Кафедра спиритизма и оккультных коммуникаций

После Катиного рассказа Ивану Иванычу Францеву стоило огромного труда удержаться от своего фирменного выражения, которое метко называли «лицом лица». Ему вообще сложно было контролировать мимику, за что многие над ним подтрунивали, включая жену, хотя Евгения Ивановна утверждала, что в том числе за это его обожает. И всё-таки по жизни это порой мешало. «Тебя можно читать, как открытую книгу», - говорила Женя. А ведь сейчас Иванычу следовало изображать самообладание. Он не имел никакого отношения к тому, что наворотили курсанты, хотя... может, всё-таки имел? Это он много лет назад подарил им на Новый год то самое дорогое и красочное издание про морские экспедиции. Ладно, но был ещё и Крозенко с рассказами о всякой чертовщине и с байками от бабули, у которой он зависал на каникулах в деревне под Барановичами. Были и другие импульсы, в конце концов. Это напоминало комические сценки из мультиков, когда какой-то предмет падает, задевает другой, тот валится на что-то ещё, а потом начинается взаимодействие из серии «занимательная физика» и иллюстрация «принципа домино». Такие моменты в детстве особенно любила его дочка Эля, которая теперь порой взахлёб рассказывала ему про то, как пишутся компьютерные программы и как они работают – и почему порой не работают. Францев не мог всего понять полностью, но ему импонировали логические цепочки, он то и дело что-то переспрашивал и уточнял, и дочь даже вроде бы и гордилась тем, что её немолодой советский папашка настолько любопытен и внимателен, и говорила, мол, даже моё начальство так порой не вникает. Но нынешняя ситуация отличалась в корне. Хорошо было понять, с чего всё началось и «откуда ноги растут», но теперь нужно было разбираться с последствиями. И ещё вступал в действие другой принцип: Францев был главным, на его кафедре творилось неописуемое – и как это теперь следовало разрулить? «Ну да, ну да, всегда виноват капитан», - обречённо думал Иваныч, и мозг сверлили непрошеные аналогии с пресловутой экспедицией. Он пока только и смог произнести, потрясённо покачав головой: - Да, ребятки, ну вы и дали маху. Катя напомнила сдувшийся шарик и обмякла, бессильно откинувшись на спинку стула. Ваня, наоборот, как будто палку проглотил или застыл во льду, со сжатыми кулаками и зубами. Ему, казалось, трудно было удержаться от отчаянного оскала, свойственного при величайшем физическом усилии – например, когда ты альпинист и изо всех сил держишься за выступ, чтобы не рухнуть в пропасть. Потому что сестрёнка выплеснула и на Иваныча, да и на него между делом львиную долю очень интимных размышлений. То ли для оттяжки времени, то ли для какой-то дополнительной аналитики – это Тереховы пока не понимали – Иван Иваныч осведомился: - И как вам спалось всё это время? Я не говорю об отравлении, тут ясно, что приятного мало. А вообще? С учётом содеянного? Он сообразил, что будто бы допрашивает преступников, и мягко уточнил: - У вас лично, на квартире, ничего странного не творилось? - Нет, ничего, - подал голос Терехов. Когда они решились на ритуал, то мимолётно подумали, а не лучше ли провести его дома. Но согласились, что уж лучше на нейтральной территории – а то вызовут неведомую хрень, она там поселится на съёмной квартире, и будущим жильцам страдать. А вот о своём вузе, который тоже для них в некотором смысле был домом, не позаботились. Изменённое сознание, что ж ещё сказать. Ваня с Катей тоскливо переглянулись, и читалось в этом только одно: «Какие же мы придурки...» Иван Иваныч пошевелился в кресле, поудобнее устраиваясь, и задумчиво осведомился: - Ну и что, мои дорогие? Каковы конструктивные предложения? В переводе на общечеловеческий язык с интеллигентно-францевского это означало только одно: «Вы эту кашу заварили, вам и расхлёбывать». Ванька Терехов со стыда готов был, казалось, зарыться на два метра в вечную мерзлоту острова Бичи, а Катька хотела бы последовать за ним. Иваныч воздел очи горе и глубоко вздохнул: - Я вижу, что предложений как таковых не имеется. И всё-таки хотелось бы по справедливости. Я бы мог позвать батюшку для избавления от нечисти, у меня есть несколько знакомых. Но боюсь навредить. Я не стопроцентно уверен, что здесь у нас именно тот, кхм, товарищ. Но и зла этот некто не делал. Поэтому не хотелось бы причинить урон и ему. Катя судорожно сглотнула: значит, завкафедрой не настроен на некую казнь? А вот следующие его слова прозвучали неожиданно. - Поскольку вы прибегли к нетрадиционным методам, то и проблему стоит решать, так сказать, нетрадиционно, - многозначительно произнёс Иван Иваныч. – Со мной, в частности, Фёдор Родионыч согласен по этой части. Брат и сестра опять воровато, украдкой переглянулись. Францев у них ассоциировался если не с самодержавием, то с православием и народностью так точно. А теперь он... демонстрировал несколько большую гибкость? Не давая простора для размышлений, Иваныч откашлялся и объявил: - На ваше великое счастье, в городе сейчас имеется один квалифицированный специалист, которому доверяю даже я. Тут уже Ваня с Катей с откровенным недоумением сначала вылупились друг на друга, а потом на Иваныча. - Специалистка, точнее, - снисходительно усмехнулся он, - или как там у вас теперь принято выражаться. Вот вроде как моя жена, Евгения Ивановна, по образованию – «филологиня»... Ладно, я отвлёкся. В общем, у неё как раз случился отпуск после конференции в Кунсткамере, и за время вашего больничного она ещё не улетела в родные пенаты на Сахалин. А вот в тонких материях смыслит, даром что занимается наукой. Катя воспряла. Она даже качнулась вперёд на стуле. Неужели Иван Иваныч говорил о той, о ком она подумала?! Саамай. Загадочная Саамай Ойунская. Культовая личность у них на кафедре, якутская девушка, что по примеру своего отца абсолютно самостоятельно выгрызала в граните российской академической жизни путь наверх – и притом не теряла связи с предками и их магическими практиками. Как это смешанное амплуа за ней закрепилось, было непонятно – равно как и то, что обе стороны её натуры и деятельности вызывали неподдельное уважение. Даже у консервативного Ивана Иваныча, который вне академических мероприятий общался с ней и её отцом очень официозно и не совсем понимал, куда себя деть во время встречи. Вне конференций и выступлений Саамай также слыла очень немногословной и сдержанной, даже слишком – притом что те, кто сумел с ней сблизиться, в частности, Хорошаев и Крозенко, говорили, что она своя в доску. По счастью, как раз через них двоих подружились с ней и Тереховы. Поначалу они тоже удивлялись, насколько её поведение с друзьями отличается от всегдашнего сурово-неприступного вида, разбавляемого сарказмом на словах и прищуром охотничьих миндалевидных глаз. Но этот её стержень всегда ощущался, и сейчас после красноречивого намёка Ивана Иваныча брат с сестрой, с одной стороны, возликовали, с другой стороны, внутри у них всё сжалось. Катя так и представила молчаливый затяжной взгляд Саамай, нацеленный на неё, как гарпун на нерпу. Лучше было даже не пытаться воображать, что именно подумает якутка, узнав, каких дров наломали два юных питерских балбеса. - Итак? – после затянувшегося молчания выразительно приподнял брови Иван Иваныч. - Сегодня же ей позвоню! – отчеканила Катя. – Нет, сейчас, при вас! Она выхватила телефон и начала набирать номер. Как назло, в трубке слышались длинные гудки. - Да я верю в вашу добросовестность, Катерина, - протестующе поднял руки Францев. – Можете не стараться. Мы тут уже две недели с вашим мальчонкой сосуществуем, пара минут ничего не изменит. Вы только, когда договоритесь, поставьте меня в известность, хорошо? Он ещё спрашивал! Да в его положении полагалось приказывать. - Естественно! – хором воскликнули Ваня и Катя. Приходилось констатировать всё то же наблюдение насчёт одной извилины на двоих – даже Иваныч заулыбался. К тому же, он испытывал облегчение от того, что вынужденная экзекуция окончена и что горе-некроманты с такой готовностью взялись исправить ситуацию. Могло показаться странным, что он сам не обратился к Саамай – но когда они обсуждали «нестандартные методы» с Крозенко, то им обоим даже в голову такой вариант не пришёл, а всё потому, что от них деликатная просьба прозвучала бы довольно дико. Иваныча осенило буквально пару-тройку дней назад, и он сразу же придумал, как вплести намёк на решение в воспитательную беседу. Да и мучить Ваню с Катей ему изначально не хотелось: та дичь, которую они утворили, явно должна была иметь под собой солидную основу. Поэтому его больше интересовали объяснения, а не извинения. И они в каком-то смысле растрогали Францева. «Надо же, - подумал он, - как ребяткам в душу запала тема той злосчастной экспедиции... И сердце у них доброе. Вот только всё у них через, кхм, «Северо-Задний проход». Потирая пальцами лоб, Иваныч застыл в задумчивости – из неё вывело тихое деликатное хмыканье Вани и вдруг ставший совсем тонким голосок Кати: - Иван Иваныч... - А, - встрепенулся он, - да, разумеется, вы свободны. О созвоне помним, да? Закивав в качестве подтверждения, Тереховы подорвались со стульев и попятились к двери. Разумеется, чуть не навернувшись из-за коварных пачек бумаги на пути – Ваня с Катей и думать про них забыли. - Аккуратней, ребят! Вы мне нужны целыми и невредимыми! – донёсся голос Иваныча. Совсем уже красные как раки, Тереховы отперли дверь и благополучно сиганули наружу. Какое-то время они просто стояли, глядя друг на друга и тяжело дыша, словно после кросса. - Я аж взмок, - выдохнул Ваня. - Ой, кто бы жаловался! – с гримаской проворчала Катя. – Вообще-то, это мне пришлось отдуваться! - Ну, логично, ты ж идейный вождь и инициатор! – парировал Ваня. Но препирательства им пришлось оборвать – у Кати зазвонил телефон, и на экране высветилось знакомое фото: девушка с тонким скуластым лицом и раскосыми глазами, одетая в кислотно-оранжевую «научно-исследовательскую» парку с пушистым капюшоном. Катя пристально глянула брату в глаза, коротко кивнула: «Ну, удачи нам!» - и нажала зелёную кнопку, принимая вызов.