Смертный (Ворон и Соловушка)

Бабушка, а ведь у него человечьи руки. Ты посмеешься, конечно, и скажешь – какими же им быть? А вот для меня это в диковинку. Я всегда мнила колдуна нелюдем – полузверем али полумертвецом. Знаешь сама, что о нём в народе говорят. Да, я видела его тогда в темнице, висящего на цепях, видела, что облик у него человеческий, людской. Но даже тогда, измученный и сломленный, он внушал страх. Кто знает – что скрывается под этой личиной? Он держал власть в Белогорье целую тысячу лет – слабый да смертный точно так бы не смог. Знать, сила его колдовская велика, опасна… Кто спрятан под вороновым опереньем и тяжелым потухшим взглядом? Друг или ворог страшный? Глаза он от меня прячет, словно скрывает что-то, а вот руки… Руки не солгут – сразу его выдадут. И вчера он дал к ним прикоснуться. Они живые, бабушка. Бледные, холодные, но не ледяные, не мертвецкие. Сама я вызвалась помочь – хоть и ловко он одной правой рукой левую перевязывал, а ведь всё сподручнее двумя это делать! Вот и решила помощь свою предложить. Думала, точно откажется – а он, нет, почему-то согласился. Доверился мне. Рана у него страшная под бинтами заговоренными. От основания до самых пальцев - глубокий порез как от ножа острого. Сказал, что никогда эта рана не заживает, что это след от договора, с Тьмою заключенного. А перевязывает ее он, мол, для удобства, чтобы в бою не мешалась. Только вижу я, бабуся милая, что полуправда это. А правда в том, что ему больно. Пусть и говорит колдун, что боли не чувствует – я-то вижу как он жмурится украдкой да зубы сжимает, когда в бою удар пропускает. И когда бинты на ладони меняет на свежие. Я осторожной была, бабушка. Старалась не тянуть сильно, не вязать туго – и руку его раненную держать крепко, но ласково. Живые у него руки, пусть и немного грубые – а от моих они еще и согрелись, словно оттаяли. Знаешь, пальцы у него длинные да такие ладные, ровные, что залюбуешься! Уж скажу тебе по секрету – как начнет он колдовать, руками знаки складывать, так и хочется смотреть, не отрываясь – так ловко, играючи у него это получается! Годами, веками отточены движения, ни одного лишнего взмаха, ни одной неверной чёрточки. Вот только эти полоски ткани заговорённые… Под ними боль, что никогда не уходит. Представь, никогда! Вот уже тысячу лет живёт он с ней. И терпит, горемычный. Бабушка, родная, почему мне хочется снова взять его руки в свои – согреть, исцелить, чтобы он больше не страдал? Бабушка... Почему мне его так жалко?