Тиканье памяти рушит тишину рассвета

Мятный ветер гонял мозолистый гамак в стороны и иногда ложился рядом, чтобы отдохнуть. Небо, измазанное кривыми облаками, отражалось в прохладном море. Солнечные лучи пробирались сквозь ветви деревьев и со всем озорством щипали кожу своим теплом, за одно бросая блики в покачивающиеся волны. За последние дни уровень воды в море заметно вырос. Теперь мыльный берег становился частью дна, а дойти до гамака, при этом не намочив ноги, было нельзя. Впрочем, в такую теплую погоду никто не был против немного освежиться, каждый раз упуская тот факт, что мокрые участки кожи солнце будет печь ещё сильнее. Жизнь моментом. На острове было можно только так. Санни лежал в воде под гамаком, занимая теневой участок. Он увязался за Мунбином, когда устал слушать пение Солли и подвывать вместе с ней за компанию. Иногда щенок выглядел тоскливо, но в большинстве случаев можно было слышать его задорный лай и провокационное рычание. Игрушки, сделанные Джонхеном, быстро теряли форму от крепких зубов, поэтому не оставалось другого выбора, кроме как придумывать новые предметы развлечения. Книг, прочитанных Мунбином, становилось всё больше. Довольно скоро ему даже пришлось начать записывать их названия в отдельный список, потому что выбирая новое произведение, он понимал, что совсем недавно вернул его на полку. А вот роман Хары и Джинри рос потихоньку: девушки были слишком заняты сбором цветов и прогулками с щенком. Корявые ветви деревьев заскрипели, а листва зашуршала, оповещая о чьём-то прибытии. Мунбин оглянулся, натыкаясь на хмурую Солли. Ему даже показалось, что она недовольна, но вмиг возникшая на её лице улыбка доказывала обратное. — К тебе не проберёшься. Я опять буду ходить в царапинах. О, эта похожа на сердечко, да? Джинри ткнула пальцем, украшенным самодельным кольцом, на участок кожи, что находился чуть выше локтя. В её волосах вместе с привычными лепестками цветов теперь ютились листья и мелкие веточки деревьев. На щеках расцветали солнечные веснушки, которые девушка очень любила. Даже хотела, чтобы они стали ещё более заметными, нежели они есть сейчас. — Как себя чувствуешь? Солли приложила ладонь ко лбу Мунбина и задержалась в таком положении на несколько секунд, чтобы понять, нет ли у парня температуры. — Джонхёну скучно лежать одному, а читать глаза болят. Пойдем в хижину? Хара как раз что-то готовит. Каждый раз становилось забавно, потому что после купания в холодном море заболели только парни. Хлюпали носами, вечно чихали и порой горели жарче солнца. Девушки, казалось, стали только более неугомонные и энергичные. Хара даже ещё раз порывалась охлынуться в волнах, но кашель друзей служил броским знаком "стоп". — Только если он больше не будет дергать мне волосы. Солли замолчала, продолжая баламутить воду под ногами. Только потом вспомнила, что в прошлый раз Джонхён вдруг посчитал особо увлекательным занятием пересчитывать волоски Мунбина. Тот дёргался, в итоге лишаясь части своей драгоценной шевелюры. — Не обещаю. По дороге до хижины Джинри периодически останавливалась, чтобы понюхать цветы. Вскоре на встречу выскочил Санни, укрытый мыльной пеной — сбежал от принятия ванны. Оставалось только догадываться, кто его мыл, если Хара готовила, а Джонхён пересчитывал трещины на стенах. Торт они так и не испекли. Хара уже стояла в объёмном белом колпаке с венчиком в руках, когда пошла будить остальных. Джинри разделяла её энтузиазм, как и Санни, а вот парней от кровати оторвать не удалось. Их волосы склеились с ворсинами подушки, тело оказалось в плену тёплого одеяла, пока слабость и температура выбивали любое желание шевелиться. Свой колпак тогда Хара снимать не стала — пошла готовить горячий суп для больных. Погода в тот день была олицетворением серого цвета, поэтому все дружно сидели в хижине, считая секунды между вспышкой молнии и звоном грома. Это была первая гроза с момента прибытия Мунбина на остров. Ему понравилось. Бусины дождя с хрустом барабанили по стенам и крыше хижины, лишь изредка пробираясь внутрь. Гамак качался сам по себе, как и бусины из стекла, что висели прямо у мутного окна. Пахло мятной свежестью, в этот раз с добавлением ноток приятной сырости. Жаль, что выйти и погулять по мокрой от дождя траве в итоге смогли только запредельно счастливые девушки и Санни, а не две больные книжные туши. Звон тарелок при готовке Хары свидетельствовал о том, что что-то было разбито. Джонхён, минутой назад громко вывший, как ему плохо и скучно, сейчас почти лопался от смеха. Одеяло сползло с него, как и прохладный полотенец, уложенный на голове. Ещё чуть-чуть и он сам рухнет на пол. — Я положил туда этого таракана ещё до прихода Мунбина. Неужели его нашли только сейчас? Хара стояла, держа в руках резинового насекомого, который по размерам был гораздо больше настоящих. Её эмоции колебались от злости из-за такой шутки и сожаления по разбитой тарелке до желания рассмеяться и кинуть этого таракана прямо в Джонхёна. — Я даже успела подумать, что он был чьим-то питомцем, по которому очень скорбят, раз он оказался здесь. Солли улыбалась так ярко, как было свойственно только ей. Ещё забавнее ситуацию делал тот факт, что обычно Джонхён олицетворял гармонию и спокойствие, а не хаос и шутки. Мунбин же посмеялся от увиденного с запозданием, потому что его варёный от простуды мозг растягивал мыслительные процессы в бесконечно длинные нити. Вскоре все дружно уселись за стол. Санни хлюпал своим обедом так громко, что аппетит разгорался всё сильнее. Стоило заметить, что здесь каждый приём пищи казался настоящим ритуалом. Вроде ничего особенного, но чувства, цветущие в этот момент, объяснить не получалось. Радио было включено на минимум: так, чтобы мелодия слышалась лишь в момент пауз между разговорами. Никто не торопился, даже наоборот — все пытались растянуть момент сильнее. Делились мнением о еде, мыслями о будущем меню и личными предпочтениями в пище. Например, Солли не любила яичный желток, а Джонхён с радостью принимал его взамен на белок из своей порции. Все подкладывали что-то друг другу в тарелки: лучший кусочек мяса, зеленый лист салата или аппетитную на вид закуску. Приёмы пищи казались особенными либо потому, что их готовили особенные руки, либо из-за того, что они были созданы в особенном месте, либо причиной служило то, что вокруг находились особенные люди. Здесь всё особенно — один из первых выводов, к которому пришёл Мунбин. Через несколько дней, когда глаза Джонхёна перестало жечь и он мог вновь нормально читать книги, а Мунбину больше не требовалось постоянно контролировать поднимающуюся температуру тела, было наконец решено приготовить торт. И не абы какой, а по рецепту Хары. В этот раз Джинри не захотела надевать свой любимый фартук, усыпанный цветами и бабочками, поэтому он достался Джонхёну. Впрочем, тот не был против: в любой удобный момент принимал забавную позу и выпячивал яркую ткань вперёд. Мунбин и Хара почти боролись за стандартный синий фартук, но девушка победила, а парень был вынужден надеть тот, на котором было изображено тело пузатого мужчины в розовых трусах. Откуда он вообще здесь взялся? Обязанности распределились быстро: Солли готовила бисквит, Хара отвечала за густой крем для покрытия, Джонхён колдовал над джемом, который пойдёт в начинку, а Мунбин стал ответственным за ягодную карамель. Он даже не слышал о такой, что уж говорить о том, что он понятия не имел, как её готовить. С самого начала всё пошло не той дорогой. Солли ненадёжно закрепила чашу, а когда яично-сахарная смесь начала взбиваться, то часть содержимого оказалась размазана по стенка кухни и волосам Джонхена, который пыхтел рядом. Сразу убирать не стали, потому что если они будут останавливаться при каждом подобном инциденте, то торта им не видать. Мунбин почти лопался от гордости над собственными кулинарными способностями. Он успешно растопил сахар и перемял ягоды в кашицу, но вот неаккуратность подвела: задетая ручка сковородки всё испортила. Джинри смеялась до тех пор, пока сама не наступила голой ступнёй в липкую застывающую массу. Одна Хара успешно справлялась с кремом. Правда, она пока не знала, что перепутала сахар с солью. Через несколько минут Джонхён в тайне черпнёт большую ложку крема, чтобы попробовать его на вкус, но сразу убежит полоскать рот. Разумеется, он забудет о своём варящемся джеме и тот немного подгорит. Готовили с раннего утра, но только после обеда торт был готов. Местами кривой и неровный, но такой аппетитный и напитанный любовью, что все давились слюной. Осталось выждать хотя бы пару часов, чтобы десерт пропитался, и они слопают его за один присест. Джонхён ушёл спать, потому то ничто не утомляет его так же, как готовка. Солли и Хара решили обновить букет цветов, расположенных на краю обеденного стола, поэтому ушли в поле, по пути собирая хруст дощечек. Мунбин же улегся прямо на пол, располагаясь рядом с щенком, и открыл книгу. Страницы шелестели под кончиками пальцев, строки сыпались на глаза, а мысли предков надежно переплетались в сознании.  Солли вернулась в хижину, а позади неё шла Хара, увешанная венками. Она протянула один из них Мунбину, другой повесила на крючок в стене, а третий пошла относить Джонхёну, за одно намереваясь его разбудить. — Какой чай нам заварить? Джинри перебирала баночки с заваркой в поисках чего-то подходящего. К чаю здесь все относились особенно. Мунбин никогда не видел такое разнообразие видов этого напитка, какое имелось на острове. Казалось, он ещё даже не попробовал все из них. — Если торт у нас ягодный, то пусть чай тоже будет таким. Может, брусничный с клюквой и мятой? — Да! Джонхён не проснулся от толканий и возмущений Хары, но мимолётное упоминание его любимого чая звоном отразилось в ушах. Он вышел из комнаты с запутанными в волосах снами, в помятой рубашке и чуть опухшими глазами. В руках качался венок, который скоро будет надет на голову. — Подготовьте пока место на улице, а я тут чай заварю. Колдовать с заваркой лучше всех умела Солли, поэтому спорить никто не стал. Мунбин и Джонхён сметали с лавочек песок и передвигали их ближе к столу. Хара переносила из хижины пледы и подушки, а так же потрёпанное одеяло, которое будет служить лежанкой для Санни. Вскоре все сели за стол. Аромат от чая смешивался с запахом торта и моря, поэтому лёгкие зарастали цветами и не давали дышать полной грудью. Ветер присел отдохнуть и больше не гонял песчинки на еду и в глаза, что служило настоящим облегчением. — Какой вкусный! Мунбин не мог сдержать восторга. Хара гордо улыбалась, потому что этот рецепт её любимый и самый драгоценный. Солли звонко смеялась, потому что Джонхён кривился от попавшей меж зубов яичной скорлупы. Она извинилась, потому что точно помнила, как забыла — поленилась — убрать случайно попавший кусочек, но ей совсем не было стыдно — только весело. — Посмотрите, как он хочет торт. Джинри кивнула на Санни, который извивался в попытках выпросить хотя бы кусочек сладкого.  — Джонхён, принеси ему еду. Тот замер с куском торта перед открытым ртом. Нахмурился, потому что последнее, чего он хотел, это прерывать приём пищи. Тем более, что если он будет отсутствовать слишком долго, то десерта уже может не остаться. — Ты ближе всех. Давай-давай. Он больше не будет выбирать место около края.  По своим ощущениям Мунбин бы сказал, что сейчас где-то шесть часов вечера, но солнце всё ближе подплывало к горизонту, а облака окрашивались в оранжевый цвет. Начинало пахнуть ночью и мятным ветром. Объёмный чайник, ранее полностью наполненный горячим напитом, сейчас хранил в себе только заварку и ягоду. Хара разочарованно потрясла его над своей чашкой, получая лишь несколько капель. Придется заваривать новый. — Я никогда не пил так много чая, как здесь. Мунбин покрутил свой стакан, наблюдая за тем, как сушёные ягодки покоятся на дне. Он допил содержимое, прикрывая глаза от приятного вкуса, осевшего на языке. — Ты прав. У нас по венам течёт чай вместо крови. — Я заварю ещё. Старшие радостно захлопали и поблагодарили Мунбина за то, что он избавил их от необходимости вставать с места. Тот зашаркал ногами, цепляя в шлёпки песок, и скрылся в хижине. Тишина. Ранее Джонхён закатил рукава своей большой рубашки, чтобы они не испачкались в торте, и теперь его запястья оставались полностью открытыми. Он посмотрел на одно из них и окончательно притих. Число даже спустя года оставалось на месте. Да, уменьшалось, но всё еще было далеко от нуля.  — Чего задумался? Хара толкнула его в плечо. — Просто... Продолжаю задаваться вопросом, есть ли среди этих людей Содам.  Тишина стала тяжелее. Остров забрал у него воспоминания о семье и друзьях. Он пришёл сюда словно потерянный ребенок, который не мог рассказать ничего о себе или своих близких. Но какой-то ночью Джонхён вскочил от кошмара и начал безостановочно говорить о сестре. Тогда Солли и Хары ещё не было на острове, но другие люди приложили все свои усилия, чтобы успокоить парня. — Скучаешь по сестре? Он кивнул. — Я не думаю об этом постоянно, но когда приходит в голову... Хара села ближе и приобняла друга за плечи, поправляя венок на его голове. Больше всего она была благодарна тому, что практически ничего не помнила о своей жизни. Знала, что Солли может многое рассказать ей, но даже негласными правилами острова это запрещалось. Не просто же так воспоминания исчезают. — Хорошо, что Мунбин не помнит про Суа. Не представляю, насколько тяжело ей было потерять брата. Шепот осел у всех на плечах тяжелым грузом, разве что Солли не в силу чувствовать грусть оставалась достаточно бодрой. Но... Все её негативные эмоции перенял на себя Мунбин, стоящий сзади с чайником в руках. Он не смог надеть сандали, в итоге решая пойти босиком, поэтому его приближение никто не услышал. Как по команде старшие обернулись. Воздух застрял в дыхательных путях, а небьющееся сердце будто начало пульсировать щемящей болью. Даже Санни прижался к одеялу и не издавал ни звука, боясь сделать ситуацию ещё хуже. Мунбин сглотнул вязкую слюну, уже чувствуя, как застрявшие слова раздирали горло. Сквозь ощущение удушья тихо просил: — У меня... есть сестра?