Прихоти судьбы

Микаса неуверенно шагает по еле освещенному коридору. В голове ворох мыслей: чем она думала, когда так рисковала жизнью тогда, с женской особью? А если бы капитан не успел среагировать? Её переполняла злоба, застревала в жилах без возможности выплеснуть. Капитан Леви спас её, теперь она вынуждена хоть как-то проявить благодарность, уделить хоть какое-то внимание этой ситуации. В идеале бы извиниться за свою беспечность, поблагодарить, принять наказание, но от одной мысли, что придётся делать это перед этим ворчливым коротышкой, хочется развернуться и бежать. Бежать куда подальше. Казалось бы, её должно переполнять чувство вины, ведь он подорвал своё здоровье ради неё, но она готова распинаться перед кем угодно, только не перед ним. Только не после всего, что он сделал и продолжает делать с Эреном. За внутренним монологом не замечает, как приближается офицерская обитель. Микаса нерешительно взирает на дверь: может, всё-таки уйти? Поздно уже локти кусать. Чем раньше примет свою участь — тем раньше всё закончится. Вдохнув поглубже, девушка тянет руку и едва касается двери, когда оттуда вылетает Петра Рал и, вся пунцовая и смущённая, игнорируя Микасу, быстрым шагом скрывается за поворотом. Азиатка ещё некоторое время взирает на пустой коридор, пытаясь понять, что только что произошло, поворачивается к уже распахнутой двери и вопрошающе глядит на капрала, сидящего за рабочим столом. — Чего тебе, Аккерман? — бесстрастно выпалил мужчина. Микасе удается подметить, что за привычно холодным тоном капитана просвечивается некая расслабленность и удовлетворённость, что совсем ему не свойственно. — Я хотела извиниться, — слова даются с трудом, ведь всё с точностью да наоборот: извиняться она не хотела. — В этом нет необходимости, — бросает Леви, даже не глядя. Он внимательно смотрит на бумаги перед собой, что-то сверяет, пишет, и так по кругу. Азиатка нехотя замечает, что верхняя пуговица его рубашки расстёгнута, и находит это чем-то интимным. Смущённо отводит взгляд. Ещё пуговицы на нем не разглядывала. Микаса переступает порог без разрешения войти, но мужчина словно не замечает её. Она мельком оглядывает комнату. Очевидно, офицерские спальни намного уютнее солдатских казарм, но спальня капитана больше походит на больничную палату: всё чуть ли не сверкает от чистоты, комната насквозь пропитана свежестью, на столе безупречный порядок, на стеллаже книги расставлены по томам и по цвету. Микаса, к свою удивлению, замечает, что кровать не заправлена. Рубашка, нехарактерная безмятежность капитана, смятое белье на кровати и смущенная Петра. Микаса не глупая, и, с легкостью сложив дважды два, понимает, чем они занимались в столь поздний час. От этих мыслей кровь приливает к щекам. Своему умозаключению девушка очень не рада, появляется стойкое ощущение, что она залезла в чужое нижнее белье. Неправильно всё это. Зачем было переться сюда после отбоя? Капитан имеет право на личную жизнь, а она врывается тут со своими извинениями, которые ему не сдались. Глупая, глупая Микаса. Желание развернуться и уйти возросло в геометрической прогрессии, но не успевает она сделать шаг, как ловит усталый взгляд капитана на себе. — Ты всё ещё здесь? — он приподнимает бровь и смотрит прямо в глаза. Отступать поздно, всяко хуже уже не будет. — Я пришла принять наказание, — выдавила девушка. Леви смотрит на неё с издёвкой. Вот дурная, сама себя закапывает. Он не думал отправлять её в наряд, для него спасать жизни своим подчиненным — рядовой случай. Даже если эти подчиненные упрямо отказываются подчиняться. В этот раз Леви не торопился преподать урок. Все знали, что для этой нахалки Йегер — единственный и важнейший свет в жизни. Как бы он не отличался равнодушием к сантиментам, но тут взыграло желание понять и простить — терять родных больно, эта истина, казалось, навечно засела в черепной коробке. Горький опыт вшивал его на живую, никак не отделаться. Ну да, травмировался, нестрашно. Его регенерации можно позавидовать — через пару дней уже будет как огурчик. Если поспит, то, возможно, даже как свежий огурчик. Отпустить бы девчонку по хорошему спать, время всё-таки не детское, но глаза нехотя опускаются к идеальной сложенной стопке бумаг. Он сидит за ними уже битый час, за исключением небольшого перерыва на Петру, но работы словно меньше не становится. — Что ж, присаживайся, — мужчина косится на стул с обратной стороны стола. — Будешь переписывать отчёты. Слово в слово. Это — твоё наказание. Микаса смиренно кивает. Легко отделалась. На часах пробило за полночь, кажется, как два часа назад. Тишину разбавляло лишь ёрзанье на стуле и царапающий звук чернильных перьев. Микаса пишет уже на автомате, мысли заняты другим. С недоверием она переодически всматривается в лицо капитана, в котором уже чрезвычайно ясно читается усталость. Скулы у капитана словно острие ножа — дотронешься и пореза не избежать. Глаза светлые, серые, от света керосиновой лампы выглядят как самоцветы, хоть на витрину музея выставляй. Взгляд равнодушный, движения рукой чёткие, быстрые, уже механические. Ранее девушка не задумывалась, насколько много времени занимают отчёты у офицеров. А, оказывается, целые ночи. За всё это время он ни разу не удостоил её взглядом, лишь бросал короткие ответы на её вопросы о том, как пишутся слова. В голову то и дело лезут догадки об отношениях Петры и капитана. Невольно воображение вырисовывает сей процесс в своей интерпретации. Глядя на капитана, Микаса не может поверить, что он может быть таким: интимным, близким, уязвимым. Она никогда не думала о нём в таком ключе, привыкла, что все называют его машиной для убийств, не заметила, как сама начала таким считать, хоть и понимала — это неправильно, капрал в первую очередь человек. Человек, стоящий целого отряда, но всё ещё человек. Понял ли, что она догадалась? Как после этого вести себя с Петрой? — Аккерман, ты что, пялишься на меня? В потоке мыслей Микаса даже не заметила, как отвлеклась от бумаг и засмотрелась на капрала. Хочется возразить, но слова застряли в горле ребром. Капитан устало вздыхает и откидывается на спинку скрипящего стула, вены на шее подрагивают от стиснутых зубов. Раздражает. Просил не меньше ста раз поменять стул, хер бы кто сделал. Проносится взглядом по комнате, останавливается на неубранной кровати, затем косится на смущённую Микасу, которая, вероятно, всё это время за ним наблюдала, но ловко отвела взгляд обратно к бумажкам. — Я не пялилась на вас. Просто задумалась, — глупо отрицать, но девушка сомневается, что он ждёт от неё другого. Ненароком ведь. — Ну да, как же. Микаса закипает. Надо ей — пялится на него. Не скажет же, что размышляла об их с Петрой утехах. Самой-то стыдно это признать. От злости краснеют уши. Злится на то, что капитан ведет себя как ни в чём не бывало, словно его вовсе ничего не смущает. Хотя где это видано: смущенный капитан Леви, сильнейший воин, надежда человечества… Готова биться об заклад, он и улыбался-то в своей жизни меньше, чем убил титанов. Встать, развернутся и уйти — вот чего хочется сейчас больше всего. Напрочь забыть о том, что видела. Да и с чего она вообще взяла, что они спят? Не лифчик же, всё-таки, нашла, лишь скупые намеки. — Ты свободна. Иди в казармы. На утреннюю тренировку без опозданий, — чеканит мужчина, попутно собирая переписанные Микасой отчеты. — Есть, сэр, — Микаса не спорит, куда уж там. Удалиться из злосчастного кабинета она жаждет больше всего. Желательно ещё забыть дорогу сюда. Утро подкрадывается незаметно, под громкое сопение Саши на ярусе ниже. Микаса так и не смогла сомкнуть глаз. Мысли об увиденном отошли на второй план, их место занял Эрен, из-за которого и начался весь сыр-бор. Микасу раздражало, как офицеры, не щадя, всё время подвергают риску жизнь Эрена. Хотелось кричать и топать ногами, словно маленькая девочка, лишь бы отстали от него. Она может защитить его от титанов в два счёта, но не может элементарного — защитить от людей. Эта мысль лезет под корку черепной коробки и намертво там оседает, селя неотвратимое чувство вины. Даже если Эрену не нужна её забота, кто бы что ни говорил, она будет рядом. Всегда. Тренировка совсем не идет. Капитан словно чувствует её усталость, гоняет пуще прежнего. Сам не тренируется — травма не позволяет. От этой мысли где-то в глубине души скребет еле уловимое чувство вины, неясно откуда взявшееся. К черту, она не просила ее спасать. Если бы предоставилась возможность, она бы сделала это снова, так о какой вине может идти речь? Когда капрал отдает команду вольно, на место уходящих сто четвёртого корпуса ступает Элитный отряд, которых он тренирует отдельно ото всех. Микаса видела пару их тренировок. Основы те же, но их он учит другим техникам боя, более сложным. Не удивительно, молодняк и рядом не стоял со способностями элиты, как-никак, их выбрал лично Леви, сомневаться в его выборе — значит сомневаться в нём как капитане. А капитан он безупречный, этот факт Микаса не смела отрицать. Сзади, совсем близко, слышатся шаги. В ту же секунду, словно туча, нависает напряжение. Петра стоит плечом к плечу к Микасе и молча смотрит вдаль. Хочется сказать хоть что-нибудь, не может. — Доброе утро, — Рал начинает первой. Девушки редко общаются вне вылазок, чтобы вот так буднично желать доброго утра. Не то, чтобы они были неприятной компанией друг другу, просто как-то не приходилось. Микаса никогда не набивалась в подруги, Петра хвалила её на вылазках, доверяла ей как солдату, но в замке они почти не пересекались. Всех всё устраивало. — Доброе, — неуверенно отвечает Микаса. — То, что ты вчера видела… — Я ничего не видела, — Микаса бесцеремонно перебивает, о чем в ту же секунду жалеет. — Прости. Напряжение витает в воздухе, окутывая азиатку в своих холодных, мрачных объятиях. Против воли Микаса начинает подрагивать. То ли от промозглого утра, то ли от сложившийся ситуации. Скорее всего, второе. Взгляд Петры настолько пронзительный и холодный, что Микаса готова сама лично выкопать себе гробовую яму. Смех. Заливистый, звонкий хохот. Девушка медленно недоверчиво поворачивает голову и видит Петру, которую так распирает от смеха, что та вынуждена держаться за живот. Микаса шарит по задворкам сознания, пытаясь найти момент, когда прозвучало что-то смешное, но хоть убей — не находит. — Ты бы видела себя! — продолжая пускать редкие смешки, Рал пытается поймать воздух. — Расслабься. Я лишь хотела попросить никому не говорить, — уже серьёзно, но всё ещё улыбаясь, продолжает девушка. Взгляд Микасы яснеет на глазах, и девушке удаётся выдавить неловкую улыбку. — Конечно. У меня и в мыслях не было. — Отлично. Капитан спит с подчиненной — звучит ужасно. А если ещё и из каждой дырки, так вообще с ума сойти можно. — Вы вместе? — Микаса сама не понимает, кто тянет её за язык. Чужая личная жизнь — не её дело, но настолько тяжело представить этого дрянного коротышку с кем-то, кроме моющих средств и тряпок, что вопрос вырывается сам собой. — Вообще-то нет… — Петра чешет затылок и робко улыбается. — Но, мне кажется, мы движемся в нужном направлении. А как же. Только Микаса всегда представляла себе всё наоборот — сначала чувства, потом секс. Хотя кого она обманывает. Секс она никогда не представляла. Потому что представлять секс с Эреном страшно. Словно он непременно прочтет её мысли и засмеёт. А с кем-то другим — непозволительно, ведь другого не будет. Точка. От этих думок азиатка вновь становится пунцовой. Конечно, в казармах говорят о соитии и очень даже много, как говорила Ханджи, «гормоны не дремлют», но Микаса обычно не принимает участие в таких диалогах. Слишком личное. Да и делиться, в силу отсутствия опыта, нечем. — Рядовая Аккерман, — знакомый мужской голос словно бьёт обухом по голове. Капитан метается взглядом с одной девушки на другую, очевидно догадываясь о чём, а, точнее, о ком шла речь. — Какого чёрта ты все еще не в столовой? — две серые льдины в его глазах устремляются прямо на азиатку. — Отвлеклась. Прошу прощения, капитан. — Марш отсюда, отродье. — Есть, сэр, — Микаса ещё раз исподлобья окидывает взглядом мужскую фигуру, кивает Петре и быстрым шагом удаляется. Всё-таки спят.