***
И они скажут ей, что смерть — это прощающая вещь, что она может быть добротой, милосердием, облегчением страданий, что это было хорошо и что она примирилась с тем, чего никогда не будет. Они не скажут ей, в чем заключается правда, потому что знают, что это причиняет боль. Что смерть пробуждает эгоизм, что она заставляет её отчаянно цепляться за жизнь другого, молиться высшему существу или кому–то, кому угодно — чтобы человек, которого она любит, остался с ней еще немного. Совсем чуть-чуть. Не слишком ли многого она просит? Дороти думает, что смерть пугает. Смерть — это конец, финал, прощание, я люблю тебя, я буду держать тебя при себе до нашего следующего воссоединения. Она думает, что смерть пугает, поэтому старается не думать об этом слишком усердно. Она замечает, что в последнее время хватка Пола на её руке ослабла, его взгляд переводится с монитора на картины в больничной палате. Это место преследует их, предупреждает о том, что, возможно, конец близок, но это будет не то, чего они ожидают. (В конце концов, потеря не всегда связана со смертью.) — Это ненадолго, — Пол говорит ей это извиняющимся тоном. Как будто это была его вина, как будто он взвалил на неё бремя своим существованием. В его глазах читается: «ты можешь идти домой». Я пойму. Тебе не следует оставаться с умирающим человеком. Она сжимает его руку, замечает, как она слегка дрожит. Ей хочется плакать.***
Неизлечимая болезнь. Разве этого он заслуживал? Разве этого хотел? Разве он так мало старался? Все эти вопросы поселились в его голове с того самого дня, как ему поставили диагноз. Он просто хотел жить. Этот лес был печально известен своей таинственной и мрачной атмосферой, от которой у любого, кто проходил по его тропинкам, пробегала дрожь. Звуки журчащей воды, перезвон колокольчиков и шелест листьев на ветру могли бы успокаивать, если бы не глубокая, зловещая синева, в которую погружен лес. Все элементы этого леса, то, что когда-то привлекало к нему пары всех возрастов, теперь просто отпугивают любого от того, чтобы ступить внутрь. Всех, кроме него, для которого лес был единственным тихим местом на всей планете. Никаких обязанностей, никаких отвлекающих факторов, никаких конфликтов и ничего другого, что могло бы его побеспокоить. Казалось, «идеальный» — единственное слово, которым можно было описать этот лес. По крайней мере, для него. Тяжелые шаги, хрустящие под ними ветки и тёмные деревья вокруг. Куда он шёл? Найдёт ли он дорогу назад? Есть место, где знания сохраняются в глубинах мира, их корни уходят далеко вглубь: подвижные, вездесущие, устойчивые. То, как это способствует прогрессивному росту и появлению блестящих умов, создает движущую силу для открытий и не только. Есть место, где знание остается застойным в глубинах мира, его корни повреждены и разложились: девитализированные. Умирающие. Мертвые. То, как это воспитывает ненасытность и нескончаемую жадность, заставляет ожидать, что открытия будут приходить и уходить с такой легкостью. В этом месте крадутся мечты, свидетелями которых становится только молодежь. Потому что в этих видениях всегда есть чему поучиться, скажут они, потому что они искажают правду, делают что-то из ничего; они найдут способ оправдать кражу чьего-то разума, души и духа, переплетенных в проявлении мечтательности, и он бы никогда об этом не узнал. Вот его остановка. Самое большое дерево из всех. С самыми прочными ветками. Желание оставляет трещину в его существовании. Он жаждет слишком многого, ищет стабильность везде, где может ее найти. Но этого никогда не бывает достаточно, никогда не бывает достаточно, и он движется дальше, движется вперед, но бог заманивает его в круг, и он не может оставаться на месте. Он думает, что знает себя — безразличного, эгоистичного, рожденного из презрения и враждебности. Вот кто он такой. Это все, что он знает, и поэтому он создает из этого личность и считает это своим, потому что если есть что-то, что он может вернуть, это может быть его прошлое. Мужчина стаскивает со своих старых заношенных джинс ремень. Его руки трясутся, а в уголках глаз начинают скапливаться слёзы. Он не хотел этого. Не хотел. Глубоко в его груди поселяется тревога. Она поднимается, ползет вверх по его телу и наполняет его разум негативом. Кажется, он не может побороть инстинкт уйти. Вернуться в свою квартиру, место знакомое и уединенное, и избавиться от таких мыслей с помощью сна. — В чём твоё желание? Ремень резко выпадает из рук, мужчина вскрикивает и оборачивается. — К-кто здесь?! — срывающимся голосом спрашивает он. Сзади него стоит человек. Чёрные растрёпанные волосы и проницательные глаза. Длина волос почти закрывает их, но правый глаз слегка виден. Яркий янтарный цвет глаза пугает мужчину и он делает шаг назад. — Кто вы? — в панике спрашивает он. — А кем бы ты хотел меня видеть? — мужчина улыбается, обнажая ряд острых зубов и склоняет голову на бок. Повисает тяжелая тишина. — Так в чём твоё желание? — снова спрашивает он как ни в чём не бывало. — Для начала скажите, кто вы?! — решительно спрашивает Пол, стараясь игнорировать свое бешеное сердцебиение. Незнакомец усмехается. — Демон. В его груди что–то зреет — какое-то желание, что-то неопознаваемое, но все еще полностью известное. И когда приходит осознание, оно поражает сильно. Это проявляется, когда дела идут наперекосяк, его план проходит незапланированно, и это первый раз, когда он видит самого дьявола рядом с собой. — Так что насчёт желания? — переспрашивает загадочный, с явным раздражением в голосе. — Я хочу жить, — он задыхается и повторяет это как мантру, которую нельзя не произнести за то короткое время, что ему осталось. Это больно. Больно видеть, как он страдает, видеть, как он то появляется, то исчезает, и больно сознавать, что он беспомощен. Жизнь, утонувшая в грехе, наиболее бодрит, и какой способ жить, кроме как эгоистичными средствами? Он ходит среди хаоса и больше ничего не знает. От места к месту, от человека к человеку — имена и лица расплываются, и, в конце концов, он остается один. Но это нормально. Это всегда хорошо. Одиночество никогда не было чем-то таким, что запятнало бы его разум; какое детское чувство испытывать. Он определяет себя через жадность и берет, и берет, и берет, но беспокойство всегда наполняет его душу. Есть пустота, томление, тоска и желание — но он не потешается над такими глупостями. — И всё? — демон смотрит на него с недоверием. Мужчина медленно кивает. Тогда незнакомец проводит рукой по волосам, обнажая свой второй глаз. Чёрный белок и кроваво-красная радужка. — Ну, как скажешь, — пожимает он плечами. — Но учти, что нам придётся заключить совсем небольшую сделку. Пол настораживается. — Мне всего-то нужен будет твой ребёнок. — Что?! — непонимание сквозит в голосе отчаявшегося. Что он имел в виду? — Как только твоему первому ребенку исполниться восемнадцать ты должен будешь отдать его мне. В чём сложности? — фыркает демон. — Но… Зачем? Я могу отдать вам что-нибудь другое, — мужчина начинает сомневаться в своём решении. Готов ли он пожертвовать одной жизнью взамен на свою? — Это моё единственное условие, — закатывает глаза демон-человек. — Ну так что, по рукам? — он протягивает руку мужчине и хищно улыбается. Пол смотрит на руку. Есть много первых вещей, которые ему еще предстоит испытать — и когда средства выживания становятся приоритетом в его жизни, у него мало желания или мыслей о таких вещах, как ещё чья-то жизнь. Он неуверенно протягивает руку и пожимает чужую. Холод сквозит по его пальцам и проникает в вены. Запястье на правой руке пронзило словно кинжалом. Он тут же выдернул её из рукопожатия и прижал к себе, осматривая. На коже начал вырисовываться странный незамысловатый символ. Пол перевел взгляд на демона. — А это чтобы ты не забывал, — тот вытер руку об свою одежду и посмотрел на него в ответ. Ухмылка снова расползлась по его лицу. Надвигается буря. Гнев дрожит, а ярость смеется, ожидая насилия и диссонанса. Это лежит под поверхностью — замечено, но проигнорировано. Мужчина задается вопросом, каково это — притворяться невинным с шерстью, натянутой на закрытые глаза, и ушами, набитыми ватой. Они придут, проклятия. Они вернутся — более сильные, могущественные и наполненные еще большей ненавистью, чем раньше. Он знает, что добром это не кончится. Это плохо кончится ни для него, ни для его семьи. Но уже поздно. — Ремень не забудь, — монстр кивает на вещь, валявшуюся на траве позади мужчины. Тот оборачивается и поднимает уже ненужный предмет, а когда поворачивается, то от незнакомца и след простыл. Суть существа одного человека сталкивается с разрушением человечности другого, но они все равно скажут, что они более великий человек, потому что это то, что делает зло. И ему захочется спросить их, где они это спрятали, что в них хорошего — или почему они продали свою душу дьяволу и всему миру, но он должен жить, он ДОЛЖЕН ЖИТЬ, поэтому он этого не делает.***
— Я жив, — он говорит ей. Он не слышит, как она плачет, но её слезы пачкают его кожу, отпускают ему грехи. Как жалок этот мир, если искать средства выживания в отказе от сердечного инстинкта. Пока она остается рядом с ним, она сохранит его человечность, научит его, что в чувствах есть безопасность, даже если это может причинить боль. Даже если это может разорвать его на части, полностью разрушить, разорвать в клочья. Потому что в боли есть ценность, даже в эти моменты. Даже если ему придётся жить всю жизнь с его страшным грехом.***
Несчастны ангелы, сотворенные из нечистот и ложных божеств, истинные намерения превратились в гниль, похоронив грех и горе непреднамеренно. Демон уже однажды спас ему жизнь, прикосновение божественного вызвало возрождение цветения в увядающих корнях души. Как он был так близок к смерти тогда, конечность за конечность, жизнь за жизнь, пятно бездушия отпечаталось на его коже. Но скоро должно было наступить время расплаты Женщина в халате покидает комнату, в которой его жена всего пару часов назад изнывала от боли. Она снимает маску и подходит к мужчине, сидящему в месте ожидания и нервно теребящему края своей рубашки. Как только он замечает медсестру, то тут же вскакивает со своего места. — Ну… Как она? С ней всё хорошо? — отчаянно спрашивает он, с надеждой глядя на женщину. Та мило улыбается ему. — Всё прошло отлично. У вас девочка, — говорит она ему, зная, что они не делали узи. «Девочка…», — проносится у него в голове и он медленно садится обратно на стул. Он знает, что в её существовании будет тихое искупление. За многие годы, прожитые им в нищете и когда-то полные лучших дней, он почти чувствует что-то похожее на надежду в усталом сердце. — М-можно к ней? — мужчина неуверенно спрашивает, указывая пальцем на дверь. В ответ получает кивок и тут же срывается с места, дергает ручку двери и оказывается в белом помещении. Его жена, его любимая, такая нежная и хрупкая Дороти держит на руках новую жизнь. Мужчина тут же падает на колени у её постели, слёзы скапливаются в уголках глаз. Девушка отрывает взгляд от малышки и смотрит на мужа, её слабая рука протягивается и проводится по его растрёпанным волосам. — Как ты? — приглушенно спрашивает Пол, утыкаясь носом в белую простыню. — Чудесно, — слова вымучены, наполнены незнакомой резкостью и отчаянием. Она улыбается ему, и Пол ненавидит это — он ненавидит это всем, что у него есть, из-за любви, которую он чувствует от этого. Потому что он знает, что это последний раз, когда он видит её такой счастливой. Больше никаких улыбок облегчения. Больше никаких беззаботных улыбок, которыми делятся, когда она просыпается рядом с ним в утренние часы. Его глаза выражают больше, чем он может позволить себе сказать, самообладание рушится, а печаль сковывает его душу. Он знает её; он знает, что она не будет слушать. — Давай назовём её Рианна, — выдыхает девушка, влюбленно глядя на малышку, крепко прижимая её к себе. — Конечно… Конечно, как хочешь… Скоро придёт её время.