Die, die my dear

Шесть лет спустя Клаус открыл окно, позволяя свежему запаху дождя заполнить комнату. Не спеша раскурил трубку, удобно устроившись в кресле. В такую погоду хорошо греться у камина со стаканом шнапса. Или собраться за семейным ужином. Но у него больше нет ни дома, который он мог считать бы своим, ни семьи. Клаус рассеянно потер щеку. Старые шрамы иногда беспокоили его в сырую погоду. Ожог, который оставил русский танкист; переломанные при столкновении на мосту ребра; фантомная боль от удара по виску, что нанесла его любимая женушка. Не то, чтобы у нее для этого не было причин. Он выбрал жесткие методы для наказания и возможно перегнул, вот только за свои действия полагается отвечать. Попадись тогда она ему, предыдущая неделя в доме у озера показалась бы ей детской сказкой. Но тут она все правильно рассчитала — поквитаться у него не получилось. Преследовать Эмму, зная что не уничтожил улики, Клаус не рискнул. Он вернулся в дом и сделал то, что планировал — сбросил тело Тилике в старый колодец и засыпал его известью. Вернулся в Берлин, чтобы его отсутствие не показалось подозрительным. Выслушал сочувствующих приятелей, которым пришлось рассказать легенду о том, что на него попытался напасть какой-то пьянчуга. А потом стало не до того — Союзные войска высадились в Нормандии. Отчаянные попытки найти верное решение и уничтожить врага, череда провальных стратегий… А после того как пал Кенигсберг, стало очевидно что война проиграна. Клаус не собирался сидеть, дожидаясь пока оголтелые коммунисты, объединившись с американцами, явятся вершить «справедливость». Выехать из страны было сложно. Но возможно для того, у кого есть средства. А они у него, безусловно, были. Его выбор пал на Францию. Когда-то давно, еще когда Париж принадлежал им, они с Эммой ездили туда. Была осень и улицы Парижа пропахли жареными каштанами и кальвадосом. Сейчас правда ему было не до сентиментальных воспоминаний. Остаться в Париже он не рискнул, забрался в глубинку. Устроился работать в ювелирный магазинчик. Пришлось вспомнить старые умения — дедушка Клауса был ювелиром, да и он неплохо поднаторел, безошибочно определяя подделку от редких камней. До собственного магазина ему было еще далеко, он не спешил обнародовать свои состояние, поэтому жил затаившись. Большая часть его средств по-прежнему хранилась в женевском банке, — Черт с тобой, фриц, — шипит русский тезка, яростно хватая его за руку и рывком выдергивая на мост. — Живи, но помни рано или поздно мы вас достанем. Так что прячьтесь, пока есть время, как крысы… Он смог пережить крах Третьего Рейха, вынужденную эмиграцию, утрату власти. Но до сих пор чувствовал унижение от поражения, когда ныли старые шрамы. Два человека смогли ускользнуть от него. Один затронул его гордость, другая — сердце. Клаус часто думал где сейчас Эмма. В свое время он пробовал разыскать ее в Германии, но безуспешно. Возможно она погибла при очередной бомбежке. Вряд ли ей удалось уехать из страны. Сапфировое колье безусловно стоило дорого, но его не хватило бы, чтобы покрыть расходы на фальшивые документы и все остальное. Будучи не слишком сентиментальным, Клаус решил, что нужно оставить в прошлом все воспоминания. И потом, разве мало вокруг женщин? Он периодически заводил ни к чему не обязывающие романы. Причин было несколько — во-первых он не доверял женщинам и не подпускал больше никого близко. Иногда увлеченность кем-то затягивалась на пару недель, но в конце концов он приходил к одному и тому же — полному равнодушию. К тому же он считал француженок слишком независимыми и непостоянными. Ни одна из них не смотрела на него так как Эмма. — Добрый день, — Клаус насторожился — голос показался ему слишком знакомым. — Мне срочно нужна ваша помощь, кажется я сломала застежку на браслете. Жерар вежливо рассыпался в заверениях, что проблема пустяковая и ее быстро исправят. Клаус приоткрыл двери подсобки, пытаясь рассмотреть женщину. Стройная фигура в элегантном летнем платье, темные волосы, модная стрижка… В ее голосе, движениях было что-то смутно знакомое. — Я остановилась в отеле «Риц», — улыбнулась женщина Жерару, — дайте знать когда почините браслет. Она повернулась, чтобы уйти и Клаус поспешно прикрыл дверь, не желая выдать себя раньше времени. Вряд ли его бывшая жена испытает бурный восторг от их встречи. Хотя почему бывшая? Пусть они оба живут под вымышленными фамилиями, развод официально оформлен не был. Клаус подошел к окну, провожая ее взглядом. Сомнений больше нет, это Эмма. Клаус поймал себя на безотчетном желании снова увидеть ее. В общем-то ничего не мешает ему прогуляться в этот самый «Риц» и выпить чашку кофе в кафе напротив. Вот только - зачем? Будучи привычным выстраивать стратегии, Клаус понятия не имел как быть сейчас. В конце концов он решил просто понаблюдать за ней и дальше действовать по обстоятельствам. Ее не было там ни в этот вечер, ни в следующий. Открыто спрашивать о ней портье он не решался. Тот разумеется доложит «мадам Витт», что ее спрашивал мужчина со шрамом на щеке и Эмма, заподозрив неладное, попытается снова скрыться. Охотничий инстинкт подсказывал ему терпеливо ждать. Клаус рассеянно подумал, что возможно и не стоит искать с ней встречи. Естественно она ненавидит его. И потом — что он ей скажет? Что ему жаль? Но ему не жаль — проживи он жизнь заново, он снова бы поступил также. По крайней мере с Тилике — точно. Мстить ей он тоже не собирался. Он не решился убить ее тогда, не станет делать этого и сейчас. И тем не менее, что-то влекло его каждый вечер к проклятому отелю, заставляя часами торчать, выжидая неизвестно чего.

***

Как это часто бывает, все вышло случайно. В тот вечер Клаус, вопреки своим планам, решил прогуляться к морю. На набережной в этот час было людно. Он сразу заметил ее за столиком кафе. Эмма медленно цедила шампанское и задумчиво смотрела на закат. Такая знакомая и одновременно чужая. Дело не в том, что она изменила цвет волос и стала по-другому накладывать макияж. Что-то изменилось в ее глазах. — Мадам, разрешите присесть? — вкрадчиво спросил он. — Не думаю, что это хорошая идея, — вежливая улыбка застыла на ее губах. — Ну почему же? — усмехнулся Клаус, присаживаясь на стул. — В такой чудесный вечер грешно грустить в одиночестве. — Вообще-то у меня свидание, — в глазах Эммы блеснула злость. — И мой мужчина явно не обрадуется тому, что ко мне пристают всякие мерзавцы. — Любопытно взглянуть на этого отважного кавалера, — Клаус насмешливо выгнул бровь и кивком подозвал официанта. Дождавшись когда тот принесет выпивку, Клаус поднял бокал. — Ну что, выпьем за счастливое воссоединение супругов? Эмма демонстративно не притронулась к своему бокалу. — Что тебе от меня нужно? — Не поверишь — просто поговорить. — Мне не о чем с тобой говорить, — отрезала она. — И вообще, если ты немедленно не уберешься отсюда, я обращусь в полицию. Полагаю ты скрываешь тот факт, что несколько лет назад был штандартенфюрером Третьего рейха? — Обращайся, — великодушно кивнул Клаус. — Тогда мне придется чистосердечно признаться, что ты все те годы была моей супругой и соратницей. Он улыбнулся, наслаждаясь эффектом своих слов. — Сукин сын! — в сердцах выругалась Эмма. — Нужно было добить тебя тогда. — Откуда такая кровожадность, дорогая? — улыбка Клауса стала жестче. — Я вот рад видеть тебя в добром здравии. Вижу ты неплохо устроилась. — И это не твоя заслуга. — Если бы ты тогда все не испортила, я бы о тебе позаботился не хуже. — Я испортила? Ты убил Хайна, чуть не убил меня и еще меня же в чем-то обвиняешь? — Может я не был идеальным мужем, но я делал для тебя все что должен. И что получил взамен — ты собралась сбежать с каким-то кретином? Я отреагировал. — Ты «отреагировал»? Ты просто бессердечный подонок. — Не буду с этим спорить. Но когда разбиваешь сердце убийце и подонку, ты должна была понимать что это чревато последствиями. — Ты …даже не сожалеешь ни о чем, — потрясенно прошептала Эмма. — Я никогда ни о чем не жалею, — пожал плечами Клаус. — Могло ли у нас все сложиться по-другому? Конечно. Я мог не вести себя как мерзавец и быть тебе преданным мужем. Или ты могла по-другому вызвать мою ревность, и не доводить все до банального адюльтера и предательства. Но ни ты, ни я не поступили так. Клаус плеснул в свой бокал еще немного коньяка и мягко улыбнулся. — Как бы там ни было, я рад что ты жива и у тебя все хорошо. — Да, — Эмма с вызовом приподняла подбородок. — Хорошо. Я вышла замуж за замечательного мужчину, который по-настоящему любит меня. Клаус машинально скользнул взглядом по ее руке. Обручальное кольцо действительно поблескивало на ее пальце. — И где же этот замечательный, любящий муж? — с легкой издевкой уточнил он. — В такой вечер оставить жену одну — настоящее преступление. — Да неужели? — Эмма ответила ему презрительный усмешкой. — Что, Клаус, забыл сколько вечеров я в свое время провела в одиночестве? Вряд ли кто-то способен переплюнуть тебя в этом отношении. — Значит у вас равноправные отношения, — небрежно уточнил Клаус. — Ты развлекаешься на свое усмотрение, пока он трахает в борделе местную девицу? Эмма равнодушно пожала плечами. — Тебя это совершенно не касается. — Допустим, — Клаус чуть прищурился, внимательно разглядывая ее лицо. — Вот только ты совершенно не похожа на влюбленную женщину. — Зато я больше не похожа на несчастную женщину! — яростно отпарировала она. — И если бы ты когда-нибудь интересовался чем-то кроме самого себя, ты бы понимал разницу. Клауса покоробила ненависть, мелькнувшая в ее глазах. — Ты говоришь так, словно между нами не было ничего хорошего. — Может и было, вот только я этого больше не помню, — Эмма медленно отпила глоток шампанского и сухо улыбнулась. — Пожалуй я даже могла бы сказать тебе спасибо. Теперь я никому не позволю причинить себе боль. — Люди так устроены — постоянно причиняют боль тем, кого любят, — медленно ответил Клаус. — Я много думал о нас. Возможно война ожесточила меня, и я поступал с тобой несправедливо, но я никогда, слышишь, никогда не переставал любить тебя, Эмма. И если бы ты тогда не решила сбежать с ним, у нас бы все наладилось. Он и сам до последнего верил в это. Плохо, что он не мог объяснить ей, что когда на тебе лежит ответственность за стратегические решения, которые могут изменить судьбу целой страны и ты одновременно пытаешься удержать свое положение от собственного окружения — каждый норовит в любой момент подставить подножку — как-то не до того, чтобы вникать в душевные порывы своей жены. Все, чего он хотел тогда — это забыться в компании бутылки коньяка и какой-нибудь неприхотливой девицы, с которой без всяких сантиментов можно снять напряжение. Да к тому же он был не самым худшим мужем — даже по-своему верным. По крайней мере Эмме не приходилось вести борьбу с вереницей признанных любовниц, как Магде Геббельс или Лине Гейндрих. — Наладилось? — зло рассмеялась Эмма. — Ты серьезно веришь в это? И знаешь что, нечего прикрываться войной. Многие пережили тоже что и ты, и не превратились при этом в чудовищ. И потом, может ты уже забыл сколько я пыталась тебя поддержать? Но ты предпочитал торчать в кабаках и борделях, потому что власть вскружила тебе голову. Да, Клаус, все именно в этом. Иметь возможность безнаказанно вытворять что угодно, потакая самым порочным порывам — вот чего ты хотел тогда. Эмма залпом допила остатки вина и устало выдохнула. — И еще — я не собиралась бежать с Хайном. Более того, я порвала с ним незадолго до нашей годовщины. Клаус потянулся к пачке сигарет и вытряхнул одну, затем щелкнул зажигалкой, прикуривая. Сейчас это уже не имело никакого значения. Этот мальчишка прежде всего задел его гордость и последнее, что он стал бы делать — жалеть о его смерти. Хотя возможно, если он узнал бы это тогда, то сделал бы все по-другому и не тронул Эмму. Да, пожалуй, ублюдка стоило по-тихому прикончить. — Думаю на этом вечер воспоминаний закончен, — Эмма бросила на столик несколько франков. — Я тебя провожу, — Клаус поднялся следом. — Не стоит, — резко возразила она. — Не спорь, — Клаус невозмутимо взял ее под руку. — Ты не представляешь сколько неприятностей может поджидать молодую женщину по ночам. — Ты — моя самая главная «неприятность», — сердито вырвалась Эмма. — Я не собираюсь преследовать тебя или похищать, просто провожу до отеля. — Моему мужу не понравится, если он тебя увидит. — Ничего, представишь как старого знакомого, — усмехнулся Клаус. — Или он в курсе о моем существовании? — У нас нет тайн друг от друга, — высокомерно кивнула Эмма и прищурилась. — И кстати, ты не боишься, что он заявит в полицию? — Ты повторяешься, дорогая, и это уже становится скучным, — протянул Клаус. — Ну подумай сама — зачем вашей семье скандал, который последует за моим задержанием? Я ведь буду очень правдиво рассказывать на допросах о своей верной соратнице — дорогой, обожаемой супруге, которая следовала за мной везде и была дружна с комендантом лагеря в Ордруфе. — Мерзавец, — беспомощно-зло прошипела Эмма. Какое-то время они молча шли, лавируя в толпе людей. — Кажется ты уже никуда не торопишься, — беззлобно поддел Клаус, отметив что она замедлила шаг. Эмма бросила на него быстрый, расчетливый взгляд. — Я приехала сюда наслаждаться отдыхом и никто не сможет испортить мне это удовольствие, даже ты. Клаус едва заметно усмехнулся. Кажется его женушка не желает, чтобы он узнал в каком отеле она остановилась. И даже не подозревает, что ее тайна уже раскрыта. Интересно, что она придумает чтобы не подпустить его? В нем вспыхнуло давно забытое ощущение предвкушения игры. Пожалуй он даже бросит ей небольшую зацепку. Просто посмотреть, что из этого выйдет. — Ну раз ты не торопишься, мы могли бы зайти ко мне. Эмма повернулась и окинула его недоверчиво-насмешливым взглядом. — Я хотел бы отдать тебе фотографии твоих родителей.

***

— Проходи, — Клаус распахнул дверь подъезда, и заметив что Эмма нерешительно остановилась, усмехнулся. — Уверяю, тебе ничего не грозит. Здесь полно бдительных соседей. Эмма чуть слышно фыркнула и осторожно шагнула вперед. Они поднялись на второй этаж и теперь уже Клаус замешкался, открывая дверь квартиры. Он прекрасно понимал, что она пришла сюда лишь потому, что хочет потянуть время и не раскрывать своего местоположения. Но также он помнил, как эта нежная, хрупкая женщина огрела его по голове камнем. — Что, боишься повернуться ко мне спиной? — словно прочитав его мысли, усмехнулась Эмма. — Второй раз у тебя такое не пройдет, дорогая, — в тон ей ответил Клаус и, демонстративно развернувшись, вошел в прихожую. Эмма медленно прошла в гостиную, скользнув небрежным взглядом по спартанской обстановке. — Да, это берлога сильно отличается от нашего дома, — иронично заметил Клаус. — Но ты же меня знаешь, я в душе — солдат и меня таким сложно смутить. — Времена роскоши давно прошли, — не без злорадства ответила Эмма. — О, только не будь ханжой, — рассмеялся он. — Тебя абсолютно не смущала эта роскошь и ты закрывала глаза на все остальное. — Мне никогда не нужны были все эти машины, особняки и побрякушки, — с вызовом сказала Эмма. — Я хотела твоей любви и чтобы мы были счастливы. — Счастье — вещь непостоянная, — невозмутимо ответил Клаус и прошел на кухню. Вернувшись, он поставил на столик пару стаканов и небольшую бутылку коньяка. — Но теперь-то ты, надо полагать, счастлива? — Да, — он отметил как смягчилось лицо Эммы. — Так и есть. — Ну тогда за это стоит выпить? — он плеснул немного коньяка в свой стакан. — Я не собираюсь с тобой пить, — безаппеляционно отрезала Эмма. — Давай сюда фотографии и я уйду. Клаус поставил стакан на столик и отвернулся, чтобы открыть ящик комода. — Возьми, — он протянул ей конверт. Эмма на ощупь почувствовала что он туго набит и открыла его. Ворох фотографий вывалился на стол. Их свадебная фотография, где они вместо того чтобы торжественно-серьезно смотреть в кадр, дурашливо улыбаются; она прижимает к губам охапку полевых цветов; позирует словно модель в новом платье, которое он купил ей. — Ты сохранил их все? — растерянно спросила она, заталкивая обратно в конверт. — Но …зачем? — Чтобы вспоминать то время, когда я был счастлив, — вздохнул он. — Иногда в особо тоскливый вечер мне нравится думать, что однажды мы могли бы встретиться и начать все сначала. — Это невозможно, — быстро ответила Эмма. — Может и так, — он шагнул к ней и аккуратно положил ладонь на талию. — Но когда я смотрю на тебя, я снова вижу ту девчонку в которую когда-то влюбился и мне хочется снова завоевать ее. — Что ты делаешь? — вздрогнула Эмма, невольно прижимаясь спиной к его груди. — Собираюсь тебя поцеловать, — Клаус невесомо поцеловал ее за ухом, потом скользнул губами ниже, на шею. — Отпусти меня, — прошептала она. — Меня ждут. Он по-прежнему сомневался в наличие ее мифического мужа и едва не съязвил, что измена для нее — дело привычное. — Да брось, официально мы с тобой все еще женаты, так что технически это даже не измена. Одной рукой он все так же обнимал ее за талию, другую положил на ключицу. Эмма чуть поддалась ему, откинула затылок на его плечо и прерывисто выдохнула, когда он коснулся губами ее горла. — Позволь мне сохранить о тебе другие воспоминания, — прошептал Клаус, разворачивая ее к себе. Их губы слились в поцелуе и Клаус ощутил как пьянящее чувство победы разлилось в груди когда ее ладони скользнули на его затылок, мягко пропуская через пальцы волосы. Он не торопился касаться ее тела, лишь слегка поглаживал напряженные лопатки, бедра и почувствовал как она сама прижалась к нему в трепетном порыве. — Помнишь наше первое свидание? — Клаус слегка отстранился и посмотрел в ее глаза. Разумеется он вел себя как джентльмен — битый час слушал, как она восторженно рассказывает о какой-то пьесе Ибсена, так и не решившись признаться, что ни черта не понимает в литературе. — Смутно, — она отвела взгляд. Ее лицо было напряженным и неуверенным. Это напомнило ему их первый раз, когда она боялась того что произойдет и одновременно желала этого. К черту все. Даже если у них ничего не получится, сейчас она будет снова принадлежать ему. Он сел в кресло, увлекая ее на свои колени. Было непривычно касаться ее спустя столько времени, узнавая заново. — Я никогда не прощу тебе того, что ты со мной сделал, — сдавленно прошептала Эмма. Ее пальцы яростно сжились на плечах Клауса. — Не прощай, — шепотом выдохнул он в ее приоткрытые губы, возобновляя поцелуй, заставляя ее отвечать, целовать в ответ, искать еще более тесной близости. Руки скользнули под ее юбку, оглаживая упругие бедра. Он нащупал под шелком платья кружевные ленты ее чулок, и грудь словно прострелило жаром. Он снова потянулся к ее губам, медленно целуя ее, прижимая к себе все крепче и лаская все настойчивей и откровенней, заводясь все сильнее с каждым мгновением. Пальцы пробежались по тугим пуговкам ее платья, нетерпеливо расстегивая их. Ее грудь стала чуть пышнее, машинально отметил он, сдвигая вниз кружевные чашечки лифчика. Эмма прерывисто выдохнула, глядя как он накрывает губами розовые соски, играя с каждым поочередно; обводит их языком, прикусывает и слегка оттягивает. Его пальцы скользнули по внутренней стороне ее бедра. — Ты должен меня отпустить, — тихо пробормотала Эмма, неуверенно отстранившись. — Отпущу, — проведя ладонью по ее животу вверх, к шее, Клаус очертил пальцами линию челюсти, контур подбородка, а затем прижал к губам, прерывая новый протест. — Чуть позже. Она вздрогнула, когда его пальцы сдвинули в сторону край трусиков и нежно прошлись по разгоряченной плоти, и, цепко впившись в его плечи, попыталась хоть немного свести колени вместе, но все было зря — они упирались по обе стороны его бедер. Он резко сдвинул ее белье и провел пальцами по складкам, собирая с них щедрую влагу. Эмма выгнулась, податливо повела бедрами, требуя большего. Клаус, повинуясь ее желанию, втолкнул в нее пальцы, одновременно потирая клитор. Чуть жестче, чем собирался изначально. Одной рукой доводя ее до сладкой истомы, другой он несильно сжимал волосы на ее затылке, вынуждая сильнее выгибаться ему навстречу, прижимаясь щекой к его подбородку. Одурманенная желанием, Эмма неосознанно подавалась бедрами, прижимаясь к нему всем телом, не сдерживая рваных вдохов-выдохов. Клаус понял, что и сам не в состоянии больше сдерживаться — откровенная реакция Эммы и податливость ее тела лишали всякого контроля. Внутри всколыхнулась жажда обладания и еще что-то темное, тягучее, жаркое, что подспудно жило в нем всегда. Словно в тумане, Клаус подхватил ее на руки и поднялся. Добраться до спальни, толчком бедра открыть дверь и опустить ее на кровать — словно и не было этих лет, разделявших их. Он и сам не знал, что это — любовь, страсть или болезненная привязанность. У него было достаточно много женщин. Но он даже близко не ощущал той странной, пугающей глубины чувств, что были теперь. Он хотел касаться Эммы, обладать ей, занимать ее мысли и чувства. Клаусу нравилось владеть ситуацией, нравилось смотреть в расширившиеся зрачки Эммы, такой растерянной и немного напуганной, оказавшейся в его полном распоряжении и не понимавшей, что ей делать. Пальцы зарываются в шелковистые волосы на затылке, запрокидывают голову, подставляют ненасытным губам беззащитную шею. Язык скользит по впадинке между ключицами, ищет упругий холмик груди, играет с затвердевшим соском. Негромкий стон распаляет огонь внутри еще сильнее — ей нравится то, что он делает с ней. Она лежит под ним почти голой, в сбитом белье. Взгляд жадно цепляет все детали — чулки обхватывающие стройные икры, сбитый вокруг талии шелк платья, розовые соски, блестящие от его слюны. При мысли, что Эмма может снова исчезнуть, оставить его, ему стало вдруг невыносимо больно. Эмма мягко обняла его за шею, нетерпеливо пробралась пальцами под рубашку, помогая стянуть ее с плеч, поглаживая упругие мышцы предплечий, груди. Брякнула пряжка ремня, пальцы скользнули к молнии на брюках, но он отвел ее руки. — Нам некуда спешить, — шепнул он, словно уговаривая ее, но на деле уговаривал себя. Она согласно кивнула и охнула, когда он вопреки собственным словам сорвал ее трусики резким движением. — Тшш, Schatz, — горячо прошептал он, мягко прикусывая мочку ее уха. — Мы же оба сейчас этого хотим… Клаус знал: если он сейчас не окажется в ней, этого может больше не случиться — ее страх и ненависть к нему пересилят это мимолетное, хрупкое чувство — и она уйдет, снова исчезнет из его жизни. Торопливо избавившись от брюк, судорожно сдернув ткань трусов, он потянул ее за бедра ближе к себе, упираясь напряженным членом во влажное лоно. Скользнув по ее лицу напряженным и цепким взглядом, он впился в ее губы жарким и томным поцелуем, резким толчком войдя в нее. Ее тихий стон утонул в поцелуе, и слышны были лишь частое и загнанное дыхание и влажные шлепки, сопровождающие каждый уверенный и глубокий толчок, каждое соприкосновение их тел. Эмма отзывается на каждое его движение, послушно раздвигая ноги еще шире. Обладание. Чувственный голод, который вынуждает вкусить запретный плод и окончательно потерять контроль. Он крепче сжал Эмму и толкнулся глубже, выметая из мыслей всю чушь о том, что он может снова потерять ее. Одержимость. Незаживающая рана. Открытая, рваная, кровоточащая. Не позволяющая обрести желанный покой, преследующая смутной тоской. И он снова алчно ищет ее губы, вколачиваясь в податливое тело отрывистее, сильнее, желая только одного — чтобы она стонала в его губы, желала его, чувствовала, что принадлежит ему — и чтобы думать забыла, что когда-то было иначе. Постепенно проникновения становятся глубже, резче, ярче. Ее бедра стискивают его торс, когда она изгибается и приглушенно стонет ему во влажное от пота плечо. Ему требуется еще несколько размашистых, резких толчков, чтобы его собственное напряжение выплеснулось наружу. И он чувствует себя полностью опустошенным, изливаясь, судорожно двигаясь, теряя ритм в сокращающихся мышцах, исходящих горячей влагой. Все, на что его хватает — тяжело откатиться вбок, горячо дыша в ее шею. — Ты моя — хотел сказать он. — Была и будешь. Но эту разнеженную тишину не хотелось сейчас портить. Они поговорят обо всем утром. Разумеется Эмма легко не сдастся и будет еще долго припоминать старые обиды. Но отрицать, что между ними есть страсть долго не сможет. Уж в этом он ей поможет. — Мне нужно идти, — осторожно пошевелилась Эмма. — Останься со мной, — он чуть сжал ее пальцы. — Зачем? То, что сейчас произошло ничего не изменит. — Я хочу, чтобы ты поняла, что сейчас все может быть иначе. Я не пытаюсь восстановить старое, а хочу получить второй шанс. Эмма повернула голову, глядя на него пристально-расчетливо. — Поговорим об этом утром, — прошептала она. Как давно он не засыпал с женщиной? Клаус не помнил. Он сонно запахнул одеялом себя и ее. Затем, устроившись удобнее, прижался к ее лбу подбородком и, обняв ладонью шелковистую темную макушку, уснул так спокойно, словно не было за его плечами трудных и долгих лет, и не было до нее кого-то другого — одна только пустота.

***

— В каком номере остановилась мадам Витт? Портье оторвался от регистрационной книги и окинул его равнодушным взглядом. — Мадам выехала сегодня утром. — Дело в том что мадам обронила в моем магазине сережку и она довольно ценная. Может быть быть она что-то говорила? Мужчина снова заглянул в свой журнал. — Женщины всегда так расстраиваются из-за своих побрякушек, — добродушно улыбнулся Клаус. — Вряд ли я могу вам чем-то помочь, — портье пожал плечами. — Мадам не оставила адреса. Клаус раздраженно прищурился. Попадись ему этот лягушатник несколько лет назад, он бы подобострастно суетился в стремлении угодить и тем самым сохранить свою шкуру. Хотя злиться в первую очередь нужно было на себя. Он снова просчитался. Нельзя было расслабляться и засыпать. Эмма была растеряна, податлива, он смог бы настоять хотя бы на еще одной встрече. А утро снова вернуло все на свои места. Клаус вышел на улицу и подкурил сигарету. Что ж, к поражениям ему не привыкать. Глупо было рассчитывать, что она простила его. Такие вещи забыть невозможно. Он вспомнил записку, которую нашел в оставленном конверте с фотографиями. «Прошлое должно оставаться в прошлом». — Месье, вы ведь говорите о мадам Витт? — его догнал паренек. Клаус рассеянно кивнул. — Кажется я могу вам помочь, — он удивленно обернулся. — Будет жаль, если она расстроится из-за этой сережки. Мадам оставляла хорошие чаевые за то, что мы с Луизой присматривали за ее девочкой. Девочкой? Клаус в недоумении замер. — Я думаю она уехала в Лозанну. Маленькая мадемуазель все время рассказывала, что соскучилась и хочет домой. Черт! Он должен был догадаться раньше! Этот ублюдок Тилике как-то упоминал что в детстве ездил погостить в Лозанну то ли к бабушке, то ли к тетке. — Если вы подождете, я могу выяснить с кем она заказывала телефонные разговоры, — предложил парнишка. — Валяй, — Клаус сунул ему несколько франков. О какой девчонке сейчас он говорил? У Эммы есть ребенок? Клаус медленно выдохнул. То что она говорила вчера, конечно, не имеет значения. Возможно она вышла еще раз замуж. А может быть это дочь Тилике. Но ведь существует вероятность, что это его ребенок. — Месье, я проверил номер, она заказывала переговоры с банком, — парень назвал довольно известный банк, услугами которого пользовался и сам Клаус. — К сожалению в нашем справочнике не значится номер мадам Витт. Клаус нетерпеливо поморщился. Это не имеет значения. Есть и другие пути разыскать человека. Уж чего-чего, а сложных задач он никогда не боялся. Он найдет Эмму и на этот раз вытрясет из нее правду. Месье Жерар немного удивился, когда он сообщил ему что берет срочный отпуск, но все же выдал расчет и даже пожелал удачного отдыха. Клаус лишь пожал плечами — если чутье его не обманывает, он больше не вернется в Марсель. Сборы не заняли много времен — за эти годы он привык обходиться минимумом вещей. — Один билет до Лозанны, — улыбнулся он кассирше. — Приятной вам поездки, — кокетливо ответила она. О да, он надеется поездка будет приятной. Найти Эмму в Лозанне не составит труда — вряд ли она бросилась в бега. В этом у него было преимущество — ведь она была уверена, что он не знает ее нового имени и не сможет вычислить. Клаус усмехнулся — он пока не определился как поступит с ней. Хотелось бы договориться по-хорошему, но если нет… Он больше не позволит ей никуда ускользнуть. В конце концов разве не правильно, что муж и жена должны быть вместе, пока смерть не разлучит их?