Белая Лилия

— Почему ты кричишь? Парень мученически потёр свои веки. — Я не кричу. — Ответила его сестра. — Кричишь! Я каждое утро не могу доспать из-за вашего крика! — Да сколько можно повторять… — её голос стал выше, — это не крик! Это пение. — Что громко — то крик. — А как иначе? Мы должны встречать солнце почтительно, — она с какой-то гордостью подняла голову и прижала смуглый кулачок к своей груди, продолжая идти вперед, — если мы будем петь тихо, то оно не услышит нас, и забудет, что мы его любим. — Я думаю, у солнца хорошая память, чтобы и так это запомнить. — А ну цыц! — девочка нахмурила брови, — Это наша традиция. Мы должны её соблюдать. Спустя пару секунд она добавила: — И вообще, мы красиво поём! — Красиво, красиво... Но рано! — А кто тебе виноват, что ты не хочешь до восхода просыпаться? Но едва договорив, девочка неожиданно засмеялась, чем слегка обеспокоила своего брата. — Ты чего смеешься?! Она пыталась ответить, но её слова то и дело запинались о собственные смешки. — Ты... хах… просыпаешься... ха… как солнышко! Мальчик нахмурился, а на его щеках прорезался легкий румянец. — Солнечный братик! — Эй! — Солнечный, солнечный! У тебя и волосы — как солнышко! И блестят на солнышке, как само солнышко! — Да у тебя у самой волосы такие же! Девочка улыбнулась и наклонила голову в сторону. — Но я-то раньше солнышка просыпаюсь, — она указательным пальцем ткнула брата в кончик носа, — и раньше тебя, братик сол-ныш-ко! — Да ну хватит уже... Очевидно, что мальчик был смущен. Однако вместо ответа сестра его лишь улыбнулась и вновь вернула взгляд на дорогу. Некоторое время они шли молча, пока брат не нарушил тишину. — Ты-то хотя бы петь умеешь. — А ты хорошо вышиваешь. — Так и ты тоже. — Верно. Девочка снова посмотрела на брата. Глаза её ясно улыбались. Яснее, чем губы. — Понимаешь, к чему я клоню? — спросила она. — Нет. — И ты научишься петь. Девочка улыбнулась устами, но смотрела не на брата, а вперед, — туда, куда они шли. — С чего бы это? — Потому что мы с тобой вместе. И то, что получается у меня, получится и у тебя. И наоборот. — Тогда почему я не умею петь? — Ты начнешь петь сразу, как захочешь. — А если не захочу? — Значит, оно тебе и не надо. В этом ведь нет никакого, как там бабушка говорит, — девочка задумчиво протянула палец к подбородку, — детерминизма, вот. У тебя есть возможность, но ведь это не предназначение. Ты всегда можешь научиться петь, и у тебя это непременно получится, но если ты не хочешь, то, значит, оно и не нужно. Мальчик задумался. И снова какое-то время они шли молча, пока он вновь не нарушил тишину. — Завтра я встану раньше. — До восхода? — До восхода. — Тогда я поделюсь с тобой своим хлебом. — А я с тобой своим. — Идёт! *** — Ну погоди! Эй! Эй! Да стой ты! Я не поспеваю за тобой! — Улитка! Улитка! — Ты хочешь обидеть меня таким словом? — Да, а что? — Улитки — замечательные существа! — Ты правда так думаешь? — Конечно! — Тогда... тогда я хочу тебя похвалить! Улитка, улитка! — Сама улитка! — Да, да, я улитка! Мы улитки! — Мы улитки! — Весёлые улитки! Пространство наполнялось задорным звоном. Близнецы прикладывали указательные пальцы к своим лбам, имитируя улиточьи рожки, и бегали по кругу, словно пытались друг друга поймать, но, на самом деле, совершенно не пытались. И когда им довелось столкнуться — а это было именно так — их ноги случайно (а может, и нет) заплелись — они небрежно упали на траву, замарав зеленью молочные коленки и льняные платья. Но, упав на твердую землю, вместо плача лишь засмеялись новой волной. Затем один близнец заключил другого в объятья, и второй поцеловал первого в персиковую щеку. Какой звук может быть приятнее детского смеха? Что может быть искреннее детского смеха? Детей, чей разум еще не отравлен взрослыми идеалами. Детей, чьи сердца кричат любопытством, но ещё не укололись веретеном, осуждённым ввергать в вечный сон. Детство неприкосновенно. — Эй, эй, вы там! Близнецы повернули головы в сторону, откуда шёл голос. Там, на горизонте, на вершине холма, показались три фигуры. Две из них были им знакомы— мальчик и девочка, брат с сестрой. Но между ними шла фигура, прежде которую близнецы не видели. Она была белая, и была немного ниже брата и сестры. Подростки вели её за руку, и когда один шёл справа, другая шла слева. Не было слышно, о чём они говорили, но когда те наконец подошли ближе, стало ясно — они были приятно удивлены, и радость брала вверх над удивлением. Этого нельзя было сказать про фигуру, чьи руки они держали — она оглядывалась по сторонам, и если бы можно было описать взгляд её, то было бы это так: "настороженная сталь". — Смотрите, что мы нашли! Близнецы смотрели на них, словно завороженные. Те двигались удивительным образом: пусть у них и была почва под ногами, но движения их были так легки, словно те парили по ветру. Их волосы развевались, особенно у сестры и фигуры, так как были длинны – и это только усиливало эффект невесомости. По крайней мере, так им казалось. Такая дистанция заставила детей затаить дыхание. До тех пор, пока они не стали отчетливо слышать сердцебиение. Лишь когда подростки прошли, близнецы вновь оживились и стали спорить: кто же это был? — Да это же снежинка! — сказал один. — Нет, это утиное пёрышко! — возразил другой. — Нет, это лебединое крылышко! — Нет, вата! — Хлопковый цветок! — Хвост снежного барса! — Ушки зимнего зайчика! — Звёздочка! — Луна! — Молочко! — Манная кашица! — Пшеничный хлебушек! — Седина бабушки! Так бы они и спорили, если бы от последнего варианта у одного близнеца не проскочил смешок. Тогда второй предложил: — Хей, а давай считалочку? — Споем? — Станцуем! — Какую именно? — Про гадание! — Хорошо! Близнецы встали друг напротив друга, взялись за руки и соприкоснулись лбами. Они выдвинули вперед по ножке, ударили по земле пятками четыре раза, закинули головы назад и начали крутиться. Они напевали:

Раз, два, три, четыре Мы идём гадать! За горы, за поля, за царствия далёкие! Выяснять, кто виноват! Мы уйдём и не вернёмся Мы уйдём на свет небесный Отныне будешь ты считать! Пять, шесть, семь! Мы будем искать. Восемь, девять. Кого же нам четвертовать?

Они были шустры и ловки, словно два играющих хорька. Моментами их движения напоминали вальс, но каждое движение одного ребёнка повторялось другим. Они продолжали:

Нет, нет, ты не трогай! Душеньку невинну. Её плоть не знает боли. Не порть священно место! Никого не нужно Никто не виноват! Десяти не будет Нас позвали пировать!

Издалека донёсся нежный материнский голос, зазывающий на обед. *** Скрипнула деревянная дверь, открывая проход в избу. Старушка, перебирающая за столом корешки, посмотрела в проход. Зрение её было не в лучшем состоянии, но силуэты подростков она узнала. — Что это у вас? Голос её был такой же скрипучий, как и дверь, но мягкий и тёплый, как свежесваренный кисель. — Бабушка... — начала сестра, первая перешагнувшая через порог избы. Она повела за собою следующую фигуру, и та следом переступила за порог. — Река родила. — Закончил брат, прошедший за порог последний.