Искры ветра

      Михаэль сильнее кутался в тёплый, кашемировый шарф, спеша на работу. Осенний день обещал был холодным и дождливым, поэтому с самого утра хлестал прохожих ветром по лицу, не давая забывать что осень уже вступила в свои законные права. Но, за отвратительное настроение сегодня была ответственна не только погода, а еще неизлечимо больная, десятилетняя девочка.       Когда Дмитрий Сергеевич решил, что возможности их больницы и комплекса «Павлов» хватит на большее, при больнице было открыто отдельное крыло, куда принимали больных со всех мест СССР. В основном, это были тяжелые случаи, неизлечимые заболевания, к ним толпами шли пациенты, на которых другие врачи уже поставили крест. Во главе нового учреждения поставили Михаэля, он давно сыскал на Предприятии славу талантливого врача. Сеченов появлялся в больнице время от времени, участвовал в разработке лекарств и осматривал пациентов, но большую часть работы все же выполнял зам. И он с удовольствием занимался своей работой, вылечил не один десяток тяжелых пациентов. Но, первые смерти ударили особенно больно, Михаэль долго переживал и, возможно, винил себя, что не смог помочь. Не спал ночами вновь и вновь пересматривая истории болезни, ища там хоть что-то, за что в будущем можно было бы зацепиться, чтоб не допустить повторения подобного. Дмитрий Сергеевич не мог оставить без внимания состояние коллеги, и сотню раз призывал не принимать всё так близко к сердцу, но Михаэль не мог. Как можно спасать кому-то жизнь и не сопереживать?       Так вышло и в этот раз. Зульфию доставили к ним в критическом состоянии, после неудачных попыток лечения в ее родном городе, но глиобластома не поддавалась вообще никакому воздействию даже здесь, на Предприятии. Михаэль уже испробовал все: химиотерапия в комплексе с радиотерапией, они с Сеченовым рассматривали вариант хирургического лечение в виде резекции, но расположение опухли в функционально значимых церебральных зонах, отвечающих за речь, моторную функцию, чувствительность, не давали безопасно провести операцию, даже при использовании высокоточных роботов. Из отведённых девочке пятнадцати месяцев оставалось всего несколько недель, и Михаэлю предстояло сообщить об этом ее родителям. Они уже ожидали его возле постели дочери.        — Михаэль Генрихович, — сразу поднялся с места отец семейства, он больше всех ждал хороших новостей.        — Здравствуйте, Имран, Сумая, — обратился Михаэль сразу и к отцу и к матери, — к сожалению, у меня для вас плохие новости. Зульфия страдает от агрессивной формы глиобластомы, и ее состояние крайне тяжелое. Я не могу давать вам ложных надежд, поэтому говорю прямо: мы, к сожалению, ничем не может ей помочь, — по щекам матери тут же потекли слёзы, невозможно и представить что творилось в ее душе в этот момент.        — Нет, вы не можете говорить такие вещи! — запричитала она, — Что мы можем сделать? Нужно спасти нашу дочь!        — Есть ли еще хоть какие-то варианты? — сдержано поинтересовался отец семейства, но Михаэль подметил, что каждое слово ему давалось с трудом. Не удивительно, когда узнаешь о скорой, и крайне мучительной, смерти единственного ребёнка.        — Я сделал все, что мог, — заверил его немец, — Лечение было максимально интенсивным, но на этом этапе мой коллектив не может ничего больше сделать. Наша команда будет заботиться о Зульфие, чтобы облегчить ее страдания в последние мгновения жизни, но лечения больше нет.        — Но у нас же есть еще время! Да, немного, но есть! — не успокаивалась мать, — Да что вы за врач такой, если не можете спасти своего пациента!        — Я врач, а не господь бог, — коротко бросил Михаэль, слова его безусловно задели, — Я сочувствую вашему горю, но помочь ничем не могу, — он вышел, не обернувшись на убитых горем родителей, и до конца дня заперся в кабинете. Сейчас мужчина как никогда понял, почему Сеченов советовал ему абстрагироваться и не принимать всё так близко. Михаэлю было практически физически больно от такой крупной неудачи, и как бы он себя не убеждал, что сделал всё, что мог, не смог успокоить рвущееся на части сердце.        — Дмитрий Сергеевич, — он набрал номер начальника, — У вас будет свободное время вечером?

***

      Этот случай сильно изменил Михаэля. Он перестал контактировать с пациентами и их родственниками, переложив эти функции на своих подчинённых. Конечно, хуже от этого он работать не стал, но с обезличенными диагнозами работать оказалось легче. Остальной персонал больницы заметил столько резкую перемену в коллеге, но спрашивать что послужило причиной никто не стал. Год за годом, он успешно применял новые, технологичные, методы лечения, спасая сотни жизней. Со временем количество пациентов, что отправляли для лечения на Предприятие резко сократилось, ведь многие наработки были переданы в учреждения здравоохранения по всей стране и лечить даже самых безнадёжных можно было по месту.       Теперь отбором тех, кто приедет лечиться к ним занималась специальная комиссия, что рассматривала историю болезни, уже предпринятые шаги для лечения и, конечно, возраст пациента. Предпочтение отдавалось молодым людям и девушкам, состоящим в партии, что еще долгие годы могли бы работать на благо Советского народа после выздоровления. Михаэль в эти процессы не вмешивался, лишь лениво листал карты больных, сразу прикидывая в голове план лечения. Теперь он уделять больнице меньше времени, больше погружаясь в дела Предприятия, ведь отделение могло пустовать на протяжении нескольких недель, пока комиссия не находила подходящего кандидата на лечение.       Пока в отделении было пусто Михаэль заседал в своём кабинете, что находился в штаб-квартире Предприятия, по соседству с кабинетом Дмитрия Сергеевича, перебирал бумажки, проходился с инспекцией по комплексам и участвовал в скучнейших заседаниях. Вот и сегодня, он сдерживал зевок в очередной раз слушая о приходах-расходах, импорте-экспорте и прочих вещах, что мужчину мало интересовали. Сеченов вещал о новых разработках и периодически поглядывал на своего зама, что совсем зачах от скуки. Он уже знал, чем может развлечь товарища доктора.        — Сегодня заседание врачебной комиссии, ты помнишь? — поинтересовался Дмитрий Сергеевич идя с Михаэлям по коридорам штаб-квартиры.        — Да, помню, — как-то не весело отозвался он, — Отделение пустует уже несколько месяцев, и я просто не могу поверить, что во всём Союзе нет тех, кто нуждался бы в нашей помощи.       — Миша, — протянул Сеченов, — всё гораздо сложнее. Есть много тех, кому бы мы могли помочь, но, еще есть те, кого не одобрит партия. Конечно, в открытую этого никто не скажет, мы соберемся, со скорбным видом посмотрим в документы и откажем, ссылаясь на то, что помочь ничем не можем. Я тоже этим не доволен, но у нас связаны руки, по крайней мере сейчас, — Михаэль промолчал, за годы жизни в СССР он так и не понял, как можно отказать в лечении ребенку, только потому, что его родители где-то, что-то, неудачно сказали или сделали. Дети, ведь, за грехи родителей не отвечают.       Простившись с начальником немец побрел в свой кабинет и до вечера готовился к медкомиссии. Мужчина проверил готовность отделения принять пациентов, укомплектованность препаратами и оборудованием (врачи из «Павлова» бывало воровали у них аппараты УЗИ). Михаэль с тоской глядел на пустые палаты, думая о том, сколько же возможностей исследовать болезни потерянно из-за решения партии. Он уже проработал в голове пламенную речь, что произнесёт сегодня в случае очередного отказа в лечении по политическим причинам.       Состав комиссии сегодня был особенно неприятным для Михаэля: идеологи, местные партийные деятели, и все три специалиста, что имели отношения к медицине. И то, врачами были только двое: сам Михаэль и Дмитрий Сергеевич. Третьим специалистом была супруга Сеченова, Анна. Девушка была вирусологом, и не редко помогала и консультировала немца в случая, что затрагивали ее профиль. Знакомы они были давно, с первого же дня, когда Анна появилась на Предприятии 3826. Даже, несколько месяцев работали вместе, пока девушка не выбрала профиль вирусологии. Тогда, с барского плеча, Дмитрий Сергеевич пожаловал ей небольшой, но собственный, исследовательский блок. Михаэль только порадовался за нее, ведь за который промежуток времени Аня сделала настоящий прорыв в исследованиях.       Девушка приветливо помахала и указала на место рядом с собой и немец, не поздоровавшись с остальным, уселся рядом с ней, сразу открывая папку с претендентами на получении помощи. В этот раз медицинских карт было не мало, и в душе мужчины теплилась на то, что работы по его прямому профилю, в кои-то веки, прибавится.       — Чего хмурной такой? — поинтересовалась Аня, — Работать хочешь, а не дают? — Михаэль лишь криво усмехнулся, девушка как всегда была проницательна, — Не переживай, в этом месяце желающих больше, чем обычно. Кого-то да выберем.       Но, надежда умирала с каждой минутой всё больше и больше. Сегодня комиссия была особо придирчива, и отметала практически каждого претендента. Один казался им слишком старым, тут протестовал лично Сеченов, он не считал пятидесятилетнего мужчину старым и не способным к продуктивной работе, но идеолог был непреклонен, претендент, по его мнению, был всего лишь строителем, и не нёс особой полезности обществу. Михаэль злился, а Аня лишь качала головой, прибывая в настоящем шоке.        — Тааак, — протянул идеолог откладывая очередную медкарту, с красным штампом «Отказ», в отельную стопку и беря новую, — Косицына Вера Георгиевна, двадцать восемь лет, учитель, — мужчина перелистнул страницу, и сощурился, пытаясь прочитать неразборчивый врачебный почерк.        — Там нет диагноза, — недовольно ответил Сеченов на немой вопрос, — Только симптоматика перечислена, врачи не смогли установить, что с ней не так, поэтому отправляют к нам. Михаэль, — немец вчитался в историю болезни. Перебои в работе сердца, боль в грудной клетке и обмороки вырисовывали не самую радужную картину.        — Могу предположить кардиомиопатию, если остальное местные доктора уже исключили. Но, требуется дообследование, — заключил он.        — Прогноз? — уточнил Сеченов, хоть и сам прекрасно знал ответ.       — Неблагоприятный, без лечения, полтора — два года, а если есть аритмий и тромбоэмболические осложнения, и того меньше, — заключил немец.        — А лечить как? — последовал вопрос от представителя партии, — Сильно ли это затратно? — Михаэль душил в себе вспышки гнева. Собравшихся не интересовала ни наука, ни спасённые жизни, лишь выгода, что они могут извлечь из выздоровевшего человека.        — Обычно назначают кортикостероиды и иммунодепрессанты, — начал Сеченов, — но, чаще всего консервативное лечение является малоэффективным. Я больше склоняюсь к хирургическому.        — Прогноз после лечения? — не унимался партиец.        — Чтоб давать прогнозы, нужно дообследовать пациента, чтобы точно знать, что мы будем лечить, — проворчал Михаэль.        — Затратно, и возможно, бесполезно, — подытожил идеолог. Он не стал больше ничего уточнять, лишь потянулся к штампу отказа и немец не смог сдержатся.        — Да ладно! — воскликнул он и все присутствующие повернулись к нему, — Вас только затраты волнуют? А как же жизни людей? Исследования таких болезней важны, неизвестно, кому может потребоваться такая помощь в следующий раз. Даже высокопоставленные министры не застрахованы от таких страшных заболеваний, а вы лишаете медперсонал возможности набивать руку в лечении, тем самым ставя крест на успешном лечении вас или ваших близких! — Михаэль уже переходил на повышенные тона, заставляя комиссию вздрагивать. Он не надеялся на поддержку, все слишком боялись идти против, но, неожиданно, эту самую поддержку ему оказали.        — Я согласна с Михаэлем Генриховичем, — Анин голос звучал уверенно, — Мы действительно теряем огромное поле для исследований и заставляем простаивать инновационный научный центр. Это гораздо затратнее, чем неудачное лечение, — комиссия пялилась на девушку с расширенными от шока глазами, но перечить ей никто не стал.        — Миша, — обратился к нему Дмитрий Сергеевич, — вместимость отделения сколько?        — Двадцать коек.        — Вот и обеспечьте полную загруженность отделения, уважаемые товарищи, — обратился он к комиссии, — Дети, онкологические больные, старики, все они нуждаются в нашей помощи. Мы, врачи, а не палачи, и не нам решать, кому жить, а кому умирать, — он сгрёб со стола все медкарты и передал Михаэлю, — Они все твои, новых больных можешь брать по мере выписки выздоровевших. Все могут быть свободны, — спорить никто не стал, люди повскакивал со своих мест и направились к выходу оставляя в помещении начальника, его зама и супругу. Когда за последним из вышедших закрылась дверь, Аня промолчать не смогла.        — Это было сильно, — она коснулась руки Дмитрий Сергеевича, — ты молодец, давно пора было их на место поставить. Сеченов закивал и перевёз взгляд на шокированного немца, тот явно не ожидал такого развития событий.        — Доволен?        — Вы уверены, что оно того стоило? — уточнил Михаэль, он предполагал что подобное решение начальника может не сыграть на руку ни ему, не Предприятию в целом.        — Мы не можем построить цивилизованное общество, пока кто-то один решает, кому жить, а кому умереть. Имея ресурсы мы должны оказывать помощь, — бескомпромиссно заявил Дмитрий Сергеевич и перевёл тему на другие рабочие темы. А Михаэль лишь тихо ликовал, он наконец-то сможет помогать, всем, кто в этой помощи нуждаются.