«У ветхих ветвей задремал воробей, Ивы, что прочих деревьев мудрей. Она, величава спокойна, красива, Ласкает птенца у себя незлобиво… Шепча…»
Вдоль домиков плелась тоненькая девчушка с глазами, замотанными старой повязкой. Руки распростёрты по сторонам. Она точно шагала вдоль воображаемой нити, покачиваясь от малейшего дуновения. Девчонка ничего не видела. Ничего не помнила. Только ощущала тяжесть висевшей на шее книги, которая нашёптывала ей направление. Точно сквозь толщу воды чувствовала круговорот эмоций и голосов, так затягивающий в свои объятия. Незнакомку окружила толпа детишек, и они живо и дружелюбно расспрашивали её о разном: кто она, откуда явилась, что за песенку поёт. Один вид девочки вызывал у них любопытство и удивление. Но вскоре к непосредственному оживлению примешались тревога, узнавание и страх. — Нечего тут смотреть. Идите-ка по домам! — в ответ на строгий женский голос — ропот, и дети разбрелись в стороны, украдкой бросая взгляды на таинственную гостью. Но взрослая внимательно проследила за тем, чтобы ни души на улице не осталось. Однако женщина ещё долго смотрела вслед и слушала знакомый мотив, точно не могла поверить в происходящее. В её душе сплелись воедино тоска по прошлому, отрицание и давно забытая скорбь. Серые глаза помутились от слёз, и она обхватила голову руками. — Нет, не может такого быть… Неужели это сестрёнка На? — сдавленно прошептала женщина и тотчас отвернулась, пока таинственная гостья продолжала шествие. Минуя пару улиц, она обогнула чайный дом у небольшой хижины на окраине. К дому прилегал сад камней с небольшим прудом. Из-за бледно-голубой дымки валуны казались верхушками спящими скал, обрамлённых облаками. Под деревянным мостом резвились в тёмной воде караси. Но сам терпкий аромат благовоний будто носил отпечаток въевшейся тоски и чувства разлуки. Угасающим голосом книга назидательно нашептывала.«Теперь же, друг мой, отдыхай, Храню я мечты твои, засыпай…»
Повязка спала на шею, и девочка вдруг распахнула глаза. Большие, иссиня-чёрные и какие-то печальные. Слишком печальные, слишком пустые для ребёнка. Девчонка протёрла глаза и тихо проронила: — Я… Дома? — девочка опустила взгляд на книгу, но вопрос её остался без ответа. Сердце сжалось в тоске, и девчушка отрешённо смотрела на сёдзи, в которых теплились янтарные огоньки. — Почему ты молчишь?.. Скажи… Хоть что-нибудь… — с тревогой в надломленном голоске позвала она таинственного проводника. Дверь чуть раздвинулась, и желтая полоса света очертилась на земле. В щели показался высокий пожилой человек с длинными седыми волосами и усталым понурым взглядом. Но исходило от него что-то близкое, тёплое, хоть девочке и казалось, что она впервые видит этого человека. Сначала его взгляд отстранённо изучал маленькую гостью, но что-то заставило его узнать родного человека в этой молчаливой девочке. Ровно минуту стоял он, виновато отведя взгляд. В нем словно боролись отрицание увиденного и нетерпение после долгой разлуки. — Нет… Столько воды утекло… Ты не могла остаться ребёнком. Не давай мне ложных надежд… Я схожу с ума… — едва были слышны его терзания. — Мидори… Девочка наша… Нана… Вернулась. — старик рухнул на колени и прижал к себе обмякшее тельце, словно сгреб в охапку. Он больше не проронил ни слова, и лишь изредка доносились тихие всхлипы. Должно быть, его надлежало называть «папой». Нана как-то нерешительно приобняла отца. — Нана… Я так рада, что с тобой всё в порядке… — из дома вышла женщина чуть младше мужа с седеющими чёрными волосами, собранными в пучок. Она была по-своему прекрасна, и лицо матери истончало особую красоту: в глазах сияли мудрость и спокойствие, у уголков губ легли тени от морщин, и на лице наметилась грустная улыбка. — Добро пожаловать домой. — она наклонилась, погладила дочь по щеке и накинула кусок ткани ей на плече. Она вернулась спустя десятки лет. И всё вокруг изменилось — кроме неё самой.***
Чета Танака старалась оберегать Нану от всевозможных опасностей за стенами дома, нечасто позволяя ей разгуливать по деревне. Родители явно скрывали свои опасения по поводу дочери, но все свои тревоги скрывали за снисходительными улыбками, когда девочка стала что-то подозревать. На вопросы отвечали уклончиво, а иногда старались отвлечь ту, понимая, как скучает Нана: читали ей вслух сказки и легенды или просили помочь по хозяйству. Дни напролёт она проводила в саду: карабкалась на камни, представляя, что они — вершины гор, смотрела, как в пруду лениво плывут облака и кормила остатками обеда карасей. Иногда Нана украдкой сбегала за пределы дома и играла с соседскими детьми. Они пускали в небо воздушного змея, гонялись друг за другом по улочкам Мацуды и жонглировали разноцветными камушками, подражая гостям на ярмарках. Было и особое развлечение: когда выдавался дождливый день, вся компания отправлялась в бакалейную лавку, чтобы послушать историй радушного торговца. Но, как только родители замечали своего чада с «невесть откуда взявшейся бродяжкой», настрого запрещали ему водиться с Наной. Постепенно товарищей по играм становилось всё меньше, пока девочка не осталась одна. Каждый день она подолгу сидела перед раскрытой книгой. На обложке была гравюра с птицей, а на правом нижнем углу выведен таинственный знак. Однако особенно бросались в глаза порванные страницы: бумага по краям их выглядела так, будто нечто вырвало эти страницы огромными когтями. Нана пыталась разговорить артефакт: рассказывала ему сказки, пыталась начать беседу и делилась своими переживаниями. Ей хотелось верить, что книга просто заснула. Что нужно просто подождать. Ведь «Терпение — основа всех добродетелей». Так она учила Нану? Никто не верил в то, что у этой книги есть душа — ни мать и отец, ни соседские ребятишки, ни добродушный бакалейщик. Часто с тоской и восхищением рассказывала девочка про то, как во время странствия она утешала её, играла с Наной, рассказывала удивительные истории. И даже научила читать. Но все списывали эти чудеса на разыгравшееся детское воображение.***
Спустя полторы недели после появления Наны наведался староста Мацуда Сёта: почтенный господин с жиденькой бородкой и волосами, чуть тронутыми сединой. По его какой-то тяжёлой задумчивости было ясно: он не с благими новостями. Сначала Мацуда Сёта вручил подарки: супругам — ларец с чайными листьями, а Нане — миниатюрный веер. Глава деревни отказался от чая и угощений и попросил чету отойти в другую комнату, где троицу ждал важный разговор. Нана присела у ширмы и прислонила ухо, намереваясь подслушать беседу. На тонкую бумагу легли силуэты: за столом — две сгорбленные фигуры, напротив — высокий человек. Супруги переглянулись и напряжённо ждали первых слов собеседника. Господин Танака положил ладонь на плечо волнующейся супруги. — По всей деревне разлетелись слухи о возвращении вашей дочери. Я боюсь, скоро и в окрестностях станут судачить о том, что семья Танака злого духа у себя прячет. — наводяще начал староста. — Как вы нашу дочь можете злым духом называть? Разве молва стоит невинной жизни? — обречённо вздохнул господин Танака. — Сплетни в постоялых дворах мало меня волнуют. Через какое-то время они улягутся. Однако понимаете, что такое безрассудство может сыграть с вами злую шутку? — тактично продолжал глава. — Боюсь, вы никак не желаете принять то, что настоящая Нана умерла много лет назад. — Вы можете это доказать? Видели её тело? Или к вам её дух в гости наведывался? — не унимался отец. — Я был свидетелем того, что случилось. Мы с сёстрами позвали вашу дочь играть в «Слепой монах и тануки». Когда она водила, то подошла слишком близко к обрыву и… Её жизнь оборвалась… — в голосе старосты появились оттенки жалости и горечи утраты. — А потом я стал обвинять вас в том, что вы не смогли её спасти. Потом стал бранить себя: не уследил за своей же дочерью. Но… Я всего лишь не мог принять случившегося. Прости меня. Никто не виноват. Мы все не могли предвидеть того, что она уйдёт так рано. — продолжил за него господин Танака. — Что вы тогда предлагаете сделать? — Вернуть духа туда, откуда он появился. Изгнать ёкая. Такое решение принять тяжело. Я прекрасно понимаю ваше положение. Но каждая секунда промедления может дорого обойтись. — напомнил тот. — Я могу задействовать свои связи и подыскать монаха, который всю грязную работу проделает. — Разве станем мы выгонять ту, за кого так усердно молились? Духи издревле защищали от бед деревню Мацуда. — осторожно вмешалась молчавшая до того Танака Мидори, чуть коснувшись плеча мужа. — Не думаете вы, что навлекаете больший гнев Духов, не желая принимать их посланницу? Заметив очертившиеся в глазах семьи Танака ужас и неприязнь, староста смягчился. — Поверьте, Нана всегда мечтала о долгой счастливой жизни. Она была тиха, но, когда я спрашивал об этом желании, сразу воодушевлялась. С вдохновением рассказывала о том, что хотела бы странствовать, увидеть мир за пределами деревушки, совершить паломничество на Священную гору. Но есть мечты, которым просто не суждено сбыться… — сдавленно продолжал староста. — Сёта… Ты был влюблён в Нану, верно? — вдруг тихо спросила госпожа Танака. — Не отнекивайся. По глазам ведь сужу. Я понимаю: ты хочешь, чтобы душа твоей первой любви обрела покой. Но прошу тебя… Дай сбыться её мечте.