Танец змеи

В последний день перед каникулами, когда все собирали вещи, счастливые возможностью увидеть своих близких, отдохнуть от занятий и снять наконец факультетскую мантию, Зои, минуя толпы суетящихся студентов, направилась в подземелье, в уединенный, теперь уже точно пустующий кабинет зельеварения, где и обнаружила профессора Шарпа. — Доброе утро, мисс Клавис, — губы мужчины дрогнули в улыбке — наверное, он не надеялся свидеться до следующего учебного года. — Полагаю, я должен быть польщен вашим визитом. Вас приняли сразу на пятый курс — и я удивлялся этому. Но теперь я не удивлюсь, если вас назначат директором вместо господина Блэка. Зои хохотнула и небрежно махнула рукой. Ей приятно было слышать веселость в голосе учителя, живущего под вечным гнетом черной тучи меланхолии. Она подошла к столу, за которым он сидел, и торжественно объявила: — Профессор, кажется, я нашла способ вернуть вам ногу. Я много читала и пришла к выводу, что, если соединить древнюю магию с одним любопытным исцеляющим заклинанием, можно избавиться от проклятья навсегда. Шарп тяжело вздохнул, устало потирая пальцами лоб в бессознательной и бессмысленной попытке побороть головную боль, преследовавшую его уже несколько дней кряду. Каждое упоминание этой темы приносило ему страдания, горькой желчью разливающиеся по телу. Зачем Зои постоянно тревожила его рану, если не словом, так взглядами? Зачем вообще возвращалась раз за разом? Вместо того, чтобы провести последние часы в Хогвартсе с друзьями, ровесниками, девушка пришла к нему, принесла с собой самые добрые побуждения, от которых становилось только хуже. Ее детские несбыточные надежды травили душу мужчине, прекрасно осознавашему, как они на самом деле далеки друг от друга. Он — калека, к тому же, человек, которому подобает быть всего лишь наставником, одним из многих на ее жизненном пути. Его вершины давно взяты, и он сброшен вниз, никому не нужный, способный только передать то, что почерпнул сам когда-то, новым поколениям волшебников, тем, кому теперь предстояло сражаться с несправедливостью, вершить правосудие и менять мир, пока он сам тихо прозябает в унынии. Эта девочка как-то умудрилась затронуть те сокровенные струны его души, которые он сам считал давно уж порванными. Всякий раз, как она посещала его уединенную обитель, его глупое сердце, утратившее покой, обращалось навстречу к ней, но разум успешно держал учителя в узде. Однако, несмотря на все усилия высших материй, из которых сплетены нервы, тонкие ниточки, управляющие нами подобно тем, за которые дергает в театре незримый кукловод, он не мог избавиться от навязчивых мыслей о мисс Клавис, обладательнице блестящего ума, необычайного таланта и смелости, граничащей с безрассудством. Он думал о том, как приятно будет наблюдать за ее успехами и дальше, зная, что когда-то она была всего лишь школьницей, когда-то она нуждалась в его скромной помощи. Одно обстоятельство серьезно беспокоило профессора Шарпа — он, поняв, что имеет дело с чем-то из ряда вон выходящим, решил проследить за похождениями студентки, разузнать, чем она занимается, и однажды увидел нечто, глубоко смутившее его. Зои уверенной походкой шла прямиком в лагерь пепламб. «Это какая-то ошибка. Она не знает, нужно предупредить, выдать себя — неважно», — думал мужчина, пытаясь совладать с желанием броситься на подмогу. Но, судя по тому, что он увидел далее, волшебница прекрасно знала, что делает и куда идет. В конце ожесточенного, но короткого столкновения, во время которого пространство вокруг словно намагнитилось от глубинной энергии, мерцало от заклинаний, изрыгаемых противниками, он явственно видел зеленую вспышку, и то, как Зои, совершенно невредимая, покидала лагерь, а воздух все так же искрился вокруг нее. Бывший мракоборец ни с чем не спутал бы убийственное заклятие. И он знал, кто его произнес. Это не отвратило его от девушки, напротив, мужчина ощутил постыдное волнение, плавно перетекающее в восхищение. Давно он не видел, как тьма используется во благо. С тех пор, как погиб его напарник, которого Шарп, сам молодой и запальчивый, регулярно предупреждал о том, что следует блюсти осторожность, ведь даже мракоборцам не все прощается. А теперь он опасался, что несдержанность Зои может погубить и ее, но… надеялся на благоразумие юной чародейки, понимая, что не сможет присматривать за ней вечно. Вытащив себя из омута тревоги, в которую беспокойный рассудок погрузил его на пару секунд, Шарп произнес: — И как вы сдали СОВ, посвящая так много времени посторонним темам? Это только моя проблема, к тому же, боюсь, неразрешимая… — Профессор! Вы мне не верите после всего, что произошло?! — в ее голосе слышалась неподдельная ярость, выплеснувшаяся наружу — она пока еще не умела так же хорошо сдерживать себя, как собеседник, но все впереди. — Я верю в ваш энтузиазм, — вымученно улыбнулся мужчина. — Но не в результат. Вооружившись спокойствием, которое все-таки удалось восстановить, Зои заговорила, поясняя: — Исидора Морганак, ведьма, жившая за много лет до нас, научилась использовать древнюю магию, как способ избавить человека от боли. Но у этой магии был побочный эффект. Извлекая боль без меры, она высасывала вместе с ней другие эмоции, словно дементор. Практикуясь, я пришла к выводу, что такая манипуляция сама по себе требует более тщательного сосредоточения, предельной внимательности, мысленного приказа извлечь только одну компоненту, не затрагивая другие. Исидора, безусловно, была умна, но ей не хватало терпения. И она пала жертвой своей ненасытности. Я же собираюсь использовать дарованные мне силы осторожно, в случае крайней нужды. И я прошу вас довериться. С того первого дня, когда я вас увидела, а затем и значок мракоборца на вашем столе, я ломала голову над возможными способами разрушить проклятие. Сестру Себастьяна, между прочим, постигла похожая участь. А я не могу оставаться равнодушной к страданиям близких. — Близких? — повел бровью Шарп. — А вы разве так не считаете? Все эти занятия после уроков, разговоры о прошлом и будущем. У меня сложилось впечатление, что мы вроде бы… родственные души, — огонь, бушевавший внутри нее, вдруг как-то неловко потух, слова давались с трудом. — Родственные души? — моргнул профессор, смутно опасаясь того, что он был прав в своих подозрениях, и девочка прониклась к нему приязнью куда более интимной, чем та, что испытывают к достойному учителю. — Я не думал об этом. Мужчине и со своими сокровенными желаниями с трудом удавалось справляться, но если еще и она испытывала нечто похожее, то он рисковал потерять контроль. Никак нельзя было этого допустить. Подросткам свойственна излишняя эмоциональность, принятие чего-то простого за сложное. А он, перейдя границу однажды, уже не сможет отпустить ее прочь, не раздробив на мелкие крошки собственную душу, которая сейчас-то трещала по швам. Теперь уже Зои вздохнула, посмотрев на него строго, как на неразумного ребенка. — Стойте смирно, — короткий приказ. Она направила палочку на деформированную ногу профессора, и, сконцентрировавшись, уловила след темной магии, скрытый от глаз других волшебников. Девушка осторожно повела древком, наметив цель, и потянула к себе черный, уже осязаемый сгусток магии, затем поместила его в бутылек, который заранее прихватила с собой. — Вот и все, — тихо сказала она, виски вдруг запульсировали от пережитого только что напряжения, а ноги подкосились, она слишком боялась ошибиться и перестаралась, исполняя такую, казалось бы, простую манипуляцию для человека ее возможностей. Тьма застилала глаза. Зои, не в силах совладать с собой, падала в обморок. Очнулась она уже на руках профессора, ощущая его теплое дыхание на своем лице, завороженно глядя на седеющие волосы цвета каштана, резко очерченный нос, тонкие губы, невольно приоткрывшиеся, и, блаженно ухмыляясь, спросила: — Вы чувствуете себя лучше? — Больше никогда так не пугайте меня, Зои! — сказал он с чувством и отодвинулся, убедившись, что со студенткой все в порядке. — Я… Да. Это немыслимо. Когда я бросился к вам, чтобы вы не расшиблись о каменный пол, то понял, что перестал хромать… Вы столь же благородны, сколь и талантливы, девочка моя, — наконец, он не взвешивал каждое сказанное слово, сумрачный период жизни, пропитанный муками, телесными и духовными, отныне остался позади — и все благодаря ей. — Ваша, значит? — еще шире ухмыльнулась студентка, начиная радоваться тому, что слабость настигла ее именно в такой удобный момент, не желая высвобождаться из его рук, а он, похоже, в свою очередь, не слишком-то спешил ее отпускать. — И что, теперь вы вернетесь в Министерство? — Нет. По крайней мере еще два года, — подумав, ответил профессор. — Почему два года? — удивилась она, рассчитывавшая, что подарит ему желанное возвращение на работу. — Должен же я проследить, чтобы вы сдали выпускной экзамен по зельеварению на высший балл, — он смотрел на нее с бесконечной благодарностью. — Кроме того, я понял, есть кое-что важнее самозабвенной борьбы с негодяями, которая может угробить тебя в любой момент. То, чего мне всегда не хватало. То, что учит ценить собственную жизнь. Теперь я уж точно в неоплатном долгу перед вами. Итак, чем же я могу отблагодарить вас, чудесница? — Есть кое-что… — Зои состроила невероятно лукавую мордашку. — Поцелуйте меня. На сей раз он не стал удивляться или протестовать. Просто склонился к ее лицу так, что жесткие волосы коснулись ее кожи. Сперва кольнула щетина, а затем Зои почувствовала бережное прикосновение, такое трогательное, чувственное, его губы, сухие и горячие, осторожно дотронулись до ее лба, слегка влажного от выступившего пота. Он отстранился, чтобы не поддаться искушению, несмотря на отчетливое желание, окутавшее плотной темной вуалью разум. Этого было мало. Зои растерялась. С одной стороны, такая ласка казалась ей очень милой, и она, должно быть, сама не готова была к чему-то иному, но все же спросила с видом ребенка, у которого отобрали долгожданное сладкое угощение, только что чувствовавшего вяжущий, терпкий сахаристый вкус карамели, что расплавлялась на языке, как вдруг — конец блаженству. — Профессор, вы считаете, это… равнозначный обмен? — голубые глаза, готовые поспорить с морской гладью за чистоту и прозрачность, с таким забавным вопросительным выражением глядели на него, что мужчина не выдержал и рассмеялся, ситуация, казавшаяся ему еще недавно абсолютно неприемлемой, заиграла новыми красками. — А вы считаете, что я могу позволить себе большее? — страсть миновала, уступив место нежности. — Как защитница Хогвартса, я имею право на некоторые привилегии. Исправьтесь, пожалуйста, — окончательно оправившись от смущения, заявила она. — Раз сама защитница Хогвартса просит, то, по всему, я не в праве отказать этакой важной особе, — ответил ей Шарп, и со всей доступной ему, давно позабытой заботливостью, сжал сильными руками угловатые мягкие плечи и разомкнул поцелуем девичьи уста, как видно, еще не знавшие мужского внимания, и, дождавшись нерешительного ответа вновь оробевшей ученицы, прервался, наблюдая за тем, как яркий румянец розовым цветом разливается по ее обычно бледным щекам. Сложно было поверить в то, что эта прелестная хрупкая девочка способна на страшные вещи, что сила, смирно сидевшая в ней, подобна вулкану, готовому при необходимости спалить все до тла. Но она была мудра не по годам и брала по капле раскаленной лавы, бережно перенося ее в мир так, чтобы устрашить только врагов и злодеев, оставляя друзей в счастливом неведении. Она убивала не ради забавы. Она считала себя кем-то вроде врача, огнем прижигающего гнойные язвы на теле человечества. И эти идеалы очень походили на то, что направляет многих начинающих, да и опытных мракоборцев. Если обратить гнев и жажду справедливости в нужное русло — можно стать незаменимым членом магического общества. Уж теперь Зои не спешила. Она знала, что больше никогда его не отпустит. Она была полна решимости в очередной раз доказать учителю, что он заблуждается, если думает, что все это — лишь незрелый каприз. Ее любовь была подлинной, выдержанной, как доброе вино, прошедшей через трудности и сомнения, и готовой на новые подвиги. Сильнее, чем изучить шрамы, оставившие неизгладимые следы на мужественном, жилистом теле, она хотела только проникнуть в каждый уголок его души, принести туда свет и тепло. Девушка, готовая любить беззаветно, издали, не могла не ликовать от величайшего счастья быть любимой в ответ. — Вы ведь понимаете, моя фея, что встречи подобного характера должны стать нашим секретом? — спросил он, пальцами ласково заправляя ее вечно буйствующие кучерявые пряди за ухо, любуясь лицом Зои, на котором впервые за долгое время не было и следа усталости, вечно омрачающей ее светлый облик. — Конечно… Я тут подумала, как вы знаете, я тоже собираюсь стать мракоборцем. Мне кажется, это должно быть хорошим предлогом для вас, чтобы когда-нибудь вернуться к прежней работе. С учетом моих заслуг, думаю, Министерство не станет возражать, если я запрошу себе старшего и опытного напарника. Кроме того, есть подозрения, что меня примут безо всяких испытаний, — фея выскользнула из крепких мужских объятий, став, наконец, на ноги, как ни жаль было прерывать этот замечательный миг. — Звучит заманчиво, — сказал он, не таясь, чистую правду. — Что ж, увидимся осенью, Зои. — Увидимся осенью, Эзоп, — в первый, но не в последний раз она назвала его по имени. Поезд мчал прочь от Хогвартса, оставляя за собой леса и долины, зеленеющие под дивные трели птиц, воспевающих апогей цветущей весны и начало долгожданного лета. Зои не слышала их, но точно знала, там, позади, остаются мириады бабочек, дивных магических созданий, с которыми она познакомилась за этот незабываемый год. И в ликующей душе не было места для тоски, ведь новый день во всей своей непредсказуемой красоте открывался за каждым поворотом железной дороги, за каждым шагом к дому и из дому, ведь она знала, что ее ждут.