Темное пламя

      Неблагой обед изрядно порадовал моего Дея благими блюдами, а мистер Октопа — объемным мешком припасов, который каким-то волшебным образом умещается в заплечной сумке Бранна.       Добродушный зеленый осьминог крепко обнимает тебя и твои сапоги на прощанье. Я полагаю потому, что мнит обувку твоей отдельной гордостью, раз она настолько высока! Бранну вновь достается лицезрение выпуклых золотых звезд на шипастом фиолетовом фоне, присосочные поцелуи и умиленное кряканье — как ни крути, а третьего принца неблагие любят.       Ой, мой Дей, ты зачем трясешь ногой? А, одна из рыбок вцепилась тебе в каблук? Вот зараза приставучая, мало им оброненной ножки, о потере которой ты до сих пор сожалеешь. Да, сожалеешь, хоть и съел чуть ли не втрое больше обычного. Ну вот и красноперая хищница наконец осталась за порогом.       Правда, как водится, любят Бранна не все, о чем не устает напоминать маячащая неподалеку круглая фигура Норвеля. Церемониймейстер опасается приближаться к вам, думаю, из-за тебя: твой характер показался ему крут в достаточно пугающей мере. И сытый оскал ничуть не добавляет твоей улыбке дружелюбия.       Да, как и было задумано.       Висящий в воздухе толстяк поджидает вас в белом коридоре. Он напряженно кланяется, сжимая и разжимая кулаки, но не подлетает, общаясь преимущественно жестами: видимо, язык прикушен качественно.       Норвель призывает вас с Вороной последовать за ним, собираясь быть провожатым к галерее семейных портретов, однако еле держит себя в руках — острые ушки Бранна неимоверно притягательны и вызывают желание за них схватиться. Но ты умеешь быть пугающим, поэтому церемониймейстер летит вперед, только оглядываясь на вас иногда и продолжая шевелить комариными пальцами.       Коридор сменяется коридором, и все они выполнены в белом и голубом цветах, по мере того как мы поднимаемся, все больше смещающихся в сторону голубого. Кажется, даже апартаменты Дома Четвертой стихии отражают близость его детей к небу. Большие залы сменяются широкими анфиладами. Там выставлены образчики неблагих скульптур, которые время от времени можно распознать исключительно по пьедесталу и подписи, настолько они далеки от привычных статуй. Картины поначалу кажутся пустыми рамами, потом становится понятно, что они закрашены удивительным количеством неблагих оттенков белого! Эти странные рамы с неразличимыми картинами заставляют увериться: и кроме обеда тут может быть кое-что сногсшибательное…       Когда мы проходим очередной коридор, поуже, звук разносится ясно и далеко, как будто живые ши находятся за ближайшим углом. Да, смеющийся коридор!       Голоса дробятся, хотя можно различить, расслышать, что смеются мальчик и девочка. Среди белых стен, стоит тебе любопытно обернуться, мелькает небольшая черная тень. Выглядит странно, но мелькание не повторяется, а смеющийся переход все тянется. Бранн задумчиво вышагивает рядом.       — Из-за отсутствия зрения Линнэт обладает очень острым слухом, звуковые волны ходят по воздуху, и она навострилась ловить их в весьма юном возрасте. Однажды мы играли тут в прятки, и Линнэт так понравилось, что она случайно вплела звуки игры в стены Дома.       Теперь можно различить хлопок, как если бы кого-то поймали, удивленный мальчишеский вскрик и опять хохот. Видимо, Бранну тоже очень нравилось играть с сестрой.       Думаю, эти звуки проснулись с прибытием Вороны.       — Спрятаться от неё оказалось невозможно, я даже представить себе не мог, что Линнэт будет находить меня так быстро, — Бранн выглядит радостно удивленным. — Скорее всего, она лукавила, что не пользовалась магией. Линнэт находила меня всегда, куда бы я ни исчез!       Переход этот, больше похожий обилием картин на какую-то галерею, заканчивается, а на следующем этаже таких монотонных изысков уже не встретишь: то тут, то там обычные изображения местных владык. Мы проходим мимо короля давней давности, и даже на подписи он значится как Счастливчик. На отдельном ростовом портрете этот приземистый ши с властным взглядом застыл между вдохом и выдохом: ноздри яростно раздуваются, брови сведены, правая рука сжимает длинный, порядком иззубренный меч, а левая лежит поверх прямоугольного щита в половину роста, на котором можно разглядеть двух переплетенных удавов. Доспех опален и поцарапан, что странно для парадного портрета, а слева вдали художник умудрился запечатлеть крыло Семиглавого змея. Колючая корона, составленная из узких ободков, сцепленных зубьями разного цвета, намекает на главенство Дома Первой стихии — изумруды верхнего венца лучатся в солнечном свете точно так же, как сияют порой глаза Бранна. Ну или вот выразительно прищуренные очи Счастливчика. Теперь понятно, отчего зеленоглазые дети Дома Четвертой стихии так раздражали своего отца. Хотя Лорканн, например, был вовсе желтоглазым, что никому не мешало жить!       Ты прав, мой Дей, дело не в глазах, а в ши.       Это явно историческая часть королевской галереи, но Бранн нервничает и не хочет вести тебя мимо всей своей родни. Возможно потому, что под ногами снова змеятся позабытые было линии рисунка. А может быть, Бранна заставляет свернуть давний пойманный голос Линнэт, зачарованный в самом удобном переходе. Я бы не удивился, потому что от стен отражается горькое: «Где брат? Я не слышу брата! Отведите меня к нему!» Норвель спокойно залетает туда, позабыв обернуться.       Бранн заворачивает в более темный и узкий коридор, ведущий явно в обход, откуда раздается глухо:       — Мы выйдем сразу к современным портретам, там меня найти проще.       По этим неблагим стенам опять тянутся картины, состоящие сплошь из голубого или белого цветов, но ты уверен, что стоит спрашивать об этом Бранна? Любопытство кошку сгу… Ты, конечно, не кошка.       — Бранн, а что изображено на этих картинах? — недоумение в твоем голосе очень здорово отвлекает Ворону от её невеселых дум. — Тут же нет ничего, кроме одного цвета!       — Ты и прав, и не прав. Картины одного цвета потому, что изображают один предмет, но всякий раз по-разному, — Бранн загадочно блестит глазами, не торопясь давать разгадку. — Предмет изменчивый и порывистый, почти невидимый и вездесущий, отраженный в цветах нашего Дома…       — Воздух! Вы рисуете воздух?!       — Ну, не все, — Бранн ощутимо смущается от твоего искреннего удивления, думаю, ему тоже не слишком понятны эти картины. — Хотя считается, что каждый принадлежащий этому Дому ши обязан увидеть и запечатлеть свой особенный порыв ветра. Говорят, большую часть этих картин написал наш двоюродный дед, брат Лорканна, но он сгинул довольно быстро, так и не успев никому ничего объяснить. Заставшие его рассказывают, что он не успел написать свой главный шедевр, и со значением косятся на выкрашенную в белый западную стену дворца.       Ох, не фыркай, неблагие шедевры нам не понять. Впрочем, судя по озорным изумрудным феям, некоторым неблагим — тоже.       Коридор необыкновенно мрачен, и даже то, что он выкрашен в белый и голубой, не делает его более светлым. Затаившиеся по углам серые тени кажутся коренными обитателями этого места, а мелькнувшая на границе зрения маленькая черная заставляет тревожно оглядываться и ждать подвоха даже тут, посреди дома, пусть Бранн и выглядит спокойным. Ворона отпускает наконец какие-то тяжкие думы и возвращается в реальность. Это видно по оживившейся фигуре, он разве что крыльями не хлопает и не встряхивается.       Вопрос так и вертится у тебя на языке, я чувствую, и как бы ты ни прикусывал его, любопытство побеждает:       — Бранн, а что произошло в этом коридоре? Тут почти нет света, а какой есть — не спасает!       Ворона глядит на тебя так же любопытно, как ты на него:       — Ты чувствуешь это, Дей? Интересно, — Бранн поводит плечом, но продолжает шагать, тоже стремясь пройти как можно быстрее. — Дело в том, что мы огибаем портретную галерею коридором, идущим вдоль внешней стены, здесь нет окон и сам белый кажется мрачным, потому что именно по этой стене завивается отдыхающий змей.       — Когда-то давно стена была им же и разбита, — Бранн поводит рукой в сторону ближайшей неровности, завешенной картиной, подходит и сдвигает раму, за которой топорщится вздыбленная чешуя. — И теперь днем Семиглавый обречен закрывать своим телом сделанные бреши.       Рука моего волка сама тянется потрогать, и Бранн не препятствует, хотя подбирается в готовности то ли подхватить, то ли ударить. Каменная чешуя крупная, за нее удобно хвататься твоим длинным пальцам, но острый край следует обходить даже тебе: торчащая вверх иглообразная вершина чешуи способна пробить насквозь!       Когда Дей удовлетворяет любопытство, Ворона опускает раму на место очень медленно. Договаривает:       — Ночью тут, конечно, очень холодно, да и вид у дворца заметно меняется, но оценить его некому: по ночам никто не любуется видами.       Мрачные сероватые стены все же заканчиваются, и мы попадаем в широкую анфиладу, состоящую из множества ниш, каждая из которых полнится портретами. Бранн уверенно выходит по узорчатому, украшенному деревянными вставками в виде удавов полу, следуя за змеиным узором.       Да, мне тоже кажется: изнутри дворец куда больше, чем выглядел снаружи. Неблагой воздух, неблагая земля. Нет, мне вовсе не страшно! Просто… неуютно.       Мы минуем одно за другим несколько ответвлений галереи, из рам на нас смотрят в основном Джоки, хотя на три их портрета приходится и одно изображение Линнэт. Причем совершенно невозможно определить давность этих портретов, Джоки выглядят одинаково везде, а Линнэт не взрослеет уже четыреста лет. Меняется разве что мода, но я тоже не знаток неблагих костюмов. И ни одного изображения третьего принца, даже если учесть его столь продолжительное отсутствие во дворце.       — А где твои портреты?       Ворона оглядывается, поворачиваясь к тебе лицом, он серьезен, что-то прикидывает, уже открывает рот для ответа, но спохватывается и обрывает сам себя:       — Он ту… Один здесь, чуть дальше, там по пути ещё Джоки в перьях, — Бранн улыбается. — Это надо видеть! А второй остался в покоях у сестры, она как-то услышала, что мои портреты попросту пересвечиваются, и забрала старый.       — Забрала себе? Она же не видит?       Линнэт мне нравится все больше и больше!       — Вот именно, — отвечает невероятно довольный Бранн.       Не вполне понятно, что делает его таким довольным, невозможность сестре увидеть его предполагаемое уродство или сам факт ее заботы, но он, определенно, рад.       Джоки в лазурном сменяются Джоками в аквамариновом, белом, небесном, сине-зеленом, костюм Линнэт повторяет одну гамму из трех, но фон её портретов, в отличие от полотен с братьями, не меняется — одна комната, одно кресло, одна, немного напряженная, поза.       Думаю, Бранн был прав — незрячесть давит на сестру, это клетка, пусть и вовсе принцессе не видна.       Зато портреты Джоков разнообразием могут поспорить с архитектурой неблагой столицы! Близнецы то стоят на вершине горы; то попирают ногами дерево волшебного леса, то сидят на прибрежной гальке Хрустального моря, выряженные, будто павлины.       Теперь понятно, отчего Бранн упоминал перья, забыть такое невозможно.       — Перья им очень идут, — роняет волк по возможности равнодушно, придушив в себе порыв рассмеяться.       Да, они похожи на страусиные.       На совершенных лицах Джоков, торчащих из перьев, как из гнезда, можно прочитать недовольство, легкое, словно дуновение ветра. Перья, кроме лиц, огибают их фигуры, очерчивают словно бы скелет, но особенное скопление перьев у них… Хм-хм-хм! На месте хвоста! Что значит: «протри глаза, Луг, это не хвост, это…» Мой волк! Что за выражения!       Бранн рядом прикрывает рот обеими руками, чтобы даже уголки длинных, разъехавшихся в улыбке губ были не видны. Его плечи подрагивают, твои — тоже, и вы оба смеетесь ещё больше от негласного запрета на веселье.       Однако веселье весельем, а я еще никогда не встречал художника, умеющего настолько точно поймать момент: на заднем плане волны Хрустального моря будто дышат, перехваченные в движении. Самые малые детали не могут спрятаться от их придворного живописца! Любопытно было бы на него посмотреть.       Норвель показывается впереди, взмыленный и злой. Очевидно, ваша пропажа заставила его побегать. Ну, то есть полетать.       Церемониймейстер спешит к вам навстречу и выглядит особенно свирепым. Но стоит тебе выйти вперед и загородить едва оторвавшегося от созерцания картин Бранна, как резвый ши сразу сбавляет скорость. И хотя собирался вас отчитывать, вспоминает новообретенную шепелявость, прячет за спину ручки, которые подрагивают от бешенства и словно ищут бранновы ушки. Отрывисто кивает, побуждая ускориться.       Окончательно успокоившийся Бранн выходит из-за твоей спины и привычно вышагивает за Норвелем.       — Тут уже недалеко, а портрет делается быстро!       Вся спина Норвеля выражает презрение, но Бранн все равно обращается к тебе во дворце при посторонних по титулу. Позади, среди бесконечных зеркальных Джоков снова мелькает черная тень.       Да, мой волк, тебе не кажется, нас преследуют! Стоит быть настороже! Тень молчалива, ее невозможно услышать, только увидеть, это внушает беспокойство. А Ворона вовсе не чувствует угрозы, значит, ощутимой магии в себе тень тоже не несет. Или очень хорошо маскируется.       Тем временем мы подходим к портрету Бранна, единственному в этой галерее, висящему в третьей от оперенных Джоков нише. Портрет в полный рост, как и у всех членов правящей династии, а фоном служит противоположная стена, где виднеются все те же портреты.       Норвель подлетает к раме, жмет на один из выступов, и картина начинает съезжать вниз, так, чтобы портрет получился должного размера. Пока махина неторопливо ползет к полу, можно разглядеть Бранна трехсотлетней давности и сравнить его с нашей Вороной. Тот, давнишний третий принц Неблагого двора, наряжен в форменную песчано-коричневую одежду библиотеки, длинный фартук заляпан подозрительными пятнами, среди которых есть и отпечаток крошечной ладони, словно испачканной в чернилах.       Закатанные рукава и пойманное волшебным художником движение к ушкам обозначают несомненное присутствие рядом Норвеля, а пунцовеющие острые кончики — едва обретенную от хватких пальцев свободу. На пегой голове нашего неблагого уютно сидят огромные, как у стрекозы, стеклянные глаза, видимо, используемые, чтобы защитить глаза изумрудные, но в честь портрета приподнятые на волосы. В левом ухе, как и сейчас, отсвечивает алым сложная сережка, словно собранная из красных капелек. Юный Бранн смотрится более упитанным и домашним, хотя одновременно — более нервным и задерганным, чем наш неблагой теперь. Я полагаю, что его нынешнее спокойствие отчасти и твоя заслуга.       Стоит портрету опуститься на уровень пола, Норвель жмет другую завитушку — и становится понятно, о каком пересвете чуть раньше говорил Бранн. Полотно начинает выцветать пятнами, и все то, что успело спрятаться от твоего взора, безвозвратно исчезает вместе с портретом. Перед нами серый в основе, но переливающийся разноцветными бликами холст. Странно, но Норвель словно рад этому. Ему словно неловко смотреть на старый портрет Бранна! Вот это мастерство художника!       И где же он, могущий перенести точно схваченную картину на неблагую основу? И даже многое сказать между красок?       Бранн без понуканий становится перед рамой, устраивая одну руку на мече, а вторую свободно свешивая вниз. Наша Ворона смотрится равнодушной, и я тоже думаю, что это не дело!       — Бранн, а где художник?       Ворона отвлекается, поворачивается к тебе, неостановимо улыбаясь и вещая, что художника тут нет, зато есть зачарованный холст, который магическим образом выбирает момент, стоящий запечатления. Иногда приходится ждать часами, чтобы картина проявилась, тут уже вопрос, кто кого переупрямит — холст модель, заставляя изменить позу, или модель холст, заставляя выписать то, что дают.       Пока Бранн жестикулирует свободной рукой и улыбается, на сером фоне начинает проступать фигура третьего принца. Кажется, поза приглянулась неблагой картине. За очертаниями приходит насыщенность цвета, ярко блестит сережка, сияет левый, видный в профиль глаз… А рядом отражаешься ты, хотя безусловно не попадаешь в поле картины. Думаю, даже у холста тут есть своя воля.       Норвель, судя по звуку, задыхается от возмущения, и его можно понять: где это видано, чтобы на портрете представителя правящей династии присутствовал кто-то, пусть даже гость из Благого Двора. Все равно он лишний. Холст, однако, имеет на этот счёт свое мнение: неблагая картина торопится зарисовать Бранна. Вот, ухваченные в один момент, на полотне замирают приподнявшиеся в улыбке уголки губ, вот, стремительно очерченный, прищуривается радостно левый глаз, вот замирает обращенная к собеседнику дружелюбно, ладонью вверх, рука. Такое чувство, что этот холст-художник торопится, словно никогда не видел третьего принца настолько счастливым. А может, не надеется увидеть впредь.       Ой, я не хотел! Конечно, Ворону у тебя никто не отнимет! Кто бы ещё так за тебя поволновался… Что? Нет-нет, тебе послышалось! Что значит: «Слух меня еще никогда не подводил»? А я подводил?!       О, мы отвлеклись. Взбешенный церемониймейстер пытается призвать холст к порядку, то есть жмет завитушку на раме, которая означает команду на пересвет. Успевает пропасть часть твоего высокого сапога, любовно прорисованного до каждой черточки, пока художник спохватывается, но вся остальная картина, включая твои волшебные серые глаза, совершенно волшебные на этой картине, переливается и злорадно хлопает. Были бы у рамы руки, Норвелю бы не поздоровилось, мне тоже так кажется!       И тут оживают окружающие полотна! Поверх изображенных Джоков проступают надписи оскорбительного характера! И не надо так ухмыляться! На одном портрете старшему Джоку очень не везет: прямо по лбу красуется кроваво-красное и огромное: «Норвель — трепетная фея!», на лбу младшего Джока проступает еще более опасное: «Джок — фомор!» и «Джок — благой!» — у старшего, а чуть ниже подпись: «Норвель». Причем подпись выглядит вычурной, а судя по побледневшему церемониймейстеру, она полностью повторяет его собственную. Но завитушку не отпускает. Тогда окружающие картины начинают полностью менять свои виды: вместо Джоков и кое-где Линнэт, проступают комнаты дворца, виды ближайших кварталов, утренние, дневные и вечерние пейзажи парка! На одном полотне даже мелькает ночная панорама, где хорошо виден освещенный столбом золотого света, идущим изнутри, дворец, но самое странное, если обратить внимание на левое крыло здания, Семиглавый все еще на месте. Ночной город сияет золотыми огнями, а феечки парят вне стеклянных колпаков фонарей, улицы полнятся неблагими всех мастей… Больше всего это похоже на праздник, но Бранн нам ничего такого не рассказывал; надо его спросить, может быть, есть в году такая ночь, когда змей остается скованным?       Церемониймейстер недовольно шипит, отпускает завиток, и холсты нехотя возвращают на первый план портреты. Медленнее всего исчезает надпись «Норвель — фея!»       Твой вопросительный взгляд, обращенный к Вороне, натыкается на такой же удивленный: Бранн явно не был в курсе подобных возможностей неблагих картин. Такое чувство, что у них временами отрастают ноги.       Я бы не удивился. Странно только, что Бранн об этом не знает, он, конечно, ворона, но не настолько.       Как бы дело ни обстояло с подвижностью рам, но ваш портрет — да, почти совсем двойной — готовится радовать, ну, или печалить, глаз посетителей. Последние штрихи ложатся на холст, волосы Бранна завиваются и топорщатся, как в жизни, и картина-художник звенит, обозначая финал работы.       Ворона недоверчиво оглядывает себя со стороны, кивает нарисованному тебе. Похоже, ты в его глазах тоже именно такой. Кивает Норвелю:       — Завтра утром мы нанесем визит их величествам. Скорее всего, мои высокородные братья уже знают об этом, однако не сочтите за труд их предупредить!       Церемониймейстер поджимает губы и оскорбленно откланивается, а Бранн оборачивается к тебе:       — Можно ещё осмотреть несколько достопримечательностей дворца, время есть. Например, можно посетить оранжерею с зеркальными цветами. Хотя… — Ворона задумывается. — Нет, нельзя, цветы влюбчивы, они увидят тебя и будут отражать только тебя, тогда Джоки нас точно сживут со свету. Братья такого не прощают.       Бранн задумывается, стоя рядом с портретом.       Да, мой волк, думаю, можно ради эксперимента нажать на ту завитушку, которая поднимет раму на место, на один уровень с остальными. Портрет бесшумно ползет вверх, немного сонно похлопывая, так, словно устал.       Интересно, кроме прочего, что картина вписала вас в другую обстановку.       — А где мы это стоим, Бранн?       Ворона отвлекается, поднимает голову, вглядывается в картину.       — Это моя комната, то есть мои покои и моя комната-кабинет, — теперь его удивление понятно. Эти картины знают очень много об обитателях дворца, вспомнить хоть подпись Норвеля.       — Давай сходим туда. Если не напоремся ни на какие зеркальные цветы!       — Разумеется, нет, — Ворона пожимает плечами, не отрывая глаз от портрета. — Хм, я и не замечал, что шторы там синие… Ну что ж! В кабинет, так в кабинет!       Бранн без заминки отворачивается от полотна и не видит, что ты поглаживаешь теплую деревянную раму. Зато я очень хорошо чувствую, как под твоей рукой радостно потягивается, прихватывая за указательный палец, тот самый завиток. Неблагой художник, запертый в картине, оценил твою добрую волю и рад был помочь.       Догнать Бранна не составляет труда, так что очередной неблагой коридор, белый уже только вдоль пола, вы минуете споро. Две лестницы, один полностью голубой этаж, еще две лестницы — и этаж по верхней половине стен синий, пусть это и идет вразрез с родовыми цветами правителей. Вдобавок, я думаю, сюда мало кого пускают из посторонних.       И да, черной маленькой тени пока не видно.       Следующий этаж уже наполовину темно-синий, по потолку рисуются звезды, складываются в созвездия, но незнакомые, видимо, это схема неблагих небес, несомненно, отличающихся от небес благих. Пол разукрашен облаками, так, будто мы действительно идем среди них, изображение кажется живым и в первый момент очень трудно справиться с собой, чтобы пересилить видение, ступить на кажущуюся висящей в воздухе картину.       Разумеется, комнаты Вороны находятся под самой крышей, он, похоже, вообще звезды любит. Если бы это здание выстроено Домом стихии Четвертой, то тут было бы много подпирающих небо башен. Однако подобная башня тут только одна и явно нежилая, поэтому дети воздуха селятся во всего-то семиэтажном дворце.       Узкий коридор, ведущий из главного здания в правое крыло удивительным образом оформлен. Будто вместо пола тут тоже провал — очень правдоподобно выглядят камни и торчащие внизу, на два этажа ниже, железные штыри. Как будто и ядом еще смазаны… Или так просто играет блик?       Бранн не смотрит под ноги, но вид его не настораживает, похоже, это нормально — так расписывать полы во дворце обманчивых неблагих ши. Картины по стенам висят так напряженно, словно веревки, удерживающие их, вот-вот оборвутся.       Да, странно, но там что-то совсем не так! Можно, конечно, понюхать воздух, но наш неблагой направляется прямо туда.       Бранн спокойно заносит ногу над порогом, и в тот же момент начинает падать! Держи его! Уф!       Поймал! Успел!       Ой-ой-ой! Перехваченный поперек узкой груди Бранн перевешивает вас обоих вперед, за порог, туда, где увеличена сила, давящая на всех ши сверху, туда, где ждут камни и штыри! И даже Ворона не успеет обернуться, чтобы затормозить! Я уж молчу про нелетучих волков! Ах! Задержите дыхание! Задержите! Я сейчас!       Так-так-так! Да где же под этими твоими длиннющими волосами воротник?! Ай, держитесь! Я сейчас! Вот так! За воротник! И-и-и-и-и! Назад! Я смогу! Я маленький, но умный! А вы большие и глупые! Вы должны перевеситься, я уже тут лапками даже дергаю, ну-ну-ну!..       Уф-ф! Ай! Только не раздави меня!       Мой волк падает на спину, вытягивая всем своим весом неблагого, хотя все равно это расставание с пропастью удается им с трудом! Бранн, лежа поперек Дея, отрывисто кашляет.       — И кх-хак это понимать, интересно?       Да, полежи пока, я тебе все скажу! Ворона смотрит ровно перед собой — прямо в потолок! Не удивляется, только недоумевает. Нет, я тоже не знаю, что он имел в виду! Да, я тоже рад, что никто из вас не умер! Я тут за вас так переволноваться успел! Мальчишки! Ах, когда ты гладишь по гребешку, это так приятно!       Ох! Ты тоже чуешь, мой Дей? За спиной, видимо, объявилась маленькая черная тень, там темно и тянет холодом! Теперь-то Бранн наконец насторожился! В два движения скатывается с тебя и встает, оказываясь лицом к лицу с маленькой черной девочкой, сияющей рубиновыми глазами. Темный шепот вливается в уши, и встать теперь гораздо труднее, хоть о стену обопрись!       — Они очень просили, чтобы умер один, очень просили, — монотонно выговаривает она. — Но не говорили, что будет трое: тот, кто нужен, тот, кто не нужен, и полуспящий проводник.       Эй! Это я-то полуспящий?! Хотя проводник у нас Бранн… И кто из нас в итоге нужен? У этих неблагих как будто главная цель жизни — выражаться загадками!       — Светлый мир интересен, а чинить дворец — не слишком, прощайте.       И черная девочка улетучивается так же быстро, как появилась. Думаю, мы столкнулись с отражением, вызванным для самого черного дела. Внушает надежду то, что она решила оставить попытки, сочтя себя обманутой заказчиками. Впрочем, перебраться на ту сторону перехода по-прежнему невозможно, черное колдовство никуда не делось. Ворона тоже оглядывается на переход:       — Ну не думали же они, что это единственный путь? — поворачивается к тебе. — Спасибо, Дей; если бы не ты, смерть нашла бы меня уже сейчас!       Мой волк, я понимаю, что настроения церемонно расшаркиваться у тебя нет, но отмахиваться вовсе? Не отойти даже от стены?       Бранн смеется.       — Боюсь, мне придется просить тебя отважиться на ещё один подвиг, — подходит и подхватывает моего недовольно рычащего волка под руку. — Принять помощь в ответ. Магия почему-то сказалась больше на тебе, хотя ты почти не попал под удар!       Ворона ведет тебя снова к лестнице — спуститься на три этажа ниже, и переход будет целым, — при этом рассуждает вслух:       — Я бы позвал тебя прогуляться вдоль коридора снаружи, но лучше на обратном пути! И кто бы мог подумать, что они сподобятся на отражение! Да ещё прямо дома, да ещё и до встречи; нет, это просто некрасиво.       Неблагие, мой волк, такие неблагие. Я тоже не знаю, как можно намекнуть Бранну, чтобы он понял, что убивать исподтишка вообще некрасиво. Не то что там «дома» или до «личной встречи»! Нет, его спокойствие меня с ума сведет!       Этот переход не блещет оформительскими изысками, обычный коридор четвертого этажа, с тонким слоем белого понизу и тремя четвертями голубого. В правом крыле Бранн сразу же сворачивает еще направо, похоже, его покои выходят окнами в парк. И у тебя наконец хватает сил идти самостоятельно!       Как бы к Бранну ни относились его братья, покои все равно довольно большие. Ворона бормочет: «И тут шторы синие, надо же», — а потом через гостиную провожает тебя в кабинет. За окном едва вечереет, но плотные шторы не пропускают свет, поэтому кажется, будто на дворе ночь.       По ощущениям, ночи уже пора бы и настать. День все длится и длится! Может быть, у неблагих и время течет иначе?       Бранн усаживает тебя в кресло, а сам отходит раздергивать плотные занавеси и что-то искать. Пока он возится там, позади, можно разглядеть рабочий стол нашей Вороны. Ожидаемо много-много-много бумаг и книг, перемежающихся отдельными вещичками, вещицами, или целыми вещищами!       О, какой интересный камень лежит на ближайшей кипе бумаг. Вытянутый, длиной в две твоих ладони и почти такой же плоский! Один конец камня кажется сапфирово-синим, что смотрится изысканно на прочем сером фоне, но стоит поднести импровизированный пресс к глазам, как это ощущение пропадает. Кромка с другой стороны острая и тонкая, похожая на лезвие. Думаю, из такого материала тебе можно вполне выточить нож! Да, я знаю, как ты это любишь! Откуда? Ха-ха, могут быть у меня свои тайны? Хотя каменные ножи быстро ломаются. Ну вот, опять не дослушал.       Бранн продолжает возиться у окна, что-то громко перекладывает, отряхивает, чихает, но ты не отводишь глаза от его тени… его тень!       Я тоже теперь вижу! Его тень дробится и множится, будто Бранна становится два, а потом снова один, а потом три! И между этими тенями просачивается что-то черное! Окончательно черное! Как та девочка!       Этой черноты много! То там, то тут виднеется хвост, перестука вещей и дыхания Бранна стало не слышно! Но лучше не оборачивайся, Дей, эта тварь тоже готовится напасть! Она не подозревает, что ты её видишь!       Знать бы только, какой из хвостов черноты несет в себе главную угрозу!       Ах вот! Вот! Ты тоже видел! Два оранжевых огонька! За высокой спинкой кресла падает что-то большое, падает тяжело, но это не Бранн, Ворона падает мягче, так что сосредоточься!       Острый камень, брошенный верной рукой моего волка, летит метко и вонзается в оранжевый блик, промелькнувший на одном из хвостов черной тени!       По кабинету разносится вой, стон, шипение; чернота и темнота гаснут, взметываясь язычком пламени; тень Бранна опять становится целой, а он сам стоит, ухватившись за высокую спинку кресла.       — Нет!.. Ну… это! Просто! Некрасиво, — Бранн задыхается то ли от возмущения, то ли от перехваченного дыхания.       — Похоже, со свету сжить хотят именно тебя, — свирепо блестит Дей глазами. — И кто может себе позволить охотиться за третьим принцем прямо во дворце, изволь сказать?!       — Отражения!        — Но кто-то должен был отражения вызвать?       — Отражения могут вызвать сами оригиналы… — ворона ежится. — Или ближайшая родня.       Позабыл, что ты благой? Что он не все рассказал тебе об отражениях? Что Ннарб отличается гораздо сильнее, чем казалось? Одно слово, да. Ворона.       — И кто вызвал их по твою неблагую р-р-рассеянную душу? — рычания почти и не слышно в твоем голосе, но Бранн все равно навостряет ушки. Косится:       — Джоки. Первый или Второй, я ещё не понял.       Ох, мой Дей, не приглаживай волосы обеими руками. Со вздохом. Со свирепым видом. В общем, не приглаживай! Заглядевшийся на камень, воткнутый в паркет, Бранн выговаривает:       — Может быть, это лучшее применение для драконьей чешуи.       Так вот что попалось тебе под руку! Впрочем, не будь этот предмет хоть капельку магическим, вряд ли тебе удалось бы спасти Бранна.       — А из нее может получиться кинжал! От всяких магических тварей!       — Это мысль, — Бранн неторопливо раскачивает чешуйку, не жалея паркет. — Пожалуй, мы её тоже заберем; раз за триста лет в хранилище не хватились, то и дальше не хватятся.       Совершенно нечему удивляться. Пусть Бранн — ворона, а не сорока, но натащил интересного в свой кабинет явно со всего дворца.       Косые закатные лучи подмигивают солнечным зайчиком. Да, немного похоже на Алиенну… А Бранну они напоминают о времени.       — Пора на крышу, — торопится Ворона.       Драконья чешуя укладывается все в тот же заплечный мешок, а по оставленным за спиной покоям третьего принца нисколько не жалеете вы оба.