Встречая чужой рассвет

Глава третья. Илья Сухомлин и капитан Давыдов. Когда-то давным давно Илья мечтал стать военным. И дело было не в том, что они с друзьями резали руки в кровь, принося тогда в умывальнике ту клятву. Для себя самого Сухомлин решил еще в двенадцать лет, что станет военным. В тот день, когда пришла похоронка. Погиб его двоюродный брат, в Чечне погиб. На войне погиб. И орден, что вручили тогда тетке Ильи, никогда бы не заменил того мальчика Диму, которого помнил сам Сухой. В тот день, смотря на поддернутые слезами глаза, нет даже не матери, а отца, он отчетливо для себя осознал, что таких вот отчаянных мальчишек, как Дима Сухомлин нельзя забывать, их дело обязательно нужно продолжать. Потому, что оно того стоит. На самом деле стоит. С тех пор минуло уже много лет. По пальцам уж и не пересчитать, только вот зажженный в душе тогда еще совсем мальчика Ильи Сухомлина все так же горит. А потом было Суворовское. И отговоры родителей и той самой тети Лены, умоляющей его не класть свою жизнь на все это. Только вот, что-то уже замкнуло в груди у Ильи, что-то такое, именное как отвага_честь_доблесть_героизм, и этого уже нельзя было искоренить. И он пошел в Суворовское. Поступил. И запнулся о дружбу. О святое понятие: "Суворовское братство", которое пронес собой сквозь все эти годы, как незыблемое и нерушимое. А ведь много чего бывало и казалось бы предательство друзей, и ошибки, и шишки на лбу у мальчишек, которые только-только покинули школьные парты. И много ведь чего было: плохого_хорошего. Много. Только вот сейчас лейтенант Сухомлин знает, что не зря. Все это с ними было не зря. Он помнил ту самую ночь, когда для них шести суворовцев все изменилось, и словно даже само Солнце сошло с орбиты. Их выпускной вечер. И когда все остальные взводы с их курса встречали рассвет на набережной у реки, они впятером сидели в узком больничном коридоре, вымазанные в крови Макарова и давали друг другу уже совсем другие клятвы, так не похожее на обещание стать офицерами. Они обещали друг другу - и Максу, что боролся тогда в реанимации за свою жизнь, - обещание пронести свою дружбу сквозь жизнь. Он помнит свою собственную ладонь, перепачканную кровью друга, которой накрыл ладонь Саши, помнит, как сейчас свои слова: - Даже, если война, даже, если весь мир, чтобы ни было - нас шестеро и будет так. До смерти последнего из нас. До последней капли крови. И ведь каждый из них пронес эти слова чрез года. Они так и не расставались все эти года. Даже лето провели вместе. И на вступительные прибыли вместе. В одно и то же время. Они были повязаны не просто словами, они связаны кровью - своего брата. Да, именно так - брата. И они тогда не думали ни о семьях, ни о своих девушках, ни о чем, кроме того, что их братишка, их Макс... их неназванный, но признанный уже давным давно лидер - Макс Макаров боролся за свою и их жизни. Потому, что вдруг так сознательно_понятно, стало то, что без него и их нет. Нет этих вот суворовцев третьего взвода, без заводилы и балагура, вечно смеющегося Макса, который чуть было не ушел тот мир, из которого уже не будет никогда возврата. А ведь, что было бы, если бы тогда Сашка Трофимов не захотел покурить в четыре утра, что было бы, если бы они не успели. Но ведь успели. Спасли. И тогда в том коридоре, они осознали_приняли одну простую такую истину - они выросли. Нет, больше тех мальчиков, которыми они пришли тогда в СВУ. Нет и никогда больше не будет. Есть только те молодые мужчины, которые готовы ради друг друга жизни положить и Сухой никогда не забудет тот момент, когда они с Максом лежали на соседних койках и его - Сухого - кровь перетекала в вены Макса, давая его другу шанс на будущее, на настоящую жизнь, на возможность реализовать их общие мечты, сделать что-то не для себя, но для своего Отечества. И все о чем тогда думал Илья - "Выкарабкайся, Макар, мы все рядом, братишка, ты там держись, а мы поможем", осознавая, как же сильно он прикипел к этому когда-то словно уже в прошлом - мажору и мэрскому сынку. И когда вышел врач, уже давным давно за полдень, он и не ожидал, увидеть перед собою пятерых молодых парней, смотрящих на него так, словно решается не жизнь их друга, а их собственная, а он лишь проговорил: - Жить будет. И эти вот два слова позволили им в тот миг понять, как же сложно им придется не сейчас, но обязательно потом. А потом была Кремлевка. Они все подали документы в Московское высшее военное командное училище. И сложнее было намного. Суворовское казалось по сравнению с этим обычным пионерским лагерем. Но они держались. Друг за друга держались. Их было шестеро - Макар, Сухой, Трофим, Синица, Соболь и Печка. Сухой помнит, как сейчас тот день, когда Полярник - их взводный, вызвал его на разговор. И Илья, нет, не сломался, но просто не мог не выплеснуть все то, что было тогда с ними всеми в СВУ, на тот вопрос Василия Кирилловича: - Я ведь не лезу вам в душу, курсант, я просто не могу понять. Я ведь уже не раз выпускал из этих стен суворовцев, но такого, как у вас никогда не встречал. - А мы не просто суворовцы, товарищ капитан, мы братья. По крови, - тихо признался ему Сухой, глядя в глаза капитана. - Разница ведь есть? - Есть, - согласился Полярник, и добавил. - Просто, я ж тоже не слепой, Сухомлин, вы в роте - лучшие, и по знаниям, и по подготовке, но дело даже не в этом. Вы, как будто чувствуете друг друга. - Так оно и есть, - резво отрапортовал тогда Сухомлин, не отводя взгляда. За все эти годы, они действительно научились чувствовать друг друга. Все шестеро. Жить болью друг друга, деля ровно на шесть частей, пронося все тяготы и невзгоды вместе. - А Макаров? - вдруг_резко спросил тогда Давыдов и Сухой отвел глаза в сторону. О Макаре он не мог говорит. Не его это была жизнь и не его боль, что терзала до сих пор всех из оставшихся там за пределами кабинета остальных братьев. - А Макаров - это Макаров, товарищ капитан, - тихо проговорил Илья, не поднимая своих синих глаз на капитана. - Согласен, Макаров - это Макаров, только, что ты тут Ваньку валяешь передо мною, младший сержант Сухомлин. - Я Вас не понимаю. - Да, всем ты понимаешь, курсант, - ласково вдруг и так не похоже не Полярника улыбнулся тогда капитан Давыдов. - У меня ведь нареканий по нему нет никаких. Лучший по учебе, лучший по физ-подготовке. Только знаешь, что... я ведь таких уже видел, у него пропеллер работает, только он не живой. Совсем не живой. Он только вам и улыбается. Только с вами и говорит, если не по приказу. Словно кукла, какая-то... Я ведь стольких уже перевидал, Сухомлин, и я тебе, как на духу, сейчас могу сказать - ваш Макаров не живой он. Искусственный. Словно заведенный на выполнение определенных программ. Глаза у него мертвые. И живет он по инерции... А это страшно... даже для таких, как я, офицеров, прошедших войну, страшно. Да, и вижу же, я как вы его опекаете. Все вы. Я ведь, слышал о суворовском братстве, у меня друг, близкий друг - один из ваших. Но такого как у вас я еще не видел. Вы не просто суворовцы. - Я ведь говорил - мы братья, - тихо проговорил Сухомлин. - Братья. И так будет и дальше. Пусть хоть вся рота, все училище нас проклянет. Мы всегда будем держаться друг за друга, товарищ капитан. И это не просто слова мальчишек, начитавшихся романов о войне. - Понимаю, - хмыкнул Давыдов. - Понимаю я все, только не понимаю, почему... Илья... ведь не хочу быть для вас просто командиров взвода, я хочу другом вам стать, а сейчас я барахтаюсь в мешанине, и не могу из неё выбраться. Я тебе слово офицера даю, что наш с тобой разговор в этом кабинете и останется... просто я понять хочу, что ж вас так держит вместе. Илья тогда долго желал нижнюю губу, а потом вдруг тихо проговорил, не поднимая глаз: - Водки налейте, товарищ капитан, - понимая, что за такую дерзость быть может его и отчислят из училища, а за ним уйдут и его братья. Все до единого. И ведь никогда и не зададут ни единого вопроса. Никто из них. У них шестерых это не принято. Они друг друга по глазам_душам читают. Полярник тоже молчал. Долго молчал. Несколько минут, так же упрямо смотря в глаза Ильи. И диву давался, как же обычные мальчишки с гражданки, которые ведь и крови то не видели, не знали о войне, не бились спина о спину с товарищами до победы могут быть вот такими. Сильными что ли... а еще преданными друг другу. До конца преданными. - Спирт пойдет? - эти слова сорвались с его губ сами собою, только вот отступать он и не собирался. Поднялся со своего места, подошел к двери и закрыв на замок, вернулся. Поставил на стол кружки и наполнив их спиртом наполовину с водой, собирался было чокнуться со своим курсантом, только тот залпом осушил тару и заговорил. Рассказал о том, как они все попали в СВУ. О том, как Макар не хотел там учиться. О том, как стал их неформальным лидером, как ему - Максу- повесил Василюк лычки, о первом уроке этики, и об Ольховской Полине Сергеевне. О том, как Макс потерял из-за неё голову, и как все они - суворовцы, думали, что это лишь блажь, и что это пройдет. О не состоявшей свадьбе Полины и об аварии. О том, как когда появились Соболь и его Рита. О том, что Макар боролся за неё, и как все оборвалось. О том, как вернулась Полина... Обо всем, что знал сам, и о том, что рассказал ему тогда Макар. И о том, как она ушла из его - Макара - жизни. И о том, что Макс теперь сирота при живых родителях. О том, что он так и не смог простить родителей, что те не приняли его Полю. Обо всем... и той ночи, когда их жизни сплелись воедино. О клятве на максовой крови, о принятии решения поступать всем вместе в Кремлевку. - И что не нашли Полину? - спросил по окончании монолога Сухого Полярник. - Не нашли, да и мы не смогли бы найти, а кроме нас никто и не искал, - пожал плечами Илья. - Да, и Макс... она его сломала, мы его по частям собирали, товарищ капитан. Никто бы и не стал рисковать так. Он ведь от родителей отрекся поначалу. Не разговаривал с ними. Не мог простить. Только вот их потом простил. А себя так и не может простить.