Игры разума

Дождь не собирался останавливаться. Тина сидела на подоконнике в коридоре Конгресса и смотрела, как мелкие капли стремительно пролетают мимо окна и разбиваются о землю где-то далеко внизу. Было раннее утро, и полчаса назад Пиквери вызвала её в свой кабинет. Следователь предполагала, о чем мадам Президент хочет с ней побеседовать. После вчерашнего инцидента могло быть несколько вариантов развития событий, но Тина постаралась подготовить себя к каждому. Что бы Серафина ни сказала, ей позарез нужно было поговорить с Грин-де-Вальдом. Голдштейн судорожно зевнула. Она бы не отказалась от крепкого кофе, потому что глаза то и дело закрывались сами собой. Ночь прошла просто ужасно: Тина не могла нормально спать, то и дело вскакивая с постели из-за кошмаров, в которых видела пустые и мертвые глаза мистера Грейвса. Проклятый иллюзионист добавил ещё одну каплю в уже и так бездонный океан душевных терзаний. Девушка старалась не разбудить Куинни, но та всё равно просыпалась, чувствуя, что с сестрой что-то не так. Остаток ночи Порпентина была вынуждена просидеть на кухне со свечой, которая, она верила, прогоняет всё дурное. Мягкий свет ложился на усталое лицо, и девушка смотрела на пламя, как заколдованная. Но даже живой огонь не смог справиться с её мыслями. Тина снова тонула в прошлом, хотя обещала себе этого больше не делать. Она хорошо помнила, как её мир перевернулся. Это произошло не сразу. Он опрокидывался постепенно, как огромный люк от колодца, а она, Тина, стояла на его краю и безостановочно съезжала вниз, не предпринимая попыток как-то затормозить и уберечься от падения. Ей казалось, что это неизбежно. Это чувство прочно поселилось у неё внутри с того самого вечера, когда она отнесла дракклово письмо мистеру Грейвсу домой, а затем он выставил её за дверь. Знала ли она, что он тем самым спасает ей жизнь? Конечно, нет. Голдштейн спрашивала себя: неужели она сама привела Грин-де-Вальда к порогу Персиваля? Тёмный волшебник атаковал сразу, как она вышла за дверь? Вполне возможно, что всё было именно так. Тогда она не могла думать ни о чем другом, кроме мистера Грейвса. Её грызла глупая обида за то, что он заглянул в её душу, а сам попрощался и исчез из её жизни. В буквальном смысле. Сначала она ждала. Знака, жеста, слова, хоть чего-нибудь, но всё было напрасно — с того самого вечера волшебник словно перестал её замечать. Нет, он не игнорировал её целенаправленно, не избегал — Порпентина Голдштейн как живое существо просто перестала для него существовать. Это было неожиданно и больно. Очень больно. Грейвс молча ушел в свой мир, в котором Тине не было места. Какое-то время она надеялась, что это временно, что этому наверняка есть какое-то логическое объяснение. Но шло время, и становилось только хуже. Коллеги спрашивали пришибленную девушку, все ли у неё в порядке, бросали сочувственные взгляды, но никто из авроров группы Грейвса не знал, что их начальник когда-то целовал следователя Голдштейн и вёл себя совершенно недопустимо для своего статуса хладнокровного и строгого начальника департамента магического правопорядка. Впрочем, Тине и самой начало казаться, что всё это — больной бред её воспаленного ума. Она всерьез опасалось, что у неё поехала крыша. Но у неё была Куинни, а Куинни твердо знала, что Тина не бредит. Всё, что случилось за последнее время, было правдой, но по какой-то причине Персиваль взял и переменил к ней своё отношение. Тогда вместо отчаяния Голдштейн почувствовала гнев. Настоящий, прожигающий нутро, он требовал немедленного разрешения ситуации. Не желая сидеть, сложа руки, Тина решилась на рискованный шаг: подкараулила мистера Грейвса после работы. Он шел по коридору, на ходу испепеляя рабочие записки, не дождавшиеся своего адресата. Тина никогда не видела, чтобы главный аврор позволял себе такую вольность, и буквально споткнулась на месте, выйдя из-за угла. — Мистер Грейвс, — её голос прозвучал глухо. — А, Тина, — бросил он, на мгновение притормаживая и окидывая её взглядом. Трудно было сказать, что почувствовала Порпентина в тот момент. Сердце заныло, как будто его скрутили в жгут, а во рту мучительно пересохло. С таким же результатом он мог посмотреть на любой предмет мебели. В его глазах не было ничего. Они были пустынно-холодными, как будто не прожигали её насквозь до головокружения не так давно. — Вы что-то хотели? — на мгновение в его взгляде мелькнуло что-то странное. Тине показалось — насмешка. — Я... Нет, сэр. Ничего. — Ну тогда я... — Конечно. Голдштейн посторонилась, подождала, пока шаги затихнут вдалеке, и кинулась в ближайший пустой кабинет. Там она вцепилась зубами в свою руку, чтобы не закричать на весь МАКУСА, и пнула пустую корзину из-под бумаг так, что она улетела в другой конец комнаты. Гнев смыло ледяной волной ужаса. Тина вдруг поняла, что никогда не знала настоящего Персиваля Грейвса. Беспощадный, хладнокровный глава аврората в два счета расправился со своей привязанностью к ней и совершенно не страдал по этому поводу. У него было право так сделать, если бы он решил, что у них двоих нет будущего. Самое ужасное, что девушка успела поверить, что это не так. Персиваль был не из тех людей, которые могут обмануть, а значит, дело было в чем-то другом. Однако гадать на кофейной гуще Тине было противно, а строить пустые домыслы — невыносимо. Наверное, у Голдштейн было два сердца: то, которое она отдала этому невероятному мужчине, сгорело заживо, но она почему-то продолжала ходить, дышать и работать. Внезапная душевная боль была настолько нестерпимой, что механизм самосохранения сработал как гильотина и отсек агонизирующую часть её существа. Так что, к собственному удивлению, девушка вдруг поняла, что она продолжает жить. Бездеятельная тоска вообще была ей несвойственна, так что, чтобы не сойти с ума, она изо всех сил принялась трудиться. Весь отдел бился над загадочными нападениями на немагов, и мистер Грейвс вечно где-то пропадал, так что у Тины не было повода с ним пересекаться. Однако цепкий ум следователя не давал ей возможности просто выбросить начальника департамента из головы. Сама того не желая, Тина следила за ним, как если бы тот был подозреваемым. Видимо, подсознательная тяга к Персивалю была настолько сильна, что девушка пользовалась любым поводом, чтобы быть к нему ближе. Такое поведение было нездоровым и смахивало на диссоциативное расстройство личности, о чем ей прямо заявила Куинни. Однако Тина довольно умело избегала расспросов и сестринской опеки, прикрываясь работой. Ей действительно нужно было вести расследование, вот только её делом вместо таинственных нападений стал мистер Грейвс. Чем больше она наблюдала со стороны, тем больше убеждалась в том, что Персиваль что-то затеял. Он словно что-то искал, хаотично кружа по городу. Загадочные разрушения интересовали его больше всего, но почему-то вместо того чтобы попытаться их предотвратить, Грейвс тянул до последнего, а потом на новом месте происшествия бросался в погоню за ускользающей тенью. Кроме того, его внимания часто удостаивались пресловутые Вторые Салемцы и дети-сироты, за которыми он наблюдал издалека. Именно так Голдштейн познакомилась с Криденсом. В один из вечеров, когда горячие следы снова привели её к церкви религиозных сектантов, она услышала в глубине строения крик боли, а затем ещё один. Ей определенно не нужно было этого делать, но она зашла внутрь. Разглядев на площадке второго этажа две фигуры, одна из которых скорчилась на полу, Тина не раздумывала ни секунды. Мэри Лу отлетела в сторону, а юноша с восково-бледным лицом был спасен от порки. Девушке казалось, что он испугается, увидев в её руках волшебную палочку, но вместо этого в его глазах вспыхнул такой неистовый восторг, что испугалась она сама. Ей не хватило духу стереть его воспоминания, потому что Криденсу явно нужно было чудо, чтобы найти силы продолжать своё существование. Она его прекрасно понимала, поэтому просто положила ему руку на плечо и мягко улыбнулась. Затем она позаботилась о Бурбоун и аппарировала, чтобы не упустить мистера Грейвса из виду. Как оказалось, это было без надобности. Стоило ей глотнуть морозного воздуха, как её бесцеремонно схватили за локоть и толкнули в темный угол какого-то обшарпанного здания, впечатав в стену. Тина не успела достать волшебную палочку, поэтому взмахнула кулаком, не глядя, — благо Лорри продолжал заниматься с ней рукопашным боем. Но её руку с легкостью перехватили, и когда ошарашенная девушка смогла сфокусировать взгляд на лице её похитителя, ей захотелось провалиться под землю. Ну или ударить ещё раз, только теперь хорошенько прицелиться. — Что ты здесь забыла? — раздельно и угрожающе произнес мистер Грейвс, который выглядел удивительно спокойным для человека, который застукал свою подчиненную в неположенное время в неположенном месте. Руку он не отпустил, продолжая сжимать её крепко, почти до боли. Тине было плевать на боль физическую, но его прикосновение обжигало через плотную ткань пальто не хуже раскаленного угля. «Не ваше дело» — чуть было не ответила она, но вовремя сдержалась. Быстро придумать что-то ещё не получалось, и Голдштейн мучительно напрягала извилины, чтобы срочно обеспечить себе алиби. — То же самое я могу спросить у вас, сэр, — если бы слова умели обращаться в животных, то эти стали бы ядовитыми пауками и закусали бы Грейвса до судорог. Но мистер-сама-невозмутимость был совершенно не впечатлен. Мало того, он буравил её взглядом, от которого Порпентине стало совсем не по себе. Он никогда на неё так не смотрел. — По счастливой случайности, я не обязан отчитываться перед тобой, — его сарказм ранил не хуже прикосновений. Тина невольно потянула руку, желая её освободить. Мистер Грейвс опомнился и ослабил хватку. — Ты следила за мной, — констатировал он и разжал пальцы, выпуская Голдштейн на свободу. — Что ж, этого можно было ожидать. Тебе ведь так нравится искать неприятности на свою голову. Тина хотела ответить что-то резкое, но от возмущения поперхнулась воздухом. Персиваль усмехнулся, и его темные глаза сверкнули. — Тина. «Нет, нет, нет!..» — это имя, сказанное так вкрадчиво, хлынуло в её уши, расплавляя внутренности. — Поверь, тебе будет легче, если ты оставишь меня в покое. Ты просто не представляешь, насколько опасно находиться рядом со мной. Порпентине не хотелось верить ему, ей хотелось уйти и не слышать этот глубокий до мурашек голос, который посылал электрические импульсы в каждую клеточку её тела. — Меня никогда не пугали опасности, — вяло откликнулась она, искренне надеясь, что не выглядит жалкой. — Этим ты мне и нравишься. Тина сжала зубы и заставила себя посмотреть ему прямо в глаза. Было не понятно, зачем мистер Грейвс над ней издевается. Что это — снисходительность победителя? Персиваль вдруг наклонился так близко, что девушка невольно вздрогнула. Он произнес тихо, опаляя дыханием её нежную кожу: — Нам всем придется расплачиваться за свои ошибки. Рано или поздно. Он почти коснулся её губами, вдыхая аромат её волос. Наверняка, он слышал, как колотится её сердце. А потом он ушел. Тина сползла по стенке, уткнувшись в колени, совершенно разбитая и измученная. Ошибки, вот как. Ну, если за них нужно было расплачиваться, то ей пора брать кредит в банке. На следующий день её уволили. Вот так просто, без всяких обсуждений — она пришла в кабинет, а авроры встретили её гробовым молчанием. Тони клялся, что не понимает, в чем дело, Хок явно был недоволен, Лорри и Шон просто озадачены. Но никто ничего поделать не мог — приказом свыше она переходила в отделение Абернэти и лишалась всех полномочий служителя правопорядка. В отличие от своих коллег Тина не была удивлена, скорее она ожидала чего-то подобного. Честно говоря, ей было все равно, где работать до потери пульса, и вдали от мистера Грейвса было даже легче. С той минуты она перестала следить за Персивалем и постаралась вообще забыть о его существовании. Единственное, что она сделала напоследок — это поговорила с Президентом, но та была не склонна прислушиваться к её мнению, когда против её слова было слово мистера Грейвса. Когда-то он защищал её от Пиквери, а теперь сам подставил под удар. Какая ирония... — Мисс Голдштейн. ...Потом она познакомилась с Ньютом, и горе-магозоолог своими выходками до поры до времени затмил все её переживания. Куинни радовалась, как ребенок, новой компании странного немага Якоба Ковальски, и события так быстро завертелись, что слились в один большой водоворот... — Голдштейн! Я к вам обращаюсь! Тина вздрогнула и отпрянула от окна, к которому плотно припечаталась щекой. Оказывается, она всё-таки заснула. Рядом с ней стояла Серафина Пиквери и сверлила её требовательным взглядом. — Прошу прощения, — пробормотала она. — Вы должны были явиться пятнадцать минут назад, — гневно отчеканила женщина. — Вы не поверите, но у меня есть куча других важных дел, кроме как работать вашим будильником. Голдштейн густо покраснела. Мадам Президент смерила аврора взглядом, отмечая её потрёпанный вид и синие круги под глазами. — Вы так и будете тут сидеть? — нетерпеливо, но уже не так строго спросила она. — Пойдемте уже, Голдштейн. Пунцовая Тина проследовала за Пиквери в её кабинет. — Сразу к делу, — без предисловия начала Серафина, стоило двери за ними закрыться. — Вчерашнее происшествие. Вы кричали во все горло, а затем неизвестный создал иллюзию, которая приняла облик Грин-де-Вальда и оклеветала меня и Персиваля. Что вы можете сказать по этому поводу? Девушка подавила судорожный зевок и покачнулась. — Да сядьте же уже, — раздраженно бросила Президент, взмахом палочки заставляя кресло подъехать прямо под колени Голдштейн. — Ай! Да. Да, конечно, — Тина потерла ушибленную ногу. — Грин-де-Вальда кто-то информировал о намечавшихся похоронах. Вы говорили, его допрашивали трое — это мог быть любой из них. — Хорошо, допустим, — нахмурилась Пиквери. — Хоть мне и трудно поверить в то, что сотрудник Конгресса будет добровольно распространять сведения заключенному. — Может быть, он хотел его позлить или что-то в этом роде. В эту минуту раздался резкий и короткий стук в дверь. Серафина выглядела недовольной. — Войдите. В кабинет буквально ввалился Тони Томпсон, аврор бывшего спец-отряда мистера Грейвса. — Госпожа Президент... — он пересекся взглядом с Тиной и осекся. — Мисс Голдштейн. — Ближе к делу, Томпсон. — У нас ЧП. Роули Грасса нашли мертвым у себя дома. Фамилия показалась Голдштейн знакомой. — Грасс?.. Она посмотрела на Пиквери. Та слегка побледнела. — Роули Грасс, — медленно произнесла она, — был тем аврором, которому потребовалась некоторая помощь после общения с Грин-де-Вальдом. В кабинете повисло молчание. Тони сверлил Тину взглядом, но та упорно его не замечала. Серафина оперлась руками на рабочий стол, как будто ей вдруг стало тяжело стоять. — Что вы обнаружили? Есть какие-то подозрения? Улики? Томпсон покачал головой. Видно было, что он очень торопился с новостями — он даже не высушил свои темные волосы, с которых вовсю капало на его обветренные щеки и прямой нос. — Мы не обнаружили никаких следов сопротивления. Скорее всего... — Вы хотите сказать... — Пиквери выглядела, как пантера, приготовившаяся к прыжку. — Ну, говорите. Аврор весь подобрался, испытывая явный дискомфорт. — Скорее всего, он покончил с жизнью, госпожа Президент. Серафина со свистом выпустила воздух сквозь сжатые зубы. Тина смотрела на свои руки. Вот как. Грин-де-Вальд довел сотрудника МАКУСА до самоубийства, сидя в камере. — Это достоверная информация? — уточнила Пиквери, массируя виски. — Мы сделаем экспертизу, чтобы установить точную причину смерти, — Тони снова посмотрел на Порпентину. — Нам бы пригодилась помощь квалифицированного следователя... — У вас есть целый сыскной отдел, — отрезала Пиквери. — Мисс Голдштейн пока не может заняться этим делом. Вам ясно? Томпсон стушевался. — Да, госпожа Президент. Меня ждёт Хок, он отправил меня... — Да, да, — устало махнула рукой Серафина. — Разумеется. Сообщите, как только будут известны детали. Это дело чрезвычайной важности. Если авроры не могут защитить себя, как им защищать Нью-Йорк? — Вас понял. Тони попрощался и вышел. Пиквери перевела взгляд на Порпентину, которая всё ещё сосредоточенно рассматривала свои руки. — Это многое меняет. Тина подняла глаза и увидела выражение мрачной решимости на лице женщины. — У Роули должны были быть весомые основания, чтобы пытаться разозлить Грин-де-Вальда, — осторожно заметила Голдштейн. — У Грасса была безупречная репутация, — возразила Серафина. — Может быть, что-то личное? — Мы никогда не беседовали за чашкой кофе, сами понимаете. Тина закусила губу. — Грин-де-Вальд позаботился о том, чтобы мы не смогли с ним поговорить. Может быть, он узнал что-то, чего ему знать не следовало?.. Пиквери выпрямила спину и выразительно посмотрела на девушку. — Я полагаю, что и вам этого знать не следует, Тина. Я недооценила Грин-де-Вальда. Уже в который раз. Он гораздо более опасен, чем мы можем предполагать, и вам больше не следует его допрашивать, этим займутся другие. — И сколько ещё Роули Грассов он пережует и выплюнет, пока мы будем бездействовать? — вспыхнула Голдштейн. — При всём моем уважении, госпожа Президент. Неужели вы думаете, что ему не составит труда найти слабость в каждом, кто будет пытаться войти с ним в контакт? Серафина не обратила внимания на её внезапную горячность, глядя на Тину долгим, задумчивым взглядом. Наконец, она произнесла: — Я не могу понять. Откуда у вас такая уверенность в своих силах, мисс Голдштейн? Отчего вы считаете, что сможете сладить с темнейшим магом нашей эпохи и остаться невредимой, тогда как у других, по вашему мнению, ничего не выйдет? Пиквери ждала ответа, и Голдштейн на мгновение растерялась. Действительно, с чего она решила, будто справится с этой непосильной задачей? Забавно, но у неё даже не возникало такого вопроса, когда она приступила к своему расследованию. У неё не было сомнений и никаких причин не сделать то, что она должна была. — Не знаю, — честно ответила она Серафине. — Но я уверена, что у меня получится. Пиквери сомневалась. Она уже однажды не поверила в Голдштейн и жестоко за это поплатилась. Ей снова приходилось делать выбор — поставить ва-банк на феноменальную интуицию следователя или же следовать логическим доводам разума. Сделать глубокий вдох и прыгнуть в неизвестность или топтаться на одном и том же месте, бессмысленно растрачивая драгоценное время. — Хорошо, мисс Голдштейн. Вы можете побеседовать с Грин-де-Вальдом. Но при одном условии. Тина навострила уши. — Если сегодня вам не удастся добиться от него хоть какой-то четкой и внятной информации касательно его планов, Персиваля Грейвса или Роули Грасса, вы будете отстранены от его допросов. Это понятно? — Вполне, госпожа Президент, — кивнула девушка. — Мы ещё вернемся к теме вчерашнего мятежа в Грин-Вуд после того, как вы освободитесь. Можете идти. Тина вышла за дверь, не веря в то, что ей удалось. По правде говоря, она не ожидала, что всё пройдет так гладко, но на этот раз судьба ей благоволила. Теперь нужно было скорее привести себя в порядок и отправляться на свидание в подземелье. Мысленно уже спустившись на нижние этажи, Голдштейн завернула за угол и врезалась во что-то плотное. — Моргана-мать, — ругнулось «что-то». Тина проморгалась и потерла нос, пострадавший от столкновения. Ну конечно. Следовало догадаться. — Томпсон, ты меня караулишь? — Да, — не стал лукавить брюнет. — Хотел поговорить без посторонних ушей. — Ну... Если только быстро. В его ярко-зеленых, как у кошки, глазах вспыхнула искорка довольства. Порпентина была не очень рада тому, что у неё на пути перед сложной работой выросла преграда. Она уже подумывала, как бы вежливо отделаться от бывшего коллеги, как тот сказал: — Знаешь, Тина, я всё время думаю о тебе. Это заставило её очнуться от своих мыслей. — Что, прости? — Не пойми меня неправильно, — мужчина дернул плечом. — С тех пор, как тебя уволили, много чего произошло. Тебя не было в отделе, и ты не знаешь, что там творилось. — Ну конечно, не знаю, — не осталась в долгу Тина. — Ведь я перебирала папки на десяток этажей ниже. — Это было несправедливо, — нахмурился Томпсон. — Я пытался узнать у Грейвса... то есть у Грин-де-Вальда... Тьфу ты. В общем я пытался узнать, в чем дело, ведь использование магии при немаге не было веской причиной для того, чтобы убирать тебя. Серьезно — нам довольно часто приходится применять магию в присутствии простецов, и все это прекрасно знают. Каждый аврор хотя бы раз стирал память. Но это... Тебя убрали именно тогда, когда ты нужна была больше всего. Я заподозрил неладное. — Что ж, вы продемонстрировали потрясающие навыки дедукции, мистер Томпсон, — Тина иронично подняла брови. — Только какая теперь разница, кто кого уволил? Если что, я не в обиде. Мне тогда вообще было всё равно. — В этом-то и дело! — Тони поскреб легкую щетину на подбородке и задумчиво уставился на Голдштейн своими зеленющими локаторами. — Я помню, как ты боролась за это место, как тебе было трудно. Я занимался с тобой защитной магией, если ты не забыла. Разумеется, девушка помнила. Разве такое можно забыть? Это было самое счастливое время её жизни. — Я очень тебе благодарна за это, — ответила она. Томпсон поморщился, как от зубной боли. — Да я не к тому. Когда тебя уволили, ты молча ушла, даже не сопротивлялась. Не ругалась, не отстаивала свои права. Просто опустила руки и сдалась. Почему? — Я не обязана тебе отвечать. Тина скрестила руки на груди. Тони лез, куда не следовало бы. — Я догадался, что всё дело в ваших отношениях с мистером Грейвсом. Ты нравилась мне, и я много чего подмечал. Голдштейн медленно выдохнула, стараясь не сбиться с ритма. Томпсон подошел к опасной черте. Она оглянулась, проверяя, не подслушивает ли кто их разговор, хотя авроры всё равно огородились заглушающими чарами. — Чего тебе надо? — резко спросила она. Мужчина стоял на расстоянии вытянутой руки и слегка отшатнулся, словно она дала ему пощечину. Какая-то детская обида проступила в чертах его мужественного лица. Тина смотрела на него и понимала, что только что причинила боль, хотя вовсе этого не хотела. Впрочем, это длилось доли секунды, и Тони быстро с собой справился. Он хмыкнул, взъерошив свои мокрые короткие волосы. — Ну... — протянул он, — если тебе совсем не интересно, то я просто хотел попросить тебя о помощи. Хоть Тина и почувствовала укол вины из-за своей грубости, но это не значило, что она собиралась соглашаться на что угодно. — Госпожа Президент пока не давала мне никаких указаний по поводу посторонних дел. — Посторонних? — невесело усмехнулся Томпсон. — С каких пор для тебя дела нашего отдела стали «посторонними»? Подожди, дай догадаюсь. — Не надо, Тони, — почти умоляюще произнесла девушка, выставив перед собой руки в защитном жесте. — С тех пор, как ты стала расследовать дело о пропаже мистера Грейвса, ты сильно изменилась. — С тех пор, как... Что? Аврор прищурился, и тон его голоса стал чуть прохладнее. — Да ладно, Тина. Неужели ты думала, что это такой большой секрет? Уж по крайней мере Хок и я давно догадались, почему ты носишься по городу, как будто тебе за шиворот насыпали докси, и отчитываешься о проделанной работе только перед Пиквери. За кого ты нас принимаешь? Тина потеряла дар речи. Если честно, за всё это время она вообще забыла о существовании других людей, о том, что они могут думать и чувствовать. Её мир сузился до такой степени, что в него едва помещалась Куинни, а порой и она не могла войти в наглухо закрытую дверь. Можно сказать, она вычеркнула из своей жизни всё ненужное, что напоминало ей о той боли, которую ей пришлось перетерпеть. Возможно, что и мистера Грейвса она искала так рьяно, лишь чтобы доказать самой себе, что она не сумасшедшая. Не дождавшись ответа, Тони пожал плечами. — Поверь, я был бы очень рад, если бы мистер Грейвс оказался жив. Но ты знаешь, Роули Грасс тоже служил у нас в департаменте, он тоже сделал для людей много чего полезного, и я искренне его уважал. Только вот он умер вчера, и я знаю это наверняка. У Голдштейн в глазах начало темнеть, как будто её ударили по голове — ощущения были схожие. Всё внутри сжалось, и кровь запульсировала внутри черепной коробки, распространяя неприятное чувство от макушки до желудка. — Я просто хотел спросить, — тихо произнес Томпсон, — неужели той Тины, которая боролась за мир и справедливость, больше нет? Мистер Грейвс всегда ставил своё дело превыше себя самого. Как бы он посмотрел на то, что вместо того, чтобы спасать живых, ты тратишь все свои силы, пытаясь отыскать его тень? Порпентина не знала, что ему ответить. Часть её была готова согласиться с тем, что она попусту тратит время, и что, наверное, мистер Грейвс, не одобрил бы её зацикленной жажды его отыскать. Но эта часть не имела права голоса в её сознании. Ей легче было вообще уйти из аврората, чем отказаться от поисков. А, на минуточку, она посвятила работе свою жизнь. — Тони... — голос был ужасно хриплым, и она прокашлялась. — Сейчас всем непросто. Но я не могу взять и оставить это дело. Я не смогу спокойно жить, зная, что у меня была возможность отыскать правду, а я ей не воспользовалась. Просто не смогу. Понимаешь? Она заглянула ему в глаза, пытаясь разглядеть там то, что он чувствует, но Томпсон моргнул и отвел взгляд. Его внутренние переживания выдавали лишь четко выраженные линии скул и складочка, залегшая между бровей. Потом он покачал головой. — Да, наверное, понимаю. Только от этого ничего не изменится. Он качнулся с пятки на носок, а потом встряхнулся, словно прогоняя свои мысли. — Что ж, по крайней мере, я услышал ответ, — он улыбнулся, хотя его глаза оставались задумчивыми. — Был рад тебя повидать, Тина. Голдштейн вдруг поняла, что ужасно скучала. Без него и без теплой и надежной компании авроров Грейвса. — Я тоже, Тони, — искренне сказала она. — Если будет время, заходи. Он замялся на мгновение, а потом протянул ей руку. Тина крепко её пожала. — А ты не теряешь хватку, — пошутил Томпсон и ушел дальше по коридору, направляясь в свой отдел. Девушка немного постояла, приходя в себя, а затем двинулась к лифтам. Пустая кабина для президентского пользования стремительно понеслась вниз, не останавливаясь на этажах. Тони лихо развернул течение её мыслей в другую сторону, и теперь всю дорогу до камеры Грин-де-Вальда она думала об авроре и о том, что, должно быть, им приходится совсем туго, раз он решил просить её о помощи. Так что, оказавшись в нужном коридоре, она не сразу поняла, что совершенно не готова ко встрече с тёмным волшебником. У неё тут же взмокли ладони, и Тина украдкой вытерла их о брюки. Каждый раз находясь здесь, она чувствовала себя так, словно добровольно опускается в чан, кишащий змеями. И хоть змея тут была всего одна, зато она была смертельно ядовитая. Охрана запросила пропуск, проверила Голдштейн на оборотное зелье и чары трансфигурации и только после этого пропустила к двери в конце узкого прохода. Пропуск ей выдала лично госпожа Президент, и его нельзя было подделать. Такой же был у Роули Грасса — недопустимая халатность, что документ не забрали на время его вынужденного лечения, раз он как-то умудрился сюда проникнуть, не вызвав подозрений. На этом этаже нельзя было колдовать. Волшебникам всегда крайне тяжело было переносить пребывание в антимагическом поле, поэтому обычно в качестве охранников в МАКУСА использовали гоблинов. Но только не здесь. Мрачные и молчаливые авроры несли свой пост, невзирая на трудности и плохое самочувствие — Грин-де-Вальд был преступником мирового класса, и охрана требовалась соответствующего уровня. Впрочем, если бы он мог колдовать, то они бы с ним не справились. По правилам, преступник на время допроса должен был быть сопровожден в специальную комнату, но Грин-де-Вальда посадили под строжайший запрет на какие-либо перемещения. Они боялись его скрытых возможностей. Недолгая прогулка могла обернуться непоправимой катастрофой, которую пришлось бы расхлебывать американскому правительству. Поэтому все посещения, каждое из которых строго отслеживалось, проводились непосредственно в камере заключенного. Грин-де-Вальд прекрасно понимал свои исключительные привилегии и совершенно не выглядел обеспокоенным своей судьбой. Тине всегда приходилось бороться с чувством его полного превосходства над собой, потому что тёмный волшебник не чувствовал себя пленником, а значит, у Голдштейн не было над ним никакого преимущества. Он говорил, когда считал нужным, и его невозможно было заставить сделать то, что ему делать не хотелось. Он мог создавать видимость продуктивной беседы в течение часа, а затем резко свести все затраченные усилия следователя к пыли под его ногами. Он никогда не выходил из себя, никогда не проявлял агрессии по отношению к собеседнику, но Голдштейн каждую секунду пребывания наедине с ним чувствовала ощутимую угрозу, исходившую от этого человека. Она толкнула дверь и вошла в маленькую комнату, посередине которой на стуле, припаянном к полу, сидел светловолосый волшебник. Его руки и ноги были украшены увесистыми цепями из металла, не проводящего магию. Луч света, пробивавшийся из решетки у потолка — вот и всё освещение этой голой камеры. В углу стоял отхожий горшок, который регулярно выносили, и больше из посторонних предметов ничего здесь не было. На время допросов Тине ставили стул возле двери, а Грин-де-Вальда сковывали так, что он вообще не мог пошевелиться. Это доставляло ему большие неудобства, и после первой же встречи Голдштейн попросила, чтобы его руки и голова были относительно свободны. В противном случае, уверяла она, заключенный вообще не сможет говорить, даже если захочет. Грин-де-Вальд оценил её жест легкой заинтересованностью во взгляде, когда она пришла в следующий раз. — Вы проявили заботу, — его голос не потерял своей вкрадчивой мягкости даже в стенах темницы, — не дав мне совершенно окостенеть в этой камере. — Я просто попросила убрать лишнее, — Голдштейн всегда сидела на стуле прямо, как вытянутая струна. — В этом не было никакой заботы. Грин-де-Вальд насмешливо посмотрел на неё своими льдистыми глазами, которые, казалось, светились в темноте. — Вам положено ненавидеть меня. Разве это не то, что вы чувствуете, когда видите мое лицо? Я напоминаю вам о Персивале Грейвсе, и так теперь будет всегда — эта неразрывная связь между мной и ним. Он замолчал, наблюдая за её реакцией. Она переплела пальцы и скрестила ноги в лодыжках — это помогало ей концентрироваться на том, чтобы вовремя отслеживать свои эмоции и не давать им выхода. — Я не ненавижу вас, — ровно ответила она. — Мне не нравится то, что вы делаете, и то, к каким результатам это приводит. — Вы слишком юны, поэтому делите всё на черное и белое, — заметил Грин-де-Вальд. — Неужели в МАКУСА не осталось достойных зрелых волшебников, раз допрашивать меня отправили маленькую неопытную девочку? Это была неплохая попытка спровоцировать Голдштейн, но, к счастью, она не страдала манией величия, и ей было всё равно, что о ней думает темный волшебник. — Вообще-то, мистер Грин-де-Вальд, вопросы здесь задаю я. Его тонкие губы расползлись в улыбке, от которой у Тины в животе что-то нехорошо перевернулось. — Что ж, спрашивайте, мисс Голдштейн. Или, может быть, мне стоит называть вас по имени? По старой доброй памяти, — он с трудом дотянулся до лба своим изящным пальцем. — Давайте не будем выходить за рамки формальностей, — девушка старалась, чтобы это звучало как приказ, а не как просьба. Затем она не удержалась и добавила: — Мы с вами мало знакомы. Геллерт переменился в лице, все его черты оживились, как будто он уловил нечто интересное в её замечании. — А вот тут, Тина, вы ошибаетесь. И так было каждый раз. Если Порпентина допускала хоть малейшую ошибку, говорила что-то лишнее, то Грин-де-Вальд цеплялся за это и по капельке выпивал все её силы. Он оставался бодр и свеж, тогда как девушка чувствовала себя опустошенной и разбитой. Она предполагала, что магия здесь не при чем, просто волшебник настолько тонко чувствовал энергию вокруг, что мог черпать её буквально отовсюду. Ей потребовалось приложить немало усилий, чтобы научиться сохранять внутреннее равновесие при общении с ним. Это было сродни погружению в транс — она отключала все мысли и сосредотачивалась на своих ощущениях, и тогда ей иногда удавалось направить разговор в нужное русло. Эти беседы напоминали следователю перетягивание каната: только их веревка была сплетена из слов. Несмотря на то, что Грин-де-Вальд назвал её маленькой и никчемной, он не отказывался от их бесед и вёл себя вполне доброжелательно. Его явно забавляло наблюдать за попытками Тины нащупать почву для дознания более подробной информации. Все прямые вопросы он затейливо обходил стороной. — Персиваль Грейвс жив? — Смотря что вы называете жизнью. — Что вы с ним сделали после того, как приняли его облик? — Отблагодарил за сотрудничество. — Я ни за что не поверю, что он с вами сотрудничал добровольно. — Мы редко видим истинную природу вещей, потому что она существенно отличается от того, что мы хотим увидеть. И так далее. Любой короткий вопрос искусный манипулятор мог развернуть в часовую лекцию, либо увести в глухой тупик — в зависимости от своего настроения. Тина была умной девушкой и старалась не вступать с ним в дискуссию, но это было чрезвычайно сложно, потому что Геллерт, помимо прочего, был прирожденным оратором и мог говорить на совершенно разные темы одинаково интересно. Голдштейн была на чеку, но у неё не всегда получалось оставаться скучной и нудной, когда дело касалось рассуждений о чем-то, что волновало её саму. Волшебник уловил её склонность к глубокому анализу и мог играючи увести её от основной темы их разговора к обсуждению того или иного вопроса. Когда Тина это осознала, то была в ужасе. Ещё ни разу её способность к логическому мышлению её не подводила. Но Грин-де-Вальд знал, как обращаться не только с недостатками людей, но и с их достоинствами. Сегодня он явно ждал её прихода. Как только девушка вошла, он поднял голову и скользнул по ней взглядом. Порпентина, как обычно, тихо заняла своё место на стуле, зная, что разговор может начаться далеко не сразу. Но Грин-де-Вальд на этот раз её удивил. — А я всё думал, придете вы или нет, — уголки его губ дрогнули. Голдштейн посмотрела в его пугающие белесые глаза и внезапно почувствовала непонятное успокоение. Вот он перед ней — живой и настоящий, а не какой-нибудь там плод её воображения. Как бы это парадоксально ни звучало, но именно Грин-де-Вальд был оплотом её уверенности в себе. Он позволял ей с собой беседовать и думать, что у неё есть шанс преуспеть в своем расследовании. Что самое смешное, он запросто мог лишить её этой трепетно мерцающей надежды, как уже сделал это однажды. Тина знала — она должна быть морально готовой к тому, что однажды Геллерт возьмет и рассмеется ей в лицо, и на этом всё будет кончено. Но пока он этого не сделал, она упорно продолжала плыть против течения. — И что, действительность соответствует вашим ожиданиям? Наверное, это прозвучало слишком дерзко, но Тине было всё равно. Она устала контролировать каждый свой шаг, потому что это не привело её ни к чему, кроме ночных кошмаров. Но мужчина никак не отреагировал; он устало откинулся на спинку стула и, снова подняв тяжелые цепи на запястьях, дотянулся до волос, которые неряшливо лезли ему в глаза. Заключение начало сказываться на Грин-де-Вальде: его похудевшее лицо выглядело изнеможённым, а взгляд — отсутствующим. Как растение теряет зеленую окраску без солнечного цвета, так и волшебник выцветал, лишенный возможности творить магию. Голдштейн не испытывала жалости к нему, но и позлорадствовать не могла — она не была на это способна. — Действительность редко соответствует моим ожиданиям. Но кто сказал, что мы не должны пытаться сделать её лучше? Тина промолчала. — Вы знаете о том, что произошло вчера на кладбище Грин-Вуд? — Я сижу здесь и не вижу солнца, — он слегка развел руками. — Откуда мне знать, что происходит в вашем городе? Он намеренно выделил интонацией слово «вашем», демонстрируя полную непричастность к делам американского магического сообщества. Было нелепо предположить, что волшебница ему поверит. — В таком случае не могли бы вы объяснить, что такого вам сделал Роули Грасс? Грин-де-Вальд склонил голову чуть набок, ввинчиваясь в лицо Порпентины своими холодными глазами. Она ощутила знакомое покалывание в области головы — её чрезмерная импульсивность дала выход энергии, которая тут же впиталась в поры невидимой ауры волшебника. Ей следовало быть осторожнее, если она хотела дожить до конца разговора. — Помимо того, что он незаконно проник в мою камеру и угрожал мне расправой? Право, я даже и не знаю. Лучше спросить, что я ему такого сделал? — И вы, конечно же, тут не при чем? Грин-де-Вальд поджал губы и покачал головой. Тина нетерпеливо хмыкнула. — Вы ничего не сказали охране, дождавшись, пока Роули умрет. Вы не можете не знать, в чем дело. — Знать — это ваша обязанность, а не моя, — заметил волшебник. — Любому знанию нужен источник. — Очень глубокая мысль, Тина. Повисло молчание. Голдштейн гадала, будет ли у их разговора на этот раз какой-то результат или нет. Грин-де-Вальд молча и безучастно смотрел на неё, как будто потерял всяческий интерес. Состояния и настроения его были непредсказуемы. — Я знаю, что вы причастны к беспорядкам, которые произошли вчера на кладбище. Я так же знаю, что вы причастны и к смерти Роули, — Тина хотела продолжить, но почему-то замолчала. — И какой-же у вашего знания источник? — осведомился заключенный. — Ведь вы только что утверждали, что одно без другого не возможно. Тина сжала зубы, но тут же спохватилась. — Я просто знаю, и всё. У меня нет доказательств. — То есть вы хотите сказать, что вы знаете правду, но не знаете, является ли она правдой или нет? Он потешался над ней. А может, и нет. Порпентине было трудно сказать наверняка: лицо волшебника оставалось невозмутимым. Она почувствовала себя совершенно беспомощной. Он, как удав, сворачивал вокруг неё свои кольца — ещё чуть-чуть, и она задохнется. — Вижу, вы совсем запутались, Тина, — мягко сказал Грин-де-Вальд и звякнул цепями, когда подался вперед. — Я могу вам помочь. Но для начала я бы хотел услышать ответ на один мой вопрос. — С чего бы это? Вы не ответили ни на один мой, — девушка не удержалась и усмехнулась от недоумения. — Потому что вы не задавали правильных вопросов. Всё, о чем вы спрашиваете, слишком поверхностно, оно не имеет в себе... — он на секунду задумался, — ...ценности. Вы ищите следствие, а не причину, а причина всего происходящего гораздо глубже, чем вам может показаться. Голдштейн старалась не обращать внимания на тревожный звоночек отчаяния, который постепенно перерастал в шквальный колокольный звон. Она не могла поддаться на его провокацию. Если она это сделает, то попадет в трясину, из которой уже не сможет выбраться. Стоит Грин-де-Вальду начать диктовать ей свои условия, и она пропала, потому что, Тина знала, ей не хватит сил, чтобы перевесить его чашу весов. Но если это всё, что ей остается, то она готова была рискнуть. — Что вас интересует? — спросила она тихо. В его глазах мелькнуло удовлетворение. — Вопрос такой: почему? Почему вы так упорно стремитесь отыскать Персиваля Грейвса? Это был странный вопрос. Во всяком случае, Тине ответ на него казался очевидным. Но, видимо, Грин-де-Вальд придерживался другого мнения. — Если я вам отвечу, то вы дадите мне информацию? По Персивалю Грейвсу и по Роули Грассу? По иллюзионисту, которого вы подослали сорвать похоронную церемонию? — уточнила она. — Как же много вы хотите, — усмехнулся волшебник. — Не ждите, что я преподнесу вам всё на блюде. Я просто дам вам возможность кое-что найти. Тина колебалась. Один простой ответ отделял её от страстно желаемой добычи. Но не крылся ли в этой простоте подвох? Зная Грин-де-Вальда, можно было с уверенностью предположить, что он ничего не будет делать просто так. Геллерт молча смотрел на Тину. Казалось, он снова где-то очень далеко отсюда, а Голдштейн — это так, муха, которая залетела в комнату. Залетела и увязла в паутине. — Почему вас интересует именно это? — девушка балансировала на краю пропасти и оттягивала момент, когда ей придется закрыть глаза и прыгнуть. — Видите ли... — волшебник вздохнул, как будто вся эта беседа утомляла его. — Я близко был с ним знаком, сами понимаете. Но я так и не понял, чего же вы такого в нем нашли. Честно говоря, с тем же успехом вы могли бы восхищаться мной — мы с ним очень похожи. Может быть именно поэтому я взял на себя смелость отпустить Персиваля на заслуженный отдых... — Вы ни капли с ним не похожи, — в голосе Порпентины зазвенела сталь. — Ну да, как две стороны одной медали. В помещении отчетливо запахло гневом. Грин-де-Вальд с наслаждением потянул носом разогретый воздух и прикрыл глаза. Тина почувствовала, как взмокла её спина, и приказала себе сейчас же успокоиться, иначе темный маг сожрет её заживо. — Я найду мистера Грейвса, и мне без разницы, будете вы мне помогать или нет, — отчеканила она. — И как далеко вы уйдете без меня? — лениво поднял брови волшебник. — Вы даже не можете точно сказать, жив он или нет. — Я начинаю подозревать, что вы и сами не знаете, — прищурилась Голдштейн. — Оттого и молчите. — Какая самоуверенность, — восхитился Грин-де-Вальд. Они сидели друг напротив друга, и напряжение, сгустившееся между ними, можно было потрогать рукой. — Возможно, я беспокоюсь о судьбе Персиваля даже больше, чем вы, — насмешливо произнес волшебник. — Я дал ему всё, о чем он мечтал, и поверьте, сейчас он счастливее, чем когда-либо. — С чего бы мне вам верить? — Так или иначе это правда. Я дал ему всё. А что хотите ему дать вы, Тина? Голдштейн постепенно теряла ощущение реальности происходящего. Её голова начала кружиться, и она сглотнула, чтобы убрать противный звон в ушах. Точно так же она себя чувствовала вчера на кладбище, когда услышала у себя в голове голос Грин-де-Вальда. — Вы околдовали его и где-то держите. — Вы играете не по правилам. Сначала ваш ответ, а потом мое слово. Не повторяйте ошибок Роули Грасса. — При чем здесь Роули Грасс? — О, он тоже хотел кое-что найти. Я предупреждал, что иногда неведение лучше правды, но он не послушал меня. — Что он искал? Мужчина осуждающе покачал головой. — Тина, Тина. Вам нужно сосредоточиться на том, что для вас важнее всего. Мы можем заговорить про Роули, но тогда вы ничего не узнаете о Персивале. Вот как. Он ставил её перед выбором. Очень некстати перед глазами всплыло лицо Томпсона, глядящего на неё укоризненно. «Неужели той Тины, которая боролась за мир и справедливость, больше нет?» Девушка помотала головой. Она уже сделала свой выбор, и ей не хотелось думать о том, насколько он правильный. Грин-де-Вальд покорно ждал и не торопил с решением, очевидно, зная, что она выберет. — Я хочу найти Персиваля Грейвса, потому что это меньшее, что я могу для него сделать, — уклончиво сказала Порпентина. Слова были вязкими, как вакса, и трудно слетали с языка. Тина смотрела в бескровное лицо Грин-де-Вальда и видела, как на нем расцветает разочарование. — Что ж. На мой взгляд, вы только что отказались от своего последнего шанса отыскать вашего обожаемого начальника. — Это не то, что вы хотели услышать? — иронично осведомилась девушка. — Я хотел услышать то, что по вашему, является правдой, — со скукой в голосе ответил волшебник. — Причину, по которой вы так настойчиво приходите сюда и терпите неудачу за неудачей. — Мистер Грейвс был прекрасным волшебником... — О да, а ещё он прекрасно умел убивать. Во многих отношениях он был даже более искусен, чем я. Тина закусила губу. Взгляд Грин-де-Вальда скользнул по её лицу. — Мне всё равно. — Он мог с легкостью пожертвовать вами ради благополучия других. — Это ложь. — Неужели? Что заставляет вас так думать? Ваше самолюбие или, может быть, его мимолетный интерес? Порпентина вскочила со стула. Грин-де-Вальд плотоядно осклабился, но ей было плевать. — Не смейте говорить так, словно вы его знали. Вы понятия не имеете о его чувствах. Вы всего лишь обернулись в фантик, прикрывая собственное безличие, — выплюнула она. — Если бы вы знали, что такое любовь, то никогда не посмели бы спросить меня, почему я его ищу. — О, так значит вы все-таки его любите? — холодно рассмеялся мужчина. — С этого и надо было начинать, Тина. Право, какая же вы забавная. Порпентина усилием воли опустила себя на стул, хотя кровь в голове стучала и призывала заткнуть сидящего перед ней человека прицельным ударом между глаз. — Вы находите способность человека испытывать чувства забавным? Веселье схлынуло с Грин-де-Вальда так же внезапно, как и появилось. — Нет, Тина. Любовь делает мир прекрасным. Однако чаще всего люди понятия не имеют, что это такое. Они лишь думают, что любят, но на самом деле за этим словом скрывается их страх одиночества и желание обладать другими. Жадность — это главный порок всего человечества. — При чем здесь мое желание отыскать мистера Грейвса? — прямо спросила Голдштейн. Мужчина посмотрел на неё снисходительно и заговорил неторопливо, словно ему приходится разжевывать каждое слово: — О, всё очень просто. Вы говорите, что любите этого человека. Но с чего вы взяли, что вы — именно то, что ему нужно? Представьте себе на мгновение... Вы вдруг нашли его. Но — что же это? Персиваль живет счастливо и не нуждается больше ни в вас, ни в своей прошлой жизни. И что вы будете делать? Попытаетесь насильно вернуть его? — Грин-де-Вальд сделал многозначительную паузу. — Но захочет ли он возвращаться к тому, от чего я милосердно его избавил? А главное, если вы все-таки добьетесь своего, будет ли он после этого вам так уж благодарен? Пока он всё это говорил, Тина словно начала проваливаться в один из своих кошмаров: там Персиваль стоял за прозрачной стеной, но не слышал и не видел её. Она кричала, но он безразлично смотрел в пустоту, которой стала для него Порпентина. — Я говорю вам ещё раз: подумайте. Вы действительно любите его или вами руководствует ваше мелкое эгоистичное желание вернуть то, что, как вы считаете, по праву принадлежит вам? — Геллерт сложил руки на коленях, выжидающе глядя на волшебницу. Голдштейн молчала, опустив взгляд. К горлу поднимался комок, и, кажется, она была недалеко от того, чтобы заплакать. Но она бы скорее умерла, чем позволила Грин-де-Вальду увидеть её слезы. — Так что же вы все-таки с ним сделали? — она поразилась тому, насколько её голос был спокоен в противовес внутреннему состоянию. Мужчина тихо хмыкнул. — Похоже, вы не собираетесь отступать. Ну, раз уж вы такая упрямая, то давайте сыграем в одну очень простую игру. Тина смотрела на него безо всяких эмоций. У неё не было сил, чтобы удивляться. Всё, чего она хотела — это продержаться до конца этой пытки и уйти не с пустыми руками. — Игру, — повторила она. — О да. Правила предельно простые. Я даю вам подсказку и три дня на то, чтобы вы её разгадали. Если вы справитесь, то я дам вам следующую, если нет — пеняйте на себя. К тому же, если вы хотите успеть застать Персиваля Грейвса живым и относительно здоровым, то вам следует поспешить. Грин-де-Вальд дал ей время на размышления и уставился в потолок, будто там было нечто гораздо более интересное, чем страдающая от раздумий девушка напротив него. Впрочем, что толку страдать — разве у неё был выбор? Либо она соглашалась, либо теряла Персиваля. Теперь уже точно навсегда. — Я согласна. Давайте вашу подсказку. Мужчина перевел на неё стеклянный взгляд и снова вернулся в эту реальность. — Смелая маленькая девочка, — почти промурлыкал он. — Слушайте внимательно. Для начала, вам нужно отыскать тех, кто лишен домашнего тепла. Они живут в сердцевине яблока, но яблоко не разрезано. Они могут забрать боль, а могут стать вашим самым худшим кошмаром. Их стеклянный глаз видит сквозь стены, поэтому их не застать врасплох. Когда они рядом — не дышите, иначе вы потеряетесь во снах и больше не вернетесь назад. Более тревожное послание сложно было себе представить. Тина почувствовала, как по её шее побежали неприятные мурашки. — Зачем мне, в таком случае их искать? — её голос не дрогнул. Грин-де-Вальд молча наклонил голову. — Сердцевина яблока, центр Нью-Йорка, — Тина раздраженно убрала лезущие в глаза волосы. — Это с трудом можно назвать подсказкой, мистер Грин-де-Вальд. — Я сказал достаточно. Если вам этого кажется мало, то обратитесь за помощью к Роули Грассу, — Грин-де-Вальд зловеще ухмыльнулся. — И да. Вряд ли ваше начальство одобрит наше маленькое невинное развлечение. Вы честная девушка, Тина, поэтому мы с вами можем больше не увидеться. Голдштейн тоже об этом подумала. Пиквери навряд ли обрадуется, когда узнает, что следователь решила поиграть с темным магом в угадайку — но это всё, что у неё было. — Но не переживайте, я сдержу своё слово, — магу не требовалось читать её мысли, чтобы узнать, о чем она думает. — Вы получите свои подсказки. Если, конечно, успеете. Он замолчал и снова погрузился в оцепенение, словно Порпентины здесь и вовсе не было. Девушка поняла, что больше ничего не добьется, поэтому встала и, не попрощавшись, вышла из камеры. У неё было совсем мало времени, чтобы подумать, потому что Президент, несомненно захочет видеть её сразу же после допроса. В голове у Голдштейн была такая каша, что даже сам Мерлин не смог бы её расхлебать. Чувство, как будто она извалялась в чем-то склизком и липком, прочно поселилось в каждой клеточке её тела. Едва выйдя за пределы подземелий, она свернула к ближайшему туалету, и заперлась в кабинке. Тину мутило. Гадостное состояние не проходило, и ей казалось, что вот-вот её вывернет наизнанку. Как будто Грин-де-Вальд запустил руку в её кишки и хорошенько там поворошил. Образ был такой живописный, что девушка все-таки согнулась над унитазом и опустошила свой бедный желудок. Стало немного легче. Удостоверившись, что рвотные позывы больше не повторятся, аврор подошла к зеркалу и поняла, что бледное привидение в отражении — это она и есть. Голдштейн умылась ледяной водой и яростно потерла щеки, чтобы хоть немного напоминать живого человека. Серафина точно лишит её пропуска, если увидит сейчас. Тина никогда ещё не чувствовала себя такой растерянной. Она совершенно не понимала, как ей следует поступить. Пиквери потребует отчет, ей придется показать свои воспоминания, а любая подделка тут же всплывет на поверхность. Значит, придется смириться с неизбежным и постараться убедить Президента, что ещё не всё потеряно. У неё есть три дня, чтобы отыскать не пойми кого не пойми где. Да и судьба несчастного Роули Грасса теперь казалась весьма запутанной, со множеством подводных камней. Судя по словам Грин-де-Вальда, тот тоже пытался с ним поиграть, да только выиграл билет в один конец. Голдштейн опустилась на кафельный бортик и прислонила холодные ладони к горящему лбу. Чтобы идти дальше, нужно было твердо стоять на ногах, а её собственные позорно подкашивались. Ей совершенно не на кого было опереться. Совершенно... Решение пришло моментально. Тина резко встала и покачнулась, потому что в глазах потемнело. Не обращая на это внимания, она сделала глубокий вдох и вышла в коридор. Осмотревшись, она поспешила к лифту и устремилась наверх, на этаж, посещение которого так тщательно избегала с того момента, как её уволили. Но ей нужна была помощь, и оставалось лишь надеяться на то, что Томпсон окажется не таким упрямым, какой была она. От автора: Писать Грин-де-Вальда-Меровингена было мучительно сложно, поэтому всё немного затянулось)) Надеюсь, после прочтения вам не станет плохо, как Тине в конце :D