Тиканье памяти рушит тишину рассвета

Рваные облака казались кривыми мазками краски неопытного художника, разбросанные по небу и с краёв укушенные блеклой радугой. Волны гоняли морскую пену из стороны в сторону, пока мятный ветер шелестел сочными листьями и по одному скидывал их с извилистых веток. Солнечные лучи скользили по песку, играли в догонялки и порой задевали лицо спящего парня, проскальзывая меж его ресниц и растворяясь где-то в роговице. Тишина. Даже стук сердце не смел нарушить хрустальный покой острова. Очередной листочек плавно спустился с ветки, приземляясь не на рассыпчатое золото песка, а на сомкнутые веки нежданного гостя. Ресницы дрогнули, плавясь на шипучем солнце, и разомкнулись. Сонная пелена рассеивалась после каждого моргания и открывала вид на незаконченную картину неопытного художника. Ослепительно красиво. Волны продолжали гонять морскую пену, периодически карабкаясь по мыльному берегу, но так и не доставали до босых ног. Крупицы песка начинали жечь кожу и просачиваться в кровь через поры, а вставать всё так же не хотелось. Тишина этого места успешно поглощала любые мысли, поэтому очевидных вопросов в голове не оказалось. Парень медленно принял сидячее положение, цепляя солнечную пыль кончиками пальцев, и нерасторопно осмотрел берег. Вода синела, впитывала отражение облаков и, кажется, не собиралась заканчиваться даже у горизонта. Как и побережье, уходящее в пустынную даль. Ни души. Мунбин поддался дуновению ветра и поднялся на ноги, усыпанные золотом песка и укрытые невидимым одеялом. Шел долго — около часа, или, возможно, всего пару минут. Определить не удалось. Время было смыто пенными волнами и захоронено в толще воды, потому что здесь в нём никто не нуждался. Солнечные лучи сгущались в кучу и фокусировались на большой хижине, макушка которой всё больше выглядывала из-за горизонта. Сооружение броско выделялось на фоне ровных песков и бездонного моря, но выглядело по-своему особенно. Немного криво, но ещё более уютно. Таинственно. Дорожка из бамбука приятно хрустела под ногами при каждом шаге и простом взгляде на неё. Дверь опасно скрипнула, норовясь слететь с петель, но осталась на месте. Внутри хижина выглядела гораздо просторнее, чем снаружи, но внимание это никак не привлекло. Пыль нарочно зависла в воздухе меж нитей солнца, образуя прозрачную паутину, а мелкие мурашки вылупились на коже без всяких причин. Хлипкая дверь вела в другой мир. По крайней мере, так показалось Мунбину. Книжные стеллажи терялись в высоте дырявых потолков, мозолистый гамак пусто покачивался напротив мутного окна, а своеобразные дощечки пола смешивались в непонятный узор, немного похожий на наскальные рисунки предков. Всё сотканное из дерева и ползучих растений с примесью чего-то необъяснимо приятного, почти родного. Осторожный шаг хрустом расплескался по всей поверхности пола и уполз до самого дна бездонного моря. Казалось, кто-то должен выйти и встретить гостя, но лишь тишина терпеливо выглядывала из-за угла и заманивала зайти в глубь хижины. Что-то заволакивало барабанные перепонки и мешало слышать тишину, а шустрые пылинки бегали сквозь шершавые мурашки на песочной коже. Шаг. Ещё один. Даже оказавшись в самом центре многосторонней комнаты, парень цеплялся взглядом за все детали, но не за незнакомца, тихо сидевшего меж башен из книг. В итоге тело само повернулось в нужное направление, вставая под поток невесомых лучей, просочившихся сквозь дырявый потолок. Щекотало, прожигало и залечивало. — Долго ты просыпался. Звучало заволакивающе, засасывало лучше зыбучие песков. Голос очень подходил внешности парня: чуть смазанные губы, светящаяся кожа, блеск пыльцы в рассыпчатых волосах и глаза, что казались ещё более бездонными, чем здешнее море. Широкая рубашка водопадом растекалась по его телу, пряча за рукавами страницы открытых книг. Мунбин пытался разгрести рыхлые мысли и понять, почему парень напротив выглядел таким привычным. Он осматривал незнакомо-знакомые черты лица раз за разом, но продолжал ощущать себя за кулисами разумности. Аккуратно поклонился, перемялся с ноги на ногу и немного ослеп от солнечных лучей. Парень вылез из книжного убежища, спустился со ступенек, на которых возвышался массивный стол, и показался сказочно маленьким. Водопадная рубашка могла вместить в себе двух таких незнакомцев и оставаться свободной. Шатен встал в паре шагов от Мунбина, которому пришлось немного наклонить свою залитую мыслями голову. — Меня зовут Джонхён, — он уверенно протянул руку, — добро пожаловать в мир мёртвых. Это звучало...липко. Мунбин каждой мурашкой чувствовал, как клейкая паутина пыли заволакивала его тело. Он не знал, из-за чего застыл: от услышанных слов или от осознания того, кто перед ним стоит. Дрожь спускалась к позвоночнику вместе с заляпанными воспоминаниями оглушающих новостей, отрывков газет и унисонного плача всего мира. Уродливый шрам на сердце запульсировал новой силой. Рука Джонхёна так и осталась висеть в воздухе. Он развернулся и сквозь солнечные нити и хруст дощечек дошёл до кривого стола, вросшего в одну из стен. Головой кивнул на соседний табурет. Джонхён выглядел расслабленно, так умиротворённо, что казалось, будто вся тишина острова держалась на гармонии его внутреннего мира. Мунбин нерасторопно занял предложенное место, вновь почувствовал песчинки в забитых порах и выжидающе уставился в глаза напротив. Ещё ощущал липкость на теле и непонятную шершавость роговиц, но всё это смылось раздавшимся голосом. — Возможно, "мир мёртвых" звучало слишком грубо. Да, ты умер, но не до конца. По выражению лица Мунбина можно было сделать вывод что слова не прибавляли ясности, а лишь всё больше нагоняли туман на мысли. Дверь хлюпнула, потому что в хижину весело забежали две девушки. Обе в струящихся цветочных сарафанах с пёстрыми венками в волосах. На худых ногах порой мелькали лёгкие синяки или алые царапины, шедшие в тон узору платьев. Помещение наполнилось их смехом и беззаботностью даже до того, как девушки закрыли за собой дверцу. — Проснулся! Добро пожаловать к нам, Мунбин. Она прошла к столу, но сделала это так невесомо, что ни одна дощечка не хрустнула под подошвой её плетёных сандалий. Всё та же улыбка, те же черты лица, но в глазах больше не бушевал ледяной океан бездонного опустошения. Её волосы были собраны в растрёпанную косу, а с щёк не спадал персиковый румянец. Как сказочная фея. — Солли? Девушку обрадовало, что её узнали. Она тепло посмеялась и кивнула головой, занимая соседнюю табуретку и кладя на стол свой пушистый венок. Солнце засветило ярче, но концентрировало свои лучи только в глазах Джинри. Она искрилась изнутри. Вторая девушка наконец тоже прошла в центр комнаты, вставая под поток света. В запутанных волосах прятались пахучие цветы, и этот запах будил бабочек, спавших между рёбер. Нежное лицо было пропитано невинностью и радостью. Она села рядом с подругой, пряча за рукой улыбку. — Да, ты не обознался. Гу Хара. Мунбин сидел тихо. Осматривал троих, собирал в голове кусочки разных пазлов, которые не подходили друг другу, и аккуратно щипал себя под столом — жалкая попытка проснуться. Они все тоже "не до конца" умерли? — Сейчас я заварю тебе чай и мы всё обсудим. Солли снова нацепила свой венок, который сыпался лепестками цветов и пыльцой фей, и полезла в шкафчики за заваркой. Звон посуды сливался в мелодию, запах кипятка оседал на стенах золотым мхом, а вопросы в голове продолжали распускаться прозрачными лилиями. Поставленные на стол чашки с ароматным чаем послужили сигналом для начала рассказа. — Ты попал в место, которое служит гранью между жизнью и смертью. Для остальных мы уже умерли, но для этого острова – нет. Здесь мы всё так же можем чувствовать боль, веселиться, плакать... Джонхён прикусил губу, думая над продолжением своих слов, но Хара добровольно подхватила волну. — Единственное, некоторые эмоции ощущаются не так, как в мире живых. Более приглушенно. У меня это тоска, у Солли – грусть, а у Джонхёна – тревожность. Нужно немного времени, чтобы понять, какой эмоции ты почти полностью лишён. Мунбин губами коснулся края чашки, проглатывая вместе с чаем услышанные слова. Напиток был заколдован, не иначе. Он теплом разливался по венам, снимал с глаз остатки мути и выбивал из пор крупицы песка, позволяя мятному ветру пробираться внутрь. Пах тоже потрясающе — от запаха почти кружилась голова. — Было очень неожиданно найти тебя на берегу моря. Мы даже не сразу поняли, кто ты. О, некоторые наши воспоминания здесь тоже недоступны: мы забываем то, что может причинить нам боль. Солли мотала ногами под столом и иногда задевала ими остальных. Смело пила чай, не обращая внимание на обожженное нёбо, и наслаждалась солнечными лучами, которые совсем скоро спрячутся под покровом ночи. — А сколько сейчас времени? Мунбин огляделся в поисках часов, но их нигде не было. Книги, статуэтки, маятник, запылившиеся игрушки, красивая посуда... Что угодно, но не часы. Календарь тоже отсутствовал. Как много времени прошло со дня его смерти и сколько он спал на берегу? — Здесь нет времени. Джонхён улыбнулся уголком губ, наконец тоже глотая чай и плавающие в нём сушёные ягоды. Он задал этот вопрос первым делом, когда встретил здесь Чхве Джинсиль и Ким Даул. Потом ещё долго не мог понять, как времени может не существовать. — И мы, и многие люди до нас пытались создать часы и календарь для этого острова, но всё безуспешно. Солнце заходит и восходит, когда ему угодно. Зима и лето длятся разное количество времени. Кстати, какой сейчас год? Хара аккуратно сняла с себя венок и провела рукой по волосам, которые мягкой рекой стекали по открытой спине. Она надела самодельное украшение на голову Джонхёна, почти задевая чашечку с прилипшей ко стенкам разноцветной заваркой. Искра от её улыбки кольнула Мунбина куда-то в хрустальное тело глаза и заставила вернуться к разговору. — Апрель 2023 года. — Ого, уже так много времени прошло. Солли лишь на секунду отразила удивление на своём лицо, но оно снова оказалось спрятано в тени её улыбки. Она выглядела счастливее, чем когда либо. Вроде присутствовала здесь, но создавалось ощущение, будто девушка находилась в своём личном мире, полном беззаботности. — Когда сюда попали Хара и Джинри, я бы сказал, что со дня моей смерти прошло всего несколько месяцев, но никак не два года. Кажется, здесь время идёт медленнее, чем в другом мире. Поэтому ли остров такой спокойный? — Пойдём, нужно показать тебе тут всё. Солли горела желанием показать свою любимую поляну и тайное место около моря. Сейчас ещё и солнце потихоньку укатывалось за горизонт — нужно поймать закат и не позволить ему бесследно смыться пенными волнами. Девушка отворила ту же дверь, через которую вошёл Мунбин, но вид открылся совсем другой: вместо бамбуковой дорожки и ровного песка расстилался травянистый матрас с цветочными веснушками на нём. Деревья были уже не такие лысые, как те, под которым очнулся парень, да и само море теперь находилось дальше. — Почему... Мунбин уронил лишь начало вопроса, но Джонхён уже приготовил ответ. Он последний вышел из хижины, догоняя остальных, и расслабленно засунул руки в карманы штан. — Дверь ведёт на пляж только тогда, когда к нам прибывают новенькие. В остальное время тебя будет встречать эта поляна, а до моря придётся немного прогуляться. Сильно уйти в мысли и заблудиться в них не дал девичий смех спереди. Джинри и Хара наперегонки бежали по изумрудной траве, цепляя кончиками пальцев полуспящие бутоны цветов. Медовые лучи уходящего солнца застревали в их волосах, и создавалось ощущение, будто там проснулись светлячки. Подол платьев струился на ветру, собирая меж складок свежесть мятного ветра. Поставьте на паузу этот момент. — Догоняйте! Солли лишь на мгновенье обернулась, чтобы махнуть рукой, и снова устремилась догонять горизонт. Джонхён и Мунбин спорить не стали — тоже побежали. Все четверо остановились около каких-то зарослей, но Джинри смело нырнула в их глубь, утягивая за собой и Хару. За кустами пряталось массивное бревно, отдыхающее на белоснежном песке, и краешек моря. Мунбин не смог сдержать вдох восхищения, а Солли хлопала в ладоши так, будто никогда здесь не была. Солнце цеплялось золотыми, уже карамельными лучами за мелкие волны темной воды и сгоняло пену. Облака, всё так же размазанные по небу рукой неопытного художника, румянились с концов и выстилались в мягкое покрывало. Ночная тьма градиентом сливалась с закатом и потихоньку выпускала звёзды на прогулку. Луна тихо наблюдала со спины. — Присаживайся. Хара похлопала ладонью рядом с собой, приглашая Мунбина устроиться на бревне. Тот слишком залюбовался. Даже какая-то щемящая боль распухла внутри, потому что было неприятно от осознания, что такая красота лишь оставит отпечаток в их памяти и навсегда растворится в мыльных волнах. Все четверо молча сидели и мысленно вшивали в сетчатку этот вид. Солли тихо напевала песенку себе под нос, Джонхён наслаждался тяжестью венка на голове, Хара считала звёзды на небе, а Мунбин был загипнотизирован тягучими волнами моря. Руку почему-то немного жгло в зоне запястья, и он подумал, что задел какую-то траву, пока бежал по полю. — Разве не прекрасно? Сколько вижу эти закаты, а сердце как в первый раз плавится. Ой, Мунбин, ты чего? Тот уже с силой сжимал запястье сквозь ткань рубашки и кусал язык от боли. Кристаллы пота вылуплялись вдоль линии волос и на спине, склеивая кожу с одеждой в тонкий панцирь. Он хмурился и почти выл от неприятных чувств, пока слёзы сплетали ресницы меж собой. — Дыши. Мунбин старался. Поглаживания по спине помогали самую малость, а руку продолжало прожигать свежей лавой. Он с трудом задрал край рубашки. — Ч-что это? Старшие переглянулись. Хара инстинктивно коснулась своего запястья, прикрытого прозрачной тканью платья. Она кивнула Джонхёну, чтобы тот ответил на вопрос. — Это количество человек, которые всё ещё оплакивают тебя. Со временем оно будет меняться. Когда последний из них отпустит тебя, ты покинешь это место. Мунбин смахнул мутные слёзы и уставился на дрожащую руку, пока восьмизначное число на раскрасневшейся коже продолжало расти. Одно стало ясно — он тут надолго.