"Голодные" Игры Сенеки Крейна

      — Леди и джентльмены! Рад представить вам победителей Семьдесят четвертых Голодных Игр — Китнисс Эвердин и Пита Мелларка! Да здравствуют трибуты Дистрикта-12!       Что ж. Всё решено. Пожалуй, мне стоило позволить им проглотить эти ягоды, но я поставил жизнь Китнисс Эвердин выше своей. И сейчас это кажется самым правильным, что я когда-либо делал в своей жизни. Усмехаюсь про себя. Интересно, что приготовит для меня Сноу? Бокал с ядом? Блюдо с морником? Любезно завязанную президентскими пальцами петлю? Или, может быть, даже старинный кольт тридцать восьмого калибра, вроде того что висит на стене в его кабинете?.. Впрочем, об этом думать рано. У меня ещё есть несколько часов. Я должен присутствовать на заключительном шоу как Глава распорядителей. А уже после могу быстро и незаметно “подать в отставку”. А даже если и заметно — кто осмелится что-либо подозревать?..       Я расслаблен. Надеваю старый костюм и смахиваю с раковины туалетную воду, расчески и бритвы. К чёрту. Все и так в курсе, что я не жилец. В зеркале отражается на удивление спокойное лицо. Примеряю на него улыбку — выглядит очень даже неплохо. Сейчас мне кажется, что и я в чём-то победил. Пусть и ненадолго.       У входа в мои комнаты нежданый гость — Плутарх Хевенсби. Один из кандидатов на моё место. Пожалуй, самый вероятный.       — Ни разу не видел тебя таким довольным, Сенека, — говорит он, и только благодаря годам общения с президентом Сноу я замечаю в нём напряжённость. Даже нервозность. Интересно.       — Я внезапно осознал, что жизнь слишком коротка. Имеет смысл насладиться отпущенным, — я улыбаюсь, стараясь чтобы эта улыбка коснулась и глаз, и в то же время пытаюсь не упустить ни малейшего жеста Хевенсби. Расслабленность прочь. Моё чутьё меня ещё не подводило.       — Здесь ты прав. Уделишь мне пару минут перед шоу?       Я заинтригован. И причин отказываться у меня нет.       Хевенсби ведёт меня в свои комнаты. Запирает двери и предлагает присесть. Я откидываюсь на спинку дивана, закидываю ногу на ногу и делаю вид, что заинтересован обстановкой. Говорят, у мужчин периферийное зрение развито хуже, чем у женщин. Но ничто не мешает его натренировать — в этом я убедился на собственном опыте.       Плутарх занимает кресло напротив. Он изучает меня не скрываясь, и по его лбу ползёт вертикальная морщина.       Не ожидал увидеть в его комнатах картины. Импрессионизм. Ренуар и, кажется, Моне… В живописи я знаю ровно столько, сколько нужно чтобы впечатлять женщин на званых ужинах. А изобразительное искусство девятнадцатого века как раз было популярно в Капитолии года полтора назад. Сейчас в моде скульптура.       — Думаю, ты понимаешь, что президент не доволен исходом Игр, — наконец начинает Хевенсби.       Я молча киваю, и пользуюсь возможностью прямо смотреть на его лицо. Можно ли предположить, что Хевенсби отправил ко мне Сноу? И в таком случае зачем ему эти сложности?       Интуиция говорит, что Сноу здесь не при чём. Лицо Хевенсби молчит, и я предпочитаю настроиться на худшее. Итак, предложит раскаяться и лично исправить ошибку в надежде на помилование, или, может быть, раскаяться и самоубиться?..       — Я знаю тебя достаточно, Сенека, чтобы сказать, что ты отнюдь не безрассуден. И жизнью своей разбрасываться не привык. Так чем же ты руководствовался, принимая это решение?       Единственное, что я могу сказать — ответ на этот вопрос для Хевенсби очень важен. Но больше он мне ничего не показывает. Очень интересно: президент Сноу держит лицо хуже, чем рядовой распорядитель? Совсем немного, но это уже с поправкой на то, что Сноу я изучал годами, а вот Хевенсби — тёмная лошадка… Наконец-то вся картина складывается.       Либо меня сейчас пригласят в заговор, либо Хевенсби меня переиграл. Причём сделал это исключительно ради интереса. Маловероятно, но стоит быть готовым.       Отвечаю просто. Терять уже в любом случае нечего.       — Восхищением. Девчонка меня переиграла, нельзя этого не признать.       Хевенсби смотрит мне в глаза и ждёт.       — А ещё девчонка переиграла Сноу, и я ей это позволил.       На его лбу снова появляется вертикальная морщина. И он не пытается её скрыть.       — Потому что сам не мог, — делаю паузу, обдумывая свои слова. — А в последнее время очень хотелось.       Исповедь в исполнении Сенеки Крейна — Главы распорядителей Голодных Игр, почти бывшего, вероятно в будущем покойного. Смешно. И я позволяю себе усмешку. Твой ход, Хевенсби.       — И это стоит твоей жизни?       А после исповеди действительно становится легче.       — Жизнь за жизнь, Плутарх. Мне удалось обменять свою на две. Похоже, я в выигрыше, как думаешь?       — Мы в выигрыше, — коротко отвечает он и едва заметно улыбается.