Игры разума

Море черных зонтов наводнило кладбище Грин-Вуд. Апрельский дождь пел свою песню пробуждающейся природы и не обращал внимания на то, что ему не рады. Волшебники и волшебницы зябко ёжились, не припоминая, когда им в последнее время доводилось побыть на свежем воздухе в рабочее время, а некоторые из них с удивлением отмечали, что уже наступила весна. Легкая зеленая дымка нарождающейся листвы окутала многочисленные сады Грин-Вуд и напитала жизнью загустевший от печали воздух. Даже самые мрачные и тяжелые мысли не могли испортить чистоту этого пространства. Люди, которые жили последние месяцы в постоянном напряжении и страхе, вдруг обнаружили, что впервые за долгое время они могут дышать легко и свободно — такова была магия природы. Живописное кладбище имело четыре входа и обычно было открыто для всех желающих, но сегодня туда могли попасть только волшебники. Руководство Конгресса заранее предупредило о мерах безопасности, принятых для проведения прощальной церемонии. Все желающие должны были предъявить свою палочку служителям правопорядка и получить браслет, считывающий магический фон его обладателя. Посетители-немаги, стоило им приблизиться к магическому барьеру, срочно вспоминали о неотложных делах, или вовсе забывали, куда шли. Всё было продумано до мелочей, так как на мероприятии присутствовали высокопоставленные лица американского магического сообщества во главе с Президентом. Серафина Пиквери посадила Грин-де-Вальда за решетку, но это не гарантировало им мирную жизнь, потому что многие его последователи оставались на свободе. Десятки людей стояли под непрекращающимся дождем, а новые всё прибывали и прибывали. Тихие разговоры сливались с монотонным шумом разбивающихся об зонты капель, так что Тине казалось — закрой она глаза и всё вокруг исчезнет, как дурной сон. Она попробовала так сделать: сильно сжала веки и сосчитала до десяти. Но это не помогло — черное море никуда не пропало, наоборот, оно увеличилось в размерах. Эта часть кладбища была условно отведена для магической части населения, хотя усопшим вряд ли было дело, кто покоится в соседней яме. Голдштейн в который раз подумала, до чего же смешно это вечное разделение людей на касты, расы, сословия… Любил ты кого-то или ненавидел — разве это имеет значение, когда тебя уже нет? — Нам всем придется умирать. Тина вздрогнула от неожиданности, потому что этот очень знакомый голос внезапно и вполне отчетливо прозвучал у неё в голове. В смятении она заозиралась по сторонам. Но нет, в толпе никто не сверлил её взглядом, все смотрели в сторону мадам Президента, которая стояла на пригорке под раскидистым деревом и ждала, чтобы начать речь. «Это просто мои мысли» — подумала девушка, всё ещё осматривая лица волшебников. Странное ощущение чужого присутствия в её сознании не проходило. — Ты... ничего не слышала? — тихо спросила она у Куинни, стоявшей рядом с ней. Та вопросительно подняла изящные брови с выражением милого недоумения на светлом лице. — У меня в мыслях? — осторожно добавила Тина. Сестра только покачала головой. По шее внезапно побежали неприятные мурашки, и старшая Голдштейн резко обернулась. Но позади неё не было никого — они с Куинни стояли у кромки озера, гладь которого была изрезана дождем. Нехорошее подозрение закралось к ней под кофту струйкой холодного пота. Она точно знала, что ей не послышалось. Этот голос въелся в её сознание, как вредный токсин проникает в здоровые клетки организма. Но Грин-де-Вальд ведь не мог шептать ей на ухо, находясь в тюремной камере за километры отсюда? Или мог? Тина судорожно вздохнула, и младшая сестра крепко взяла её за руку. — Тинни, ты меня пугаешь, — краешком губ шепнула легилиментка. Аврор только покачала головой и несильно сжала тонкую ладошку сестры в ответ. Куинни знала, как нелегко ей приходится — видела у неё в голове обрывки мыслей, которые неконтролируемо прокручивались перед глазами снова и снова. Там была одна и та же картина: полутемная камера и светлые, как лед, глаза человека, закованного в цепи. Пока что Тине благополучно удавалось избегать воздействия его воли на свою психику. По крайней мере так писали специалисты-целители в своих отчетах после каждого просмотра её воспоминаний. На самом же деле Голдштейн прекрасно знала, что все эти буквы на бумажках — ложь и ничего больше. Грин-де-Вальду даже не нужно было разговаривать с ней, чтобы проникнуть в её внутренний мир. Ему достаточно было один раз стать Персивалем Грейвсом. Он уже изменил её так сильно, что она до сих пор не могла осознать всех последствий. Он выпотрошил все её чувства и публично надругался над ними. Он попытался раздавить в ней веру в людей, сбросив её с неба под землю, туда, где начинаются круги Ада. Он по капле выдавливал из неё любовь, заставляя верить, что он — это Грейвс. Эта вера до последнего держала её за горло мертвой хваткой. Он отправил её на казнь — что ж, это было даже милосердно. Он сломал её. Почти. Порпентина не нуждалась в консультациях психологов — они не могли ей помочь. Её сознание было открыто только для Куинни, и этого было достаточно. У неё была цель, которая служила лучше всяких ментальных щитов. Эта цель заставляла её каждое утро просыпаться с одной единственной мыслью в пустой голове. Она должна найти настоящего Персиваля Грейвса. И если Грин-де-Вальд знает, где искать, то она найдет способ его разговорить.

***

Рядом с мадам Президентом стоял черный гроб. Лишенный излишеств, строгий и элегантный — под стать человеку, которого он заменял. Серафина усмехнулась бы, если бы не серьезность момента. Как-то раз они с Персивалем обсуждали количество раскрытых дел за неделю и мрачно шутили, что такими темпами им придется заканчивать работу в МАКУСА уже в загробном мире. А однажды Грейвс зарылся в какие-то бумажки и не пришел на важное совещание. Пиквери тогда была в ярости и устроила ему такой разнос, что из предметов мебели в кабинете её заместителя уцелел только письменный стол. Она тогда вполне искренне пообещала, что если Персиваль снова вздумает проигнорировать её приказ, то она точно его прибьет. На это господин главный аврор и бровью не повел — только махнул рукой и сказал, что ему некогда умирать. Лжец. Пиквери на мгновение устало прикрыла глаза. Она не была уверена, что готова выступать с речью, хотя сама настояла на организации всей этой прощальной церемонии. Ей было не по себе от мысли, что она буквально хоронит Персиваля, но она принимала во внимание тот факт, что отсутствие новостей лишь усугубит ситуацию и породит ещё худшие сплетни и домыслы. Люди пришли попрощаться с героем магической Америки и услышать новости о Грин-де-Вальде — и что она должна сказать? Правду? Правда была в том, что Пиквери даже не знала, кого из них ненавидит больше — Грин-де-Вальда за то, что украл у неё Грейвса, или Грейвса за то, что он оставил её одну разбираться со всем этим дерьмом. Но кто был виноват больше всех, так это она, могущественный Президент МАКУСА, проморгавший подмену своей правой руки. Серафина до сих пор не могла избавиться от позорной дрожи в теле, когда вспоминала, как на глазах у всех начальник аврората поднял на неё палочку. Тогда привычный мир, состоявший, казалось бы, из незыблемых догм и правил, рухнул за одно мгновение. От изумления она даже не подумала защищаться. Она смотрела на знакомое ей лицо, искаженное от ярости, в темные глаза, блестящие от предвкушения расправы, и пыталась понять, когда реальность подменили на драконий навоз. Вот перед ней верный друг и самый близкий помощник, вот он предает её, как с добрым утром, а вот он уже стоит на коленях, пойманный магозоологом Скамандером и... Голдштейн. Проходя уже в тысячный раз по одному и тому же маршруту из воспоминаний, Пиквери постоянно спотыкалась на этом месте. Глядя на хрупкую фигуру в сером пальто, которую так просто не заметить в толпе сотен работников Конгресса, она каждый раз спрашивала себя: почему? Почему она не прислушалась к голосу рассудка, когда лже-Грейвс потребовал перевести Порпентину в другой отдел? Ведь именно он настоящий так настойчиво добивался её повышения. Почему она не стала слушать девушку, когда та пришла, пытаясь донести до неё очевидную истину — с Персивалем что-то не так? А ведь именно рядовая Голдштейн пообломала зубы пособникам Грин-де-Вальда, когда те планировали покушение на Президента. Как Пиквери могла так легко выкинуть из головы, что своей наблюдательностью и умением анализировать Тина помогла спасти всю магическую Америку?..* Из-за своих же ошибок Серафина пропустила сокрушительный нокаут. Когда у авроров на глазах чары трансфигурации развеялись и лже-Грейвс принял свой настоящий облик, масштаб катастрофы обрушился на женщину с мощью горной лавины. Только многолетняя выдержка не позволила Пиквери попытаться размазать Грин-де-Вальда по стенке метрополитена в ту же секунду, причем голыми руками. Она сумела сохранить хладнокровие — Геллерт усмехнулся, глядя в её невозмутимое лицо. Они оба знали, что ему сохранят жизнь. Серафине нужна была информация. Три месяца. Непрекращающиеся допросы, расследования, обыски, снова допросы... И ничего. Ни малейших результатов, они даже не смогли выяснить, жив Грейвс или нет. Грин-де-Вальд откровенно забавлялся, то давая неверные наводки, то встречая следователей глухим молчанием. Он менял их, как перчатки, и полагал, что Пиквери абсолютно бессильна против него. В какой-то степени это было правдой — с точки зрения закона Серафина не могла его просто убить, как бы ей ни хотелось. Но никто не говорил, что она должна играть по правилам. У Пиквери всегда было бесконечное количество работы, но без Грейвса стало совсем невмоготу. И все же, как только у неё выдалась свободная минута, она первым делом вызвала в свой кабинет Порпентину Голдштейн. Это было через неделю после поимки темного волшебника. Молочный свет заливал начищенный паркет, который даже не скрипнул, когда Тина вошла. Серафина не сразу её заметила — окинув кабинет случайным взглядом, она вздрогнула от неожиданности, когда наткнулась на неподвижную фигуру напротив собственного стола. То ли женщина задумалась и не услышала стука, то ли Голдштейн не стала утруждаться. Мадам Президент попыталась скрыть свою растерянность, поправив идеально уложенный тюрбан. — Пожалуйста, присядьте, мисс Голдштейн, — она указала Тине на кресло. Одним незаметным движением девушка переместилась, куда ей было сказано, с абсолютно нечитаемым выражением лица. То ли из-за эффекта неожиданности, то ли Мерлин знает почему, но Пиквери вдруг поняла, что Порпентина её слегка пугает. Какое-то время они просто молча рассматривали друг друга, словно пытаясь понять, чего следует ожидать от оппонента. Пиквери давно не видела девушку вблизи — когда это было в последний раз, ту заковали в наручники и с позором вывели из Зала Совещаний. Вскоре после чего, напомнила себе Пиквери, лже-Грейвс отдал приказ казнить работницу Конгресса и её друга без суда и следствия. На первый взгляд, Порпентина выглядела, как обычно. Всё та же стрижка, неброский внешний вид... Но чем дольше глава МАКУСА рассматривала человека напротив, тем больше видела в нём изменений. От былой нерешительности и смущения не осталось следа, Голдштейн была невозмутима и собрана. Черты округлого лица заострились от переживаний, делая девушку старше, а под её темными, почти черными глазами залегли глубокие тени. Сами глаза... Серафина с легким удивлением отметила, что не может долго в них смотреть. Эти глаза были похожи на гладь глубокого озера, всегда спокойного и тихого. Вот только под блестящей поверхностью скрывался опасный водоворот, готовый утащить на дно любого, кто осмелится подойти поближе. В её взгляде можно было прочесть мрачную решимость, которая преодолеет любые препятствия перед намеченной целью. И не важно, какими средствами. Персиваль Грейвс иногда смотрел на неё таким взглядом. — Мисс Голдштейн, я... — Мадам Президент... Они начали одновременно. Порпентина тут же сомкнула губы, а Серафина многозначительно кашлянула. — Я начну, если вы не возражаете, — Пиквери дождалась сдержанного кивка, а затем продолжила. — Видите ли, мисс Голдштейн, я хотела... Серафина почему-то запнулась, хотя это не входило в её планы. Порпентина внимательно её слушала, но казалось, что она делает это из вежливости. — Я хотела перед вами извиниться. Девушка недоуменно приподняла брови — первая эмоция, которая появилась на её лице. Пиквери и сама поразилась, как нелепо прозвучали её слова. Грин-де-Вальд обвел вокруг пальца всех, не только её. Но именно перед Голдштейн она была виновата больше всего. — Мне очень жаль. Это всё, что она смогла сказать. Судя по всему, Тина и без пояснений поняла, что скрывается за этими извинениями. — Я думаю, мадам Президент, — голос у неё был ровный, — вы делали то, что полагается делать человеку вашего положения. Не стоит за это извиняться. — Мисс Голдштейн, я вовсе не пытаюсь оправдаться, — жестко обрезала Пиквери. В последнее время ей ничего не стоило выйти из себя, хотя, хвала Мерлину, её самоконтроль всегда включал предохранитель. — Персиваль Грейвс был очень могущественным волшебником. Никто и подумать не мог, что Грин-де-Вальд сможет вот так запросто забрать его личность и творить, что ему вздумается, на улицах моего города. Пиквери глубоко вдохнула, и ноздри её точеного носа затрепетали. Обсуждение слишком больной темы требовало от неё бо́льших сил, чем она предполагала. Между тем Порпентина сцепила руки в замок и слегка нахмурилась. — Вы сказали «был»? — что-то в её интонации изменилось. — Прошу прощения? — Мадам Президент, вы уже дважды попросили у меня прощения, — в голосе Голдштейн прозвучала ирония, но её глаза не улыбнулись. — Я запомню этот день на всю оставшуюся жизнь. Если бы кто-то другой осмелился ей дерзить, Пиквери бы уже уволила его к драккловой матери. Но она чувствовала, что у Голдштейн есть на это право. — Вы сказали: «Персиваль Грейвс был очень могущественным волшебником», — между тем продолжала Тина. — Разве у вас есть основания предполагать, что он мертв? — А у вас есть основания полагать, что он жив? — вопросом на вопрос ответила Серафина и, не давая времени Голдштейн поразмыслить, добавила: — Поверьте, мне бы очень хотелось на это надеяться, но я не могу позволить себе такой роскоши. Темноволосая девушка задумчиво пожевала губу. Она явно хотела что-то сказать, но как будто очнулась и вспомнила, что не подобает в таком тоне разговаривать с Президентом МАКУСА. — Вы можете говорить всё, что посчитаете нужным, — нетерпеливо махнула рукой Пиквери, словно прочитав её мысли. — Мне не нужно, чтобы вы со мной любезничали. Вы всегда говорили правду, и я хочу, чтобы впредь так и оставалось. Порпентина, казалось, была немного озадачена подобным откровением. — Я всего лишь хотела сказать, что не могу себе позволить потерять надежду. Вполне возможно, что мистер Грейвс жив, — тихо, но твёрдо произнесла она, обращаясь к своим рукам. Неприятное чувство пустоты в солнечном сплетении подсказало Серафине, насколько тяжело девушке говорить об этом. Но это было именно то, что она хотела услышать. — Что ж, мисс Голдштейн, хорошо, — она кивнула сама себе и внезапно перевела тему: — Вы намерены вернуться на своё рабочее место в аврорате? Порпентина моргнула и быстро подняла голову, встречаясь с выжидательным взглядом этой выкованной из металла женщины. — Но ведь группы Грейвса больше не существует. Вы сами говорили, что я там работала исключительно по его инициативе. Пиквери мысленно поморщилась и зареклась впредь говорить что-то необдуманное в адрес следователя, обладавшей феноменальной памятью на всё плохое. — Я была несправедлива. Место мистера Грейвса теперь займет мистер Хок**, вы хорошо друг друга знаете. Но я бы не хотела, чтобы вы занимались расследованиями в его отделе. — Нет?.. — Я хотела предложить вам работать под моим началом. На этот раз Порпентина была явно ошарашена. На мгновение по её лицу скользнуло выражение той прежней Тины, которая боялась находиться рядом с начальством больше двух минут и делала над собой усилие только из-за необходимости. Но это была только тень, которая быстро улетучилась. Она явно обдумывала предложение со всех сторон — это было видно по взгляду, внутри которого запустился ускоренный анализ ситуации и подсчет аргументов «за» и «против». — Вы хотите, чтобы я стала вашим секретарем, — наконец, сказала она полуутвердительно. — Нет, мисс Голдштейн, — чуть не фыркнула Серафина. — У вас есть немало более важных задач. Мне нужны ваши таланты и умения для дела, с которым, пожалуй, не справится никто, кроме вас. Тина сомневалась. Очевидно, у неё были какие-то планы, и служба под крылом Президента в них не вписывалась. — Вы не могли бы объяснить, что это за дело?.. — Это значит «да»? — осведомилась женщина. — Учтите, второй раз я предлагать не стану, хоть вы и лучший следователь во всём МАКУСА. — Я... Да. Я хотела бы работать на вас. Но у меня есть просьба. Великодушию Пиквери сегодня не было предела, и она кивнула. Голдштейн так крепко стиснула пальцы, что побелели костяшки. — Я намерена расследовать дело о пропаже Персиваля Грейвса. Я собиралась сделать это, даже если бы мне пришлось уволиться. Повисло молчание. Настенные часы отсчитывали секунды, напоминая, что время никого не собирается ждать. — В таком случае... Мадам Президент вдруг улыбнулась. Темноволосая девушка не верила своим глазам — всё, начиная с её прихода в этот кабинет, казалось каким-то сном. — ...у меня для вас хорошие новости. Вам не придется увольняться, потому что это именно то дело, для которого я вас пригласила. Зная ваш упрямый характер и талант находить... улики там, где никто и не ждет их обнаружить, я подумала, что эта задача вам по силам. Я предоставлю вам полный доступ к архивам, вы сможете распоряжаться своим временем так, как сочтете нужным. Всё необходимое — разрешение на обыски, допросы, требуемые ресурсы, — за этим вы должны обращаться лично ко мне. Если вам нужна помощь, то я предоставлю в ваше распоряжение проверенных авроров, но, если честно, то я бы не стала полагаться ни на кого, кроме вас. Тина осмысливала свалившуюся на неё информацию и инстинктивно покусывала губу — дурацкая привычка, от которой она до сих пор не могла избавиться. Трудно было в это поверить, но всё складывалось просто идеально. Она даже мечтать о таком не смела — кажется, ВсеСоздатель услышал, наконец, её мольбы. — Я согласна, — выпалила она, вдруг испугавшись, что мадам Президент сочтет затянувшееся молчание за сомнение. — Я согласна, когда можно приступать? Пиквери со скрытым удовольствием наблюдала, как румянец оживил бледную кожу девушки, как в её глазах загорелся огонь всепоглощающей жажды действия. Она не прогадала. С тех пор Порпентину редко можно было увидеть в Конгрессе — она стала тенью, которая появлялась то тут, то там, не отвечала ни на чьи расспросы и исчезала быстрее, чем нежелательный собеседник успевал открыть свой любопытствующий рот. Однако она исправно отчитывалась перед Президентом о результатах своих поисков и проводила много времени в главном архиве на верхнем этаже. Там было тихо, спокойно, и никто не отвлекал её от мыслей и построения логических цепочек. Только вот звеньев Тине недоставало. Результаты поисков были неутешительными, а если точнее — то их и вовсе не было. Бледные намеки, жалкие крохи — этого было категорически недостаточно. Никаких улик, свидетельствующих о том, жив Грейвс или умер. Где держал его Грин-де-Вальд во время подмены? Или избавился от него сразу, как только пробрался к нему в дом?*** Эта мысль почему-то казалась Тине очень несостоятельной, и она без сожаления выпинывала её из своего сознания, исследуя места Нью-Йорка, где предположительно мог находиться Персиваль. Но любая мысль оставалась всего лишь мыслью без материального подкрепления. Очень скоро Голдштейн поняла, что самостоятельные расследования без источника информации ни к чему её не приведут. Все ниточки, за которые можно было хоть как-то зацепиться, тянулись к заключенному в одиночную камеру тёмному волшебнику, который был главной причиной всех её бед. Пиквери, как могла, оттягивала этот неизбежный момент, но он настал быстрее, чем ей бы хотелось. После недель бесплотных шатаний по Нью-Йорку Голдштейн безапелляционно заявила, что так они никогда не отыщут Грейвса, живого или мертвого. Ей нужно допросить Грин-де-Вальда, чтобы понять, есть ли вообще смысл искать. Они стояли за углом в коридоре, ведущем в Зал Совещаний, и разговаривали полушепотом, несмотря на два заглушающих заклятья. — Допросом Грин-де-Вальда мы уже занимаемся, — гнула свою линию начальница. — Если у нас будут какие-то сведения... — Вы правда думаете, что он просто возьмет и отдаст вам то, что вы хотите? — перебила Голдштейн. Такая манера разговора уже вошла у них в привычку. Когда они не сходились во мнениях, то становились просто невыносимы. — А вы полагаете, он что-то захочет рассказать вам? — со всем возможным скепсисом осведомилась Серафина. — Думаю, мы ничего не потеряем, если я попробую, — тут же парировала Порпентина, нервно убирая за ухо непослушную прядь отросших волос. — Вам уже удалось узнать хоть что-нибудь? Пиквери проглотила воздух, не желая признавать сокрушительное фиаско. Но Тина и так всё поняла, не будь она следователем. — Это может дать нам шанс на успех, — теперь уже она начала давить. — Хотя бы крошечный, но это уже сдвинет дело вперед. Серафина была не согласна, но не видела ни единой логичной причины отказать аврору. В неодобрении она плотно сомкнула губы. — Почему вы так не хотите меня туда пускать? — спросила Голдштейн. Пиквери молчала, но Тина ждала ответа. Ей правда хотелось знать. — Я не хочу... — неохотно ответила мадам Президент, — чтобы вы подвергались его психологическому давлению. — Вы боитесь? Что я могу принять его точку зрения? — Голдштейн чуть развела руки в стороны, как бы показывая, насколько эта мысль кажется ей нелепой. — Не будьте столь самонадеянной, Голдштейн, — осадила её Серафина. — Он смог сломать многих искусных окклюментов, он смог прикинуться Персивалем Грейвсом, в конце концов. Да, он лишен магии в этих стенах, но только физических её проявлений. Вы прекрасно знаете, что магия столь же многогранна, сколь многогранна сама природа вещей. Грин-де-Вальд пропитан ею настолько, что опасен даже его голос, его взгляд, а что уже говорить о длительном пребывании наедине по нескольку раз в неделю? Теперь молчала Тина, и Пиквери понадеялась было, что смогла её убедить. — Сколько допросчиков у него уже было? — спросила девушка. — Трое, — нехотя ответила мадам Президент, и её красивое лицо потемнело. — С одним он просто не стал разговаривать, второй уже проходит курс усиленной психотерапии. Третий пока что держится. — Я буду докладывать о каждой беседе. Порпентина перешла в наступление и не думала сдаваться. Серафина была очень недовольна, но ей ничего не оставалось, как согласиться. — Это и так понятно. Я скажу вам, когда мы будем готовы организовать вашу встречу. Голдштейн отрывисто кивнула. Она понимала, что радоваться особенно нечему, но эта маленькая победа была нужна ей, как свежий воздух. Огонь внутри, который поддерживал её с тех пор, как она взялась за расследование, начал потихоньку угасать без притока новых сведений, но теперь у неё появился реальный шанс их получить. Конечно, никто не говорил, что Грин-де-Вальд вообще захочет с ней разговаривать, но ей придется постараться. Серафина уже давно ушла, а Тина всё стояла в коридоре, ощущая противную слабость после непродолжительного триумфа. Президент сомневалась в её выдержке, и Голдштейн в глубине души разделяла её сомнения. Ей придется снова встретиться с человеком, который знал о ней больше, чем имел на это право, знал её боль и страдания. Более того, он намеренно заставлял её их испытывать, наблюдая за ней, как ученый наблюдает за подопытными крысами. Сможет ли она бесстрастно смотреть на того, кто, возможно, убил Персиваля, и при этом не испытывать ничего личного? Порпентина сердито тряхнула головой, прогоняя навязчивые мысли, которые напоминали растревоженных змей. С подобным настроем ей нечего делать в допросной. Пиквери была точно права в одном — Грин-де-Вальд очень опасен, и если она не сможет контролировать свои эмоции, то всё будет напрасно. Он просто будет играть с ней, пока она ему не надоест.

***

Куинни была в неописуемом ужасе, когда прочла мысли сестры вечером того же дня. Тина, наверное, никогда не видела её такой расстроенной. Даже после того, как ей пришлось отпустить Якоба под дождь забвения, младшая Голдштейн не унывала, хотя проницательная Тина подозревала, что всё дело в новой пекарне, открывшейся не так далеко от их дома. Они ужинали молча. Куинни не выдержала первая, зная мысли своей единственной и горячо любимой родной души: — Тинни, не надо. Ты же знаешь, как это опасно. Порпентина упрямо сжала вилку и подцепила кусочек спаржевой фасоли. — Я знаю, Куинни, милая. Но я буду очень осторожна. Я тебе обещаю. Дальнейшие разговоры были бессмысленны, потому что Куинни прекрасно знала, что Тина не отступит от своего, пока не доберется до правды. Любой ценой. Ей оставалось надеяться, что цена эта будет не чрезмерно высока. Легилиментка понимала причины, движущие сестрой, но если выбирать между ней и мистером Грейвсом, выбор был очевиден. Потом начались допросы. Для Куинни дни, когда Порпентина приходила после встреч с Грин-де-Вальдом, были помечены черным цветом. Сестра, её удивительно жизнелюбивая Тинни появлялась дома бледная, молчаливая, с отчаянно блестящими глазами. Ей требовалось несколько дней, чтобы прийти в себя, а потом всё начиналось сначала. Старшая Голдштейн начала таять. Куинни не знала всего, что происходило во время их встреч с тёмным магом, но ей были видны последствия. Очевидно, разговоры с Грин-де-Вальдом забирали у Тины слишком много сил, но она не хотела этого показывать. Вернулись косметические чары и зелья, скрывающие следы усталости. Но, что самое страшное, — вернулись кошмары, от которых Тина с криком просыпалась посреди ночи. Куинни ничего не могла поделать — только украдкой глотала слезы и приносила сестре стакан с настоем из успокоительных трав. Тина пыталась убедить её в том, что всё в порядке, но руки у неё так тряслись, что часто половина снадобья не попадала туда, куда следовало. И все-таки упрямая следопытка продолжала свою работу, совершенно себя не жалея. Куинни иногда казалось, что Тина себя за что-то наказывает. Разве можно добровольно хотеть встречи с тем, кто отравляет твою жизнь одним своим существованием? Злакудрая красавица пыталась поставить себя на место своей сестры, и понимала, что она бы не справилась. Наверное. Куинни не могла повлиять на решение Порпентины, поэтому она просто утроила степень заботы о сестре. Но был ещё кое-кто, кто мог ей помочь. Иногда Тина получала конверт с письмом на её имя, и тогда на некоторое время сердце младшей Голдштейн переставало сжиматься от тревоги и беспокойства. Она видела, как расслабляются тинины плечи, как теплеют её глаза и как она улыбается, бегло скользя по строкам, выведенным рукой британского магозоолога. Ньют писал просто и радостно, и Тина ныряла в его письма с головой. Это очень помогало отвлечься, потому что мрак надвигался на неё со всех сторон, зажимал в тиски и давил — постепенно, мягко, но неотвратимо. Скамандер рассказывал о своих питомцах, о дальних странах, об исследованиях, но никогда — о проблемах или тревогах. Он просил её не падать духом и искренне желал удачи во всех делах. Иногда Порпентина прижимала исписанные листы к сердцу, чтобы впитать в себя тепло, которое исходило из каждой строчки, и ей действительно становилось немного легче. Даже Грин-де-Вальд переставал казаться такой уж большой проблемой — он был где-то там, далеко, а Ньют — рядом. Но если эти двое были вполне реальны, то тот, которого она безуспешно искала, начинал казаться выдумкой её воспаленного ума. Где был Персиваль Грейвс? Спустя два месяца мадам Пиквери сообщила Голдштейн, что они больше не могут держать общественность в неведении. Она объявила о своём решении устроить официальное прощание с доблестным начальником департамента магического правопорядка и ждала, что Тина поддержит её. Для Тины это был удар ниже пояса. — Я только-только начала понимать, куда двигаться, а вы решили похоронить все мои начинания! Вы не можете так поступить, — её глаза блестели от обиды. — Никто не хоронит ваши начинания, — попыталась успокоить её Серафина. — Тина, посмотрите: прошло два месяца с начала ваших встреч с Грин-де-Вальдом, и ваше психическое состояние уже нестабильно. — Нестабильно? — прорычала Тина, волевым усилием сбавляя обороты. — Персиваль Грейвс, может быть, жив, а вы устраиваете вечеринку на кладбище! Серафина осуждающе покачала головой, одаривая сотрудницу долгим внимательным взглядом. — Успокойтесь, — посоветовала она Порпентине. — Ваше расследование продолжается, и вы нужны мне в трезвом рассудке и ясном уме. Вы это понимаете? Это мероприятие — всего лишь подоплека, мне нужно снять хотя бы часть массового стресса, охватившего Соединенные Штаты. — Мероприятие?! Видя, что аврор сейчас поднимется на воздух от возмущения, она повторила: — Нам не нужны народные волнения. Вы понимаете это, мисс Голдштейн? Голдштейн не понимала ничего, кроме того, что завтра у неё должна состояться встреча с Грин-де-Вальдом, на которую она настраивалась ещё с прошлого раза, а её только что совершенно деморализовали. — Завтра у вас выходной, — снова прочитала её мысли Пиквери. — И никаких нет, Тина. Это для вашего же блага. «Для вашего же блага» Может быть, так оно и было. Каждую их встречу Грин-де-Вальд планомерно пытался довести девушку до белого каления, и каждую же встречу Тина шагала всё дальше и дальше в своём стремлении добраться до истины. Пока что счет был равный, но Голдштейн была уверена, что сможет если не выиграть, то по крайней мере не проиграть. И вот теперь, стоя на кладбище, Тина услышала в голове знакомый голос. Прохладный шелест, который неприятно отпечатался в сознании, заставил её задуматься о последствиях того, чем она все это время занималась. Пиквери предупреждала её, но она не послушалась. Неужели её нормальная жизнь теперь обречена вечно вечно ходить по краю бритвы? Если она поскользнется и упадет, никто уже не сможет ей помочь. Так стоило ли так рисковать ради призрачной надежды найти то, что, может быть, навсегда утрачено? «Стоит», — подумала Тина твердо, глядя на черный гроб с закрытой крышкой. — «Определенно, стоит».

***

— Сегодня мы с вами встречаем эту весну во многом благодаря человеку, которого все вы прекрасно знали. Внимание толпы обратилось к женщине, которая стояла, ровно выпрямив спину, уверенная и властная. Сегодня она была в черном, как и все присутствующие — веками сложившийся стереотип о траурной необходимости. — Многие из нас много лет трудились рядом с Персивалем Грейвсом и знают, что этот человек готов был пожертвовать своей жизнью ради мира и процветания нашего магического сообщества. Тина не смотрела на Пиквери. Ей было ужасно неуютно здесь находиться. Она чувствовала себя сообщницей преступления, потому что разве это не преступление — преждевременно хоронить человека? Раз у них не было доказательств смерти Персиваля, то значит, они не могли обвинять кого-либо в его убийстве. — Вы должны знать, как оборвалась судьба нашего доблестного сотрудника, чтобы сомнения не тревожили ваш ум. Если бы всё было так просто. Голдштейн посмотрела туда, где стояли авроры бывшей спец-группы Грейвса. Знакомые ей Хок, Томпсон, Шон и Лорри**** — все они выглядели мрачно и подавленно. Наверняка, они до последнего верили, что Грейвс возьмет и появится на пороге их кабинета, живой и здоровый. Пальнет заклинанием, отчитает, надаёт кучу работы... Но Президент лишила их надежды. Было ли у неё такое право? Тина не была уверена. Кроме того, у неё было неприятное чувство, как будто она всё время что-то упускает из виду. — За последние несколько месяцев, — продолжала Серафина, — в нашем городе участились случаи убийств немагов, скрытой целью которых являлась кража немагического оружия. На его основе сторонникам Грин-де-Вальда удалось создать бомбу, которая едва не погубила тысячи невинных жизней — наших с вами в том числе. Грин-де-Вальду не важно, скольких людей придется убить для достижения своих целей. Можно ли оправдать убийство человеческой души идеей о всеобщем благе? И чье благо берется в расчет — того, кто убил или того, кто был убит? На кладбище стало так тихо, как будто никаких живых там и в помине не было. Тина внезапно почувствовала приступ тошноты, голова закружилась, и она еле устояла на ногах. Перед глазами плыло, и казалось, что давление внутри черепа сейчас разорвет её голову. Она хотела бы мыслить логически, но ничего не получалось. У неё в мозгах словно заела какая-то шестеренка — она оглушительно скрипела, не желая вставать на место. Девушка, стараясь дышать ровно, приложила холодную ладошку к горячему лбу и закрыла глаза, но мучительное чувство не проходило. — Но Грин-де-Вальду этого показалось мало. Его план раскрыли, и тогда он нашел другой способ ударить в сердце МАКУСА. Вдруг проклятая шестеренка щелкнула и закрутилась, приводя в движение весь мыслительный процесс в кипящей голове. Голдштейн распахнула глаза и принялась лихорадочно шарить взглядом по монохромной толпе магов. Кто-то из них... Кто-то из них чужой. — Обманом и подлостью захватив начальника департамента магического правопорядка, он воспользовался его внешностью, чтобы в угоду своим непомерным амбициям сеять хаос и разрушение на улицах Нью-Йорка. И я заявляю, — Серафина обвела толпу уверенным взглядом, — что смерть Персиваля Грейвса на его руках. — Нет! — вопль разорвал гробовую тишину. Голдштейн с ужасом осознала, что на неё уставилось больше сотни людей, а протяжный крик только что вылетел из её груди. Напряжение достигло своего предела и вырвалось наружу. Она тяжело дышала, как будто пробежала марафон, и со стороны, наверное, выглядела сумасшедшей. Куинни потянула её в сторону, но Голдштейн приросла к месту, не видя ничего, кроме ухмылки на одном единственном лице, которое она так старалась отыскать. Не успела она ринуться вперед, как искра заклинания сорвалась с палочки неизвестного, и тот растворился в толпе. Дальше всё происходило, как в замедленной съемке. Из-под крышки гроба повалил густой дым, заполоняя собой всё вокруг. Серафина отшатнулась от ящика, и её тут же прикрыли авроры, защищая от неизвестной опасности. Сквозь бесформенные сизые клубы проступила чья-та фигура. Растерянные волшебники вглядывались в центр облака и не верили своим глазам. — Смотрите! — Это же... — Не может быть!.. Дым медленно превратился в пугающе-правдоподобного Геллерта Грин-де-Вальда. Он смотрел поверх толпы и усмехался. — Я знаю, зачем вы здесь, — его голос стелился мягко, подобно дыму, из которого был создан. — Вы хотите правды. Но вам лгут. Вас обманывают. В толпе поднялся ропот. Авроры застыли с палочками наизготовку, не зная, чего ожидать от этой иллюзии. — Я не убивал Персиваля Грейвса, — продолжал призрачный Грин-де-Вальд, широко раскинув руки, как будто желая обнять всех волшебников. — Я даровал ему свободу, которой он так жаждал... Сразу несколько вспышек полетело в облако, и дымная фигура разлетелась в клочья. Мертвенно-бледная Пиквери стояла, крепко сжимая палочку в руке. Она обвела взглядом испуганные и растерянные лица. — Мы отыщем того, кто это устроил, — её голос дрожал от гнева. — Имя Персиваля Грейвса не будет омрачено ложью. Люди словно ожили, и со всех сторон послышались одобрительные возгласы. Чёрное море зашумело, как улей, полный рассерженных пчел. — Тина? Куинни очнулась вместе со всеми и вдруг поняла, что сестры нигде нет. — Тина! Но ей не ответили. Порпентина была уже далеко и не видела ни дыма, ни Грин-де-Вальда. Она бежала со всех ног по мокрой земле, перепрыгивая через надгробия. Она изо всех сил пыталась не упустить маячившую впереди фигуру; волосы постоянно лезли в глаза, и она с раздражением их смахивала. Всё её пальто было облеплено грязью, но ей было не до того. Грин-Вуд было поистине огромным кладбищем. Аврор бежала, пока не почувствовала, как легкие начали гореть огнем. Она была вынуждена остановиться — все равно вокруг неё были сплошные могилы, а человек, которого она преследовала, давно скрылся из виду. Голдштейн промокла насквозь, и только сейчас почувствовала, как её трясет — то ли от холода, то ли от переизбытка адреналина в крови. Она сердито взмахнула палочкой, пытаясь увидеть хоть какие-то следы на мокрой траве. — Тина. Порпентина подпрыгнула на месте и лихо развернулась, взметнув фонтан брызг. Палочка застыла в онемевшей руке, а глаза расширились от ужаса. На маленьком надгробии сидел Персиваль Грейвс во... плоти? Он медленно поднялся, опустив лицо, и привычным движением стряхнул воду с до боли знакомого пальто. Грейвс сделал шаг вперед, и Тина подняла палочку выше. Её парализовал неконтролируемый страх, и все, что она могла сделать — стоять на месте, как вкопанная. Персиваль сделал ещё шаг, и вот тогда Голдштейн медленно попятилась, пытаясь понять, что происходит, но умение мыслить здраво предательски испарилось. — Тина. Голос был его, только вот... Стуча зубами, девушка заглянула ему в глаза. Лучше бы она этого не делала. Тина споткнулась об незаметное надгробие и упала, больно ударившись локтем об соседний монумент. Она тут же попыталась встать, не контролируя дикий иррациональный ужас перед надвигающимся... мертвецом. Сжавшийся от потрясения мозг вдруг пронзила догадка, спасшая её от разрыва сердца, и Голдштейн взмахнула палочкой. Мистер Грейвс рассеялся, как дым. Порпентина рухнула на колени прямо в мокрую траву. Сердце ухало в груди, а руки мелко тряслись. Наверное, тот, кто наколдовал иллюзию, сейчас наблюдал за ней и мог напасть в любую секунду. Но у неё не было сил наколдовать даже обычное протего. — Это был морок, — еле слышно прошептала Порпентина, проверяя, не потеряла ли она способность говорить. — Просто морок. В таком виде её и нашла Куинни. —Тина! Вот же... Легилиментка выставила магический щит и тут же снова взмахнула палочкой, высушивая тинину одежду. Голдштейн всё ещё не пришла в себя, к тому же она настолько замерзла, что не чувствовала своего тела. С помощью Куинни она смогла подняться на одревеневшие ноги. — Тинни, давай поскорее уйдем отсюда, — взмолилась светловолосая фея, тормоша сестру. — Тут жутко. Все эти могилы... Порпентина окинула взглядом ряды надгробий. — Кто бы это ни был, он заплатит за это, — прохрипела она. — Конечно, заплатит, если только ты не простудишься, или ещё что похуже, — Куинни моментально вскипела. — А если бы с тобой что-то случилось?! Если приспешники Грин-де-Вальда могут так легко проникнуть на тщательно охраняемую аврорами территорию, то им не составит труда сделать с тобой что угодно! Я чуть с ума не сошла от беспокойства! — Прости меня, — в голосе старшей Голдштейн не было раскаяния, только усталая обреченность, словно из неё в одночасье выжали все силы. — Я не думала, просто побежала... Правда, прости. Светловолосая девушка сжалилась только потому, что Тина дрожала от холода и выглядела так, словно вот-вот свалится в обморок. Всю дорогу до выхода с кладбища они проделали молча. У самих ворот была толчея, потому что авроры никого не выпускали, не проверив браслет на наличие совершённой магии. Тина фыркнула. Если всё это было спланировано заранее, то от браслетов было мало толку. Её уже заметили — прямо к ним направлялся Барти Хок, новый глава департамента магического правопорядка. — Прочешите кладбище, — сказала Тина вместо приветствия. — Если он ещё не ушел. — Кто это был, ты его видела? — от пронзительных светлых глаз Барти, казалось, не могло укрыться ничего. — Нет, — с досадой признала Голдштейн. — Только лицо, да и то издалека. Иллюзии он колдует мастерски. — Он мог напасть на тебя, — сурово отчитал её Ястреб. Девушка скривилась и пересилила себя, чтобы не закатить глаза. — Серьезно? Хок только покачал головой. — Паршиво выглядишь. Давай браслет, мы этим займемся. А ты иди домой. Это приказ. Та даже глазом не моргнула. — Вот только не надо меня отчитывать. И я не под твоим командованием, кстати. — Я всего лишь о тебе беспокоюсь... — Не надо беспокоиться. — ...И ты должна знать, что я никогда в жизни не хотел занимать эту должность, — твёрдо закончил начальник аврората. Тина пожала плечами. — Кто-то же должен. — Тина, — вздохнул Хок. Он посмотрел на неё с непонятным выражением в глазах. — Я знаю, мы с тобой не говорили после... всего. Но когда ты ушла, всё изменилось. Нам... тебя очень не хватало. Тина моргнула, почувствовав вдруг позорное жжение в глазах. Кто бы знал, как ей их не хватало. Её коллеги, конечно, были ни в чем не виноваты, но всё же они могли сделать хоть что-то, усомниться, проверить... Довериться ей. Голдштейн открыла было рот, но что-то встало поперек горла, и она с трудом сглотнула. — Ладно, Барти... То есть мистер Хок. Это уже в прошлом. Она вложила свой браслет в его широкую ладонь и поспешно отвернулась. Взяв Куинни под локоть, она собралась было идти, но Барти окликнул её. — Не знаю, слышала ли ты, но Грин-де-Вальд сказал, что мистер Грейвс жив. Порпентина замерла на полувздохе. Неужели?.. — Если это правда... Найди его. Тина обернулась. Аврор смотрел на неё пронзительно, словно пытаясь высказать всё, что было у него внутри. Он шагнул вперед и на мгновение крепко сжал её плечо. Потом он коротко кивнул Куинни и направился к своим людям, чтобы отдать распоряжения. Тина хотела было рвануть с места, но её удержала железная хватка сестры. — Мне нужны воспоминания! — Не раньше, чем ты окажешься дома. Её тон не предвещал ничего хорошего. Порпентина слишком хорошо знала это выражение лица, поэтому сочла за благо не пререкаться. В гневе миловидная Куинни становилась опаснее, чем мантикора. Поэтому Голдштейн позволила увести себя домой и даже накормить. Куинни почти всё время молчала, всем своим видом показывая, что не одобряет внезапно открывшиеся суицидальные наклонности у своей сестры. Порпентине пришлось ещё раз извиниться и пообещать, что она больше не будет лезть на рожон — только тогда легилиментка немного оттаяла. Увидев обещанные воспоминания, Тина долго сидела на кухне, не замечая, что чай уже давно остыл, а за окном стало темно. Она думала, прокручивала перед глазами события прошедшего дня, возвращалась к уже известным фактам и сопоставляла, анализировала, выстраивала... Слишком много было непонятного, но всё же картина немного прояснилась. Конечно, Грин-де-Вальд знал о том, что Серафина собирается публично обвинить его в убийстве Персиваля. Откуда? Кто-то его информировал. Кто? Разумеется, тот, кто имел с ним связь, тот, кто был к нему вхож. Тот, кто его допрашивал. Длинные руки Геллерта простирались дальше, чем они могли предположить. Воспользовавшись ситуацией, он решил обставить Президента и в который раз напугать волшебников своим могуществом. Его дымная фигура, шагнувшая из гроба — было в этом нечто пафосное, словно Грин-де-Вальд бросал вызов самой смерти. Порпентина мысленно уже набросала себе план их будущего разговора, если он, конечно состоится. Вряд ли Пиквери обрадуется, что её авроры до сих пор легкая добыча для тёмного волшебника. Она может и вовсе отрезать его от внешнего мира, чтобы не допустить утечки информации. Это было просто нелепо — допрашивая Грин-де-Вальда, они ставили под удар самих себя. Тина невольно задумалась, насколько же глубоко он пустил корни в системе МАКУСА, если даже верные и проверенные следователи стелются у его ног. Но пусть об этом печется мадам Президент. Голдштейн больше не интересовали заговоры и интриги его темнейшества. Для неё имело значение только одно. Персиваль Грейвс жив. И она найдет его. Сноски: * События, которые упоминаются здесь, являются частью сюжетной линии предыстории «Проклятье» — разгадав планы сообщников Грин-де-Вальда, Тина тем самым спасла МАКУСА от разрушения (и не только). ** Барти Хок — вымышленный персонаж из предыстории, служитель правопорядка, коллега и первый помощник Персиваля Грейвса. *** Упоминается заключительная глава предыстории. **** Фамилии вымышленных персонажей, фигурировавших в предыстории. Коллеги Тины, с которыми она познакомилась, поступив на службу в отдел Грейвса. Читать фанфик «Проклятье!» — https://ficbook.net/readfic/5005048 От автора: Спустя тысячу лет я захотела написать что-то новое, но на новое не хватило вдохновения) Поэтому будет, как я и хотела, сиквел к ФТ, уж очень мне тогда запал в душу мистер Грейвс с его непонятными взглядами. Ну, если прочтете «Проклятье», то сами всё поймете)) И да — пишу в свободное время, а эта штука очень редкая. Так что кнутом не бить, но пряниками кормить можно (и нужно). Ну и... если встретите ошибки, исправьте, пожалуйста, в ПБ О_О