Battement soutenu

Слова, как лезвия вспарывающие кожу. Руте кажется, что вот-вот что-то оборвется и звоном прокатится по асфальту. Даже спустя столько лет, стоя перед Аллой, она ощущает себя вновь беззащитной. Закаленный годами панцирь душит. Ей страшно. Страшно смотреть в эти бесчувственные, мертвые глаза. — Ты что? Хочешь убить меня? — скользящее неверие в голосе и едва уловимая дрожь. — Да я бы тебя убила, еще в 84-м, если бы ты не уехала… — Рута едва сдерживает дрожь. Вот так просто? И нет место сомнениям, действительно убила бы. Где-то в области солнечного сплетения разжигается огонь. Предчувствие чего-то неизбежного. — Нет, не надо меня пугать… — годы не проходят бесследно. Голос звучит почти спокойно. Ей можно поаплодировать себе. Только от чего же так страшно? Нет, угрозы тут не при чем. Их за свою жизнь она слышала немало. Жаркий страх змеей скользит по телу, вдоль лопаток, заставляя напрячься все мышцы. — Участие в спектакле Руты Адамкуте — проклятие. — Это касается и твоего сына? Острая пронзающая боль от удара. Стон невольно срывается с губ. Дыхание разом покидает легкие. Для Аллы действительно ничего не стоит убить. Слезы сами собой подкатывают к глазам. Ослепляющая вспышка. Рута жмурится, из последних сил стискивая зубы. Не здесь. Не сейчас. — Больно? Сейчас будет еще больнее… — змея доползает до сердца, и ее язык словно врывается в пульсирующий орган. — Я, Пронин Андрей Анатольевич, 65 года рождения… Боль в теле кажется мелочью. Миллионы раскаленных игл словно проносятся по венам. Волна судорожной боли от сердца к кончикам пальцев. Руки немеют, а мир перекрывает звон. Рута широко распахивает глаза. Ком в горле мешает выдохнуть. Алла не жалеет, ее голос хлыстом разрывает тишину. Рук Майерс касается пожелтевшая бумага, а по губам Прониной скользит усмешка. Она оставляет ее наедине со сложенным признанием. Руте кажется, что она уже не чувствует ничего, на автопилоте доходя до зала…