Гермес и Терпсихора

- Майя, у тебя вовремя проката этой программы лицо такое, словно ты пытаешься понять теорему высшей математики!- голос Тутберидзе возмущенно стелется над бортами катка, а спортсменка стоит с сосредоточенным выражением лица и молчит. Она сейчас действительно похожа на человека, который пытается осмыслить что-то очень сложное, а оно никак не желает размещаться в голове. беда вот только в том, что в голове это и не должно размещаться. Все, что катает Майя, живет в сердце. отражается во взгляде. Раз преданная женщина всегда будет смотреть на мужчин другими глазами. Этери ди этого не знать! Невольно поворачивает голову, натыкается на до боли знакомые глаза. Смотрит. не отводя свои. Интересно, он понимает, что виноват? Или для мужчин все проще? Было - хорошо. Прошло – тоже ничего особенного. Все остались при своих: Этери при деле, предатель при свободе от страстей Этери. Наверное, так и лучше. Обоим. Работают дальше по заветам их коллектива. - Май, у тебя состояние человека, которого обидели сильнее, чем быть не может! как будто пробили коньком не руку, а душу. Очень больно. Ты истекаешь внутри кровью. - Боишься потерять сознание до судорог!- ощущения еще свежи, надеется через них внести понимание в тело, не в голову, голова тут лишняя. - Этери Георгиевна, я не очень хорошо соображала, когда это случилось,- пытается заранее оправдаться девушка. - Вот это и вспомни. Когда так больно внутри, соображаешь не очень хорошо,- кивнула женщина. Что поделать, она сама соображала очень плохо, потому и допустила все метания, все надежды, все слезы. Потому после всех уходов, кроме последнего, случались возвращения. И каждый раз лезвие пробивало душу все глубже, все больнее. И после каждого расставания, когда встречались на работе. занимались общими делами, казалось, что зубцы крутятся в душе, как на льду, вырывают мясо, выбивают мелкой крошкой лед, до которого надеешься замерзнуть изнутри вся. Полностью. И никогда не удается замерзнуть до конца. Даже если все давно прошло и подернулось пылью времени, но он улыбнется как-то так, по-особенному, подаст руку, накинет по-дружески на плечи свою куртку. И снова болит. Больше боли, чем невозможно. Спасает работа. Спасают программы. “не отрекаются, любя”, потому что хочется доораться в глухую душу. “Список Шиндлера”, потому что убито самое нежное. И “Шахматы”, потому что хочешь вести свою партию. И “Слышу не слышу”, потому что внутри пустота, через которую важно докричаться. И холодные “Январские звезды”, потому что жаждешь успокоения, а вместо них рвется на волю трагедия “Анны Карениной”. И белый лебедь становится черным, потому что жизнь - тварь. И тебя в ней разыграли как шестерку в карточной партии. Me voy- потому что возврата не будет. “Клеопатра”, потому что играть мужскими сердцами безопаснее, чем отдавать свое. И осознать, что ты, как Фрида навсегда изломана внутри и живешь лишь своими работами. И стать в них ведьмой, у которой нет больше ее мастера. Да и не надо, кажется. Почему-то думала, что Пекин закроет ее монолог с миром. Монолог с человеком, что никак не отпускал душу. А вышло - прикрыл лишь на один сезон, когда хватало другой боли. И вернулся танцами на стеклах, девочкой, обращающий взгляд к Луне, Мэрилин, легкой дурочке с дырой в сердце… И конечно, тихими каплями фортепиано Таривердиева и Анютой, стирающей поцелуй с губ. Поцелуи стираются плохо, особенно, когда почти втатуированы в сердце временем и болью встреч и расставаний. До сих пор, когда устала или слаба, хочется сбросить маску отстраненности и холода и любить. Любить до дрожи, до блеска в глазах, который нельзя спрятать, да и не хочется. Любить до крыльев за спиной и робкой надежды, что взаимное чувство станет тем потоком воздуха, на который сможешь лечь, раскинув эти крылья и лететь к свету, в будущее. Не станет. Плача и исповедуясь на тысячи зрителей ледовых арен, прекрасно понимает, не станет. Никогда. Все давно выгорело в пепел, кроме желания видеть себя той, какой представляла, о какой мечтала. Ровно в тех картинах будущности, которые жили в фантазии и не сбылись. И потому не позволяла себе забыться больше. Не верила нежным взглядам. Не хотела близости даже случайной и в толпе людей. В толпе людей - особенно. Там терялась концентрация. Быстро наступала усталость. Было слишком соблазнительно найти поддержку в знакомом плече. Не хотела. Как же донести до Майи, что бывает такое состояние, когда ни разумом, ни сердцем уже не надо. Лишь попранная гордость и слабость требуют присвоить и держать рядом. Может быть, даже издеваясь, щуря взгляд на других, обнимая при свидетелях не того, кого присвоила. Сообщая, что его роль мала, почти ничтожна. И не отпускать. Истерзать. Проворачивать зубец в душе еще и еще раз. Чтобы ошметками рвалось сердце, чтобы морозил душу и лед ее выкрашивался мелкими льдинками. Держать рядом того черта, которого знаешь, но помнить и чувствовать, что любовь ему больше не принадлежит. Твоя любовь отныне только твоя. - Дань!- резкий оклик через половину катка и долгий взгляд, такой, что хореограф сначала теряется, потом рдеет, а после отводит глаза.- Май, мне нужен вот этот взгляд, а не глаза Софьи Ковалевской во время решения математической задачи! - Можно еще раз?- просит повторить светленькая девушка, стоящая рядом. Она, кажется, еще ничего не чувствует, не умеет и не понимает, но глядит внимательно, будто запоминает работу каждой мышцы лица тренера. Пробует так же взглянуть в ответ. Встряхивает головой и вдруг совершенно с той же интонацией, с которой Этери звала хореографа выкрикивает: Ника! Молодой человек, попавший под тренировочный прицел, сначала ничего не понимает, потом замирает, а потом поскальзывается на ровном месте, теряет равновесие и чуть не падает. остается только рассмеяться, а потом осечься, видя, как подъезжает к спортсмену Дудаков, хлопает по плечу и приказывает: - Давай, давай! Работай! нечего тут отдыхать!- переводит взгляд на Этери и неодобрительно покачивает головой. Переживут. Все переживут. Особенно те, кто понимает, в чем суть взглядом и слов, произнесенных сегодня в этом ледяном царстве боли и преодоления себя. Невольно вспомнилось, что есть другие берега. Другие интерьеры и пейзажи. Даже мужчины есть другие, теплые, не успевшие замерзнуть в вечном холоде льда. И в минуты слабости хотелось думать, что душе еще что-то может понравиться и понадобиться. А потом болью отзывается, прокручивающийся зубец, оставляющий незаживающую рану. И понимаешь - не надо. Больше не надо! Лучше всего черт, которого знаешь. The Devil you know.