Чужаки

      Нужно было отдать Виринее должное — в Бюро она вела себя так, будто в отношениях между ней и Гитлодеем ничего не изменилось. Всё так же тихой тенью ходила за Геллаником, слушая его пространные, но интересные рассказы, рылась в книгах, заполняла отчёты и бланки и при личных встречах, которые случались достаточно редко в эти дни, ограничивалась лишь скромной улыбкой.       Но всё менялось, стоило им перешагнуть порог её дома. Друзья словно чуяли, что им важно сейчас оставаться наедине — раз от раза отговаривались от встреч занятостью и работой. Зак и вовсе поселился у Венат, заявив сестре, что будет усиленно учиться. Эти вечера и ночи принадлежали только им двоим. И благодарность к друзьям за это понимание переполняла Гитлодея каждый раз, когда, заходя в её дом, он видел там лишь её — уставшую или энергичную, деловитую или лениво-сонную, но всегда тёплую и родную. Теперь в этих уютных апартаментах Видящий ощущал себя не просто в гостях — он ощущал себя дома.       Это было так странно — осознавать, что твой дом не в холодных стенах полупустых апартаментов в высотке с радужным шпилем, а здесь, под крышей здания напротив Секретариата, в стенах, расписанных вручную удивительными цветными орнаментами и наполненных приятной глазу зеленью, запахами вкусной еды, интересными книгами и неповторимым ощущением присутствия рядом человека, без которого уже не представляешь сам себя. И хотя Гитлодей всё ещё не решался полноправно хозяйничать здесь, тем не менее, он был искренне благодарен Виринее и Закире за то, что они изначально не ставили чётких границ поведения, позволяя им те вещи, которые они могли делать только дома. Поставить чайник и разлить в кружки ароматный мятный чай, достать из шкафа плед и укутать им замёрзшую Виринею, отнести её, уснувшую, в постель и лечь рядом, до середины ночи не сводя глаз с милого, расслабленного лица своей женщины, не в силах налюбоваться... Со своей мико’те Гитлодей ощущал себя юнцом, впервые в жизни потерявшим голову от любви, хотя это и было далеко не так. Но все его бывшие женщины, коих было, честно говоря, совсем немного, меркли перед ней — маленькой, тонкой, нежной, ласковой и искренней.       Наверное, именно поэтому он суеверно боялся заходить слишком далеко в их отношениях. Тот поцелуй на пирсе был многообещающим, но после него Виринея никогда не целовала его именно так. И большего себе не позволяла.       Тоже — боялась?       Или во всём была виновата эта её одержимость смертностью?       Азем пересказал Гитлодею тот разговор, и теперь в голове его постоянно крутилась её фраза: «я не хочу разбивать ему сердце тем, что день ото дня буду меняться в худшую сторону, стану не способна к физической близости».       Глупая девочка...       Гитло дунул в пушистое ухо. Вири дёрнула им раз, другой, недовольно высунула нос из пледа:       — Не балуйся.       — Почему нет?       — Потому что укушу, — буркнула та. — Как тебе не холодно?       — Я в балахоне, он греет.       — И как они вам не надоедают? — искренне удивилась Виринея. — Всегда в одном и том же, это же с ума сойти можно.       — Почему? — засмеялся Гитлодей. — Это уравнивает всех нас. Маски и одинаковые одежды делают нас безликими, позволяют относиться друг к другу как к равным.       — Если даже я надену маску, ко мне всё равно не будут относиться как к равной. Куда уж мне.       — Тебя это всё ещё беспокоит? — насторожился Видящий.       — Уже давно нет. Просто говорю тебе, что ваше общество тоже не всех уравнивает. Ты задумывался о том, как ваши одарённые относятся к тем, у кого слабый дар или вовсе его нет? Какое уж тут равноправие?       Гитлодей усмехнулся, прижал её теснее.       — Я испытал это на себе ещё в Академии. Если бы не моя способность видеть эфир, я был бы приравнен к бездарным. Однако мне повезло.       Виринея вскинула на него тревожные глаза. Выпуталась из пледа, обняла его за шею, прижалась крепче. Гитло прижал её крепче, ощущая пальцами тонкие рёбрышки под тканью домашнего платья. Уткнулся лицом в её волосы и вдохнул их запах.       Ох, Виринея...       — Гитло, — спросила она вдруг, — а какой эфир у меня?       Слегка ошарашенный её вопросом (мысли были совершенно не о том), он поднял на неё глаза. Вири смотрела серьёзно и даже тревожно, заломив бровки, и было понятно, что она задаёт этот вопрос не просто так.       Гитлодей поспешил ответить:       — Он похож на солнечные лучи, жарким летним днём льющиеся с небес. У Зака похожая аура, но его солнце скорее осеннее, не такое яркое.       — А у тебя? Фиолетовая?       Он кивнул.       — Предсказуемо, правда?       — Не то чтобы, — она заметно смутилась. — Просто... ну...       — Что?.. — он ласково коснулся губами её лба.       — А ты видишь, когда... ну... когда мы вместе?.. Венат говорила, что она вспыхивает...       Сообразив, что её смущает, Видящий приложил серьёзное усилие, чтобы скрыть улыбку.       — Нет. Для активации эфирного зрения нужно дать импульс магии. Обычно я им не смотрю. Только при необходимости.       — А... Хорошо...       Виринея заправила за ухо выбившуюся прядь, попыталась слезть, но Гитлодей не позволил.       — Почему ты спросила?       — Да просто подумала, насколько мы с тобой очевидны, — она нервно засмеялась. — В Бюро я стараюсь держаться нейтрально, но когда вижу тебя, всё равно ведь теплеет внутри... И как реагирует аура, я не знаю... Не могу же я её контролировать.       — Не беспокойся об этом, — Гитлодей привлёк её к себе, уложил головой на плечо. Укрыл пледом. — Совсем не беспокойся. Мы с тобой никому не интересны.       Он прекрасно осознавал, что только что солгал ей. Уже несколько раз замечал на себе и на ней пристальные взгляды Фанданиэля и некоторых коллег, но предпочитал игнорировать их. Ведь перед ними, как каменная стена, стояли Азем и Эмет-Селк. И Венат.       «С такими друзьями мне ничего не страшно», — сказала как-то Виринея. И Гитлодей был с ней солидарен.       Однако, подумав о друзьях, он почуял, как внутри всколыхнулась тревога. Чем дальше, тем чаще Гитлодей стал замечать, каким опасным огнём иногда горят глаза Эмет-Селка и как азартно щурится в предвкушении чего-то Азем; а однажды в библиотеке Академии Анидер он встретил Венат, и та заявила ему, что ищет книги об истории магических искусств, а сама пошла в секцию, посвящённую прямоходящим фамильярам. Это начало одновременно и беспокоить его, и удивлять, и вызывать гордость за друзей, которые так рьяно взялись за идею найти путь к бессмертию для смертных. Однако чувство беспокойства и даже тревоги всё же перевешивало.       Что же они задумали?       Будучи, всё же, главой Бюро Архитекторов, Гитлодей догадывался — что, и одновременно ужасался и восхищался смелостью друзей. Они решили создать бессмертных фамильяров, пустые оболочки без памяти и сознания, и перенести в них души и воспоминания Закиры и Виринеи. В то же самое время он понимал, как сложно это сделать. И боялся.       Перенесёт ли это она?..       Что, если её душа при переносе потеряется в эфирном море?       Что, если она вернётся в старый мир, в привычное с рождения тело?       Что тогда будет делать он?       Гитлодей понимал, что его привязанность к Виринее уже слишком велика и глубока. И станет ещё глубже, когда...       Он привычно отмёл подобные мысли, но не так-то просто было это сделать, ощущая вес её тела на своих коленях, её ласковые руки на обнажённой коже в вырезе балахона, тяжесть головы на плече, её губы на мочке уха. Гитлодей сглотнул мгновенно ставшую вязкой слюну.       — Виринея... — чуть хрипло позвал он.       — Что? — она вскинула голову. В полутьме комнаты её чёрные глаза казались бездонными.       Гитлодей коснулся её губ своими, и тревожные мысли улетучились из головы, уступая место — ей одной. Мир привычно схлопнулся на ней.       Но даже сегодня он не позволил себе ничего большего, чем просто поцелуи. Не потому, что не хотел, а потому, что поселившийся в глубине чёрных глаз страх был слишком очевиден.