнул. Было видно, как в один момент с его плеч упала тяжелая ноша. И все же до сих пор кожей чувствовалось его беспокойство. Он мягко улыбнулся Глебу, бросил новый встревоженный взгляд на жену. -Паш, ты как здесь? - все же сорвалось с губ, в голосе слишком заметно сквозила почти детская радость. Спасение. Он обязательно придумает что-то, поможет! До чего наивными были эти мысли, но в тот момент надежда и правда всколыхнулась под сердцем. Мужчина ласково погладил малыша, продолжая изучать бурю эмоций на лице супруги. -Я пришёл сказать, что никто не гонит, что ты заведующей будешь, - Оля отмахнулась от этих слов лишь мотнув головой. -Сейчас вообще не до этого, - Глеб постепенно успокаивался, словно чувствовал напряжение самой Ольги и то, как оно отступает. -Ты в порядке? - хриплый голос мужа отчего-то застал врасплох. Нет! Разве можно быть в порядке в такой ситуации?!  Едва ли это возможно. Но Оля позволила себе более долгий взгляд и едва заметную улыбку. Паша не купился. Скулы дрогнули, он протянул руки и забрал Глеба к себе, словно малыш был причиной её беспокойства. Оля не стала спорить. Слегка отвернулась, сморгнула невидимые слезы, отгоняя слабость. Паша не спасёт её от себя самой. Никто не спасёт. Мальчик уже совсем перестал плакать, только нервно сжимал Пашин большой палец,  яростно дергая соску. Он тоже чувствует... Слов больше не нашлось. Паша не лез, она молчала. Снаружи послышался какой-то шум, а потом дернули и открыли дверь. Нина Михайловна...в глазах её читался ужас, а за ним тяжёлая пустота. Она растерянно оглядела присутствующих, взглянула на внука и протянула к нему руки. Паша тут же ожил. -Заходите, на улице холодно, Глеб без куртки, - только после его слов женщина заметила это, неловко кивнула. Арефьева поспешила за мужем, как за спасительной соломинкой, словно на улице смогла бы спастись от неизвестности и чувства вины. Смогла бы спастись от себя.        Но и на улице дрожь не ушла. Не глядя на подчиненных, Оля просто прильнула к груди мужа. Паша нежно коснулся её плеч, прижал к себе сильнее. -Я была там, когда услышала выстрел, пошла посмотреть, Рая на полу, Глебку к себе прижимает, - Оля сжала челюсти, стараясь сдержать слезы. Объятия мужа стали сильнее, до нездорового крепче. -Ты была там, он мог выстрелить в тебя, - хриплый шепот достиг сознания и расползся по телу неприятными мурашками. Оля резко подняла голову, в глазах заплясали блики. Паша смотрел на неё чёрными, ничего не видящими глазами и она, наконец, поняла и ужаснулась. На его лице ходуном ходили желваки. А объятия неконтролируемо превращались в тиски -Прости, - едва слышно прошептала и уперлась руками в крепкую грудь. Осознав, что делает, муж все же отпустил ее, но не очень далеко. А она и не желала уходить.       Просто молча поймала затянутый поволокой страха взгляд и прошептала уже совсем неслышно, только для него -Я в порядке, - он поднял взгляд куда-то над её головой, проморгался и вновь взглянул уже более осмысленно, с укором. Она видела, как много он хочет ей сказать, отчитать за глупую, неоправданную смелость, но все ещё молчит. -Прости, - снова слетает с губ, в этот раз слово горчит на языке, а в груди стягивается узел из тревоги, запоздалого уже страха и понимания. Резко стихают шёпотки. Из дверей показывается Костя. Короткий взгляд и узел рвётся. Паша мгновенно отпускает ее, ноги сами несут к вмиг осунувшемуся мужчине. В его глазах блестят слезы, борода окончательно поседела. -Райка, - одного этого хватило чтобы понять. Из глаз брызнули слезы. "Мне жаль, мне так жаль", - хотелось кричать сердцу, в затылке запульсировала боль, постепенно обхватывая всю голову. Оля чуть сильнее сжала плечо друга и отошла. Сейчас все желали разделить эту боль. Паша быстро подхватил, оседающее тело и притянул к себе, мягко прижимаясь щекой к пульсирующему виску. Оля никак не могла отнять взгляда от друга, не могла крепко стоять на ногах, не могла плакать навзрыд, хотя так хотелось. Вдали послышался знакомый перезвон сирен. Незнакомые врачи и фельдшера выходили из многочисленных машин, растерянно разглядывая чужое горе. Внутри вдруг заклокотала к ним жгучая ненависть. Она знала, что они ни в чем не виноваты, но в тот момент хотела чтобы у нее была сила прогнать их всех. Остаться семьёй, пережить это горе. Горячая ярость пересилила боль.        Ноги перестали подкашиваться. Оля стиснула теплую руку, на которой до сих пор почти висела, мягко погладила и Паша отпустил ее. Кому-то нужно быть сильной сейчас. Если не ей, то кому?