Die, die my dear

Над городом сгущались ранние сумерки, редкие прохожие спешили по своим делам. Мимо прошла смеющаяся парочка. Из кондитерской вышла молодая женщина, ласково уговаривающая пухлощекого малыша идти быстрее. Эмму охватило пронзительное ощущение одиночества. Она медленно шла, чувствуя как сердце сжимается от глухой, отчаянной тоски. Наверное так чувствуют себя заключенные, обреченные на пожизненный срок. Возможно потом она и придумает какой-либо выход, но сейчас его нет. Убедившись, что машины Клауса нет, она вошла в дом. Горничная позаботилась обо всем — в камине горел огонь, стол был накрыт для позднего ужина, в вазе стоял роскошный букет роз. Золотая клетка — вот чем стал для нее этот дом, в котором было все, кроме уютного счастья. Ей невольно вспомнилась маленькая квартирка на Розен-штрассе, в которой они жили когда Клаус только закончил училище. Его жалованья хватало на весьма скромную жизнь, порой на ужин не было ничего кроме тостов с джемом, а старая кровать отчаянно скрипела когда они предавались любви. Но именно там Эмма была по-настоящему счастлива. — Фрау Лидерманн попросила меня, чтобы мы вели потише, — краснея, пробормотала она. — А что ей не нравится? — Клаус иронично выгнул бровь. — Разве мы скандалим, как та семейка итальянцев из двадцать восьмой? — Она имела в виду другое, — Эмма от смущения прикусила губу. — Вот оно в чем дело, — рассмеялся Клаус. — Старая перечница уже наверное и не помнит когда в последний раз видела голого мужчину, вот и завидует тебе. — Я не буду ужинать, — бросила она на ходу и поднялась в спальню. Задержавшись у трюмо, Эмма расстегнула тяжелый браслет и небрежно положила его в шкатулку. Ее содержимому позавидовала бы любая женщина. Жемчужное колье, сапфировый перстень, серьги с аметистами… Эмма с силой захлопнула шкатулку и отчаянно разрыдалась. Все видят лишь красивый фасад — богатый дом, молодую красивую семейную пару. И никто не знает, что когда-то любимый муж постепенно превратился во властное чудовище и сколько ночей она проводит в одиночестве. Особенно больно вспоминать прежние дни, когда он красиво ухаживал за ней, добиваясь внимания, и даже совершал безумные эскапады. Мог влезть в окно по водосточной трубе, чтобы не заметил ее отец и подарить букет ромашек, еще влажных от утренней росы. Или похитить ее со скучной лекции и сбежать на озеро, чтобы целый день валяться на траве, загорать и есть первую клубнику. «Ты никогда не пожалеешь об этом», — пообещал он, надевая ей на палец кольцо. Когда, в какой момент их счастье пошло трещинами, превращаясь в осколки? Возможно, если бы у них были дети, все было иначе. Но ребенка она потеряла, когда получила письмо из госпиталя. Доктор уверял, что с ней все в порядке, но почему-то больше забеременеть не получалось. Возможно Клаус винит ее за это. А может дело вовсе не в ней. После ужасного ранения он на долгие месяцы замкнулся в себе. Она поначалу даже была рада — хватит, навоевался, тем более в штабе тоже можно пойти по карьерной лестнице. Что-то случилось там в России, что изменило его, и их жизнь постепенно превратилась в кошмар. Он стал все реже появляться дома, предпочитая жене бутылку коньяка и какую-нибудь девку. Однажды в сердцах она швырнула в него рубашку, испачканную чьей-то помадой. — С меня хватит! — И что же ты сделаешь? Ответишь мне тем же? — хищно прищурился он. — Не советую. — Я от тебя ухожу, — она вытащила из шкафа чемодан и стала торопливо бросать первые попавшиеся вещи. — Интересно куда? — он рассмеялся, словно услышал забавную шутку. — Насколько я помню, твой отец недавно женился и вряд ли обрадуется, что разведенная дочь свалится ему на голову. Эмма со злостью затолкала мешающие вещи и щелкнула застежкой чемодана. Ее отец придерживался строгих правил и скорее всего велит ей возвращаться к мужу. Но есть же другие варианты. — Сниму комнату, — сквозь зубы бросила она. — Позволь поинтересоваться на какие средства? — насмешливо поинтересовался Клаус. — Ты же даже не закончила курсы в своем институте. — Полы мыть пойду, — упрямо огрызнулась Эмма. — Ты хотя бы помнишь как это делается? — издевательски усмехнулся он. — Последние годы хозяйством занимается фрау Майер, а твои кулинарные таланты я до сих пор вспоминаю с содроганием. Единственное, что ты способна не испортить — воду для заваривания чая. — Иди к черту! — в ярости прошипела Эмма и схватила чемодан. Клаус в два шага очутился рядом с ней и рванул ручку. Она испуганно вскрикнула, когда чемодан с грохотом ударился об стену. — Я вытащил тебя из убогой квартирки, дал все — положение, дом, — с неожиданной яростью прорычал он. — Что тебе еще надо? — Вот как ты теперь это называешь! — с горечью ответила Эмма. — Да, мой отец небогат, но и ты не из династии Ротшильдов! И все эти годы, пока ты шел к своему положению, я поддерживала тебя как могла! И кстати, раз я такая плохая жена, позволь узнать зачем я тебе нужна? Я не буду требовать ничего при разводе, если в этом все дело. — Ты — моя жена, — его рука сжала ее запястье, — и я не позволю тебе никуда уйти. Она растерянно смотрела как в льдистых, всегда спокойных глазах разгорается что-то темное и испугалась. Заметив ее взгляд, он добавил чуть более спокойно с привычной иронией. — Разве ты забыла клятвы у алтаря, милая? Пока смерть не разлучит нас. — Я не твоя собственность, — пробормотала она. — Жена принадлежит своему мужу, — процитировал он. — А муж — жене, — отпарировала Эмма. — Но я такого о тебе сказать не могу, все эти девки… — Они ничего не значат для меня, — пожал плечами Клаус. Эмма беспомощно всхлипнула. Если не значат, какого черта он постоянно торчит в барах? Чем она заслужила такое отношение? Ей вдруг захотелось, чтобы он хотя бы раз почувствовал то, что чувствует она. Чтобы он испытал настоящую боль, много-много убивающей, разрывающей, уничтожающей душу боли. — Я не могу так больше! — она с силой оттолкнула его. Клаус перехватил ее руки, но она яростно забилась в его объятиях. — Тебя постоянно нет дома! Мы видимся только на этих дурацких приемах… — Ты же знаешь, я однажды подвел фюрера и не могу позволить сделать этого снова, — интонации его голоса были непривычными, почти чужими, но смутно задевали что-то глубоко внутри. — Чем лучше я смогу обучить этих мальчишек, тем быстрее мы одержим победу. Ты считаешь я охладел к тебе, но это не так. Просто сейчас все мои чувства поглощает ненависть. Те, кто оставил мне эти шрамы, — он коснулся изувеченной щеки, — должны быть раздавлены, уничтожены. Эмма вздрогнула от той силы, с какой он произносил эти слова. — Все мои мысли только о том, как собрать идеальную команду и вернуться на Восточный фронт. — Клаус… — она почувствовала как ее сердце дрогнуло. Впервые она видела его таким… уязвимым. Возможно война оставила на нем не только видимые шрамы. — Ну а ты, моя милая, занимайся нарядами и украшениями. И, кстати, чтобы не скучать можешь примкнуть к каким-нибудь дамам, что берут шефство над больницами и детскими приютами. В этом было рациональное зерно — многие жены его сослуживцев занимались благотворительностью, объединяясь в кружки по интересам. — Ну и конечно я считаю, что нам снова стоит попробовать завести ребенка, — прошептал он, расстегивая ее платье. Горячие губы скользнули по ее шее, и Эмма протестующе дернулась. Слишком много было между ними негативных эмоций. Его рука опустилась на плечо, скользнула по спине. Клаус крепко стиснул ее бедро, притянул к себе, прижался всем телом. Его губы губы накрыли ее в тягучем поцелуе. Эмма снова попробовала отстраниться, но он лишь крепче прижал ее, по-хозяйски он проникая языком внутрь. Постепенно она почувствовала знакомое возбуждение и с горькой иронией отметила, что, неважно, что там у нее в голове, реакция ее тела очевидна и однозначна. Она погружалась в странное состояние, похожее на гипнотический сон. Все, что осталось от внешнего мира, — это тяжелое дыхание Клауса, его прикосновения, жар их тел, боль и настороженное предчувствие удовольствия, сложно перемешавшиеся между собой. — Не оставляй меня, — в его шепоте слышится какая-то беззащитность и смутная вина и она чувствует мучительную нежность, стискивающую сердце. Наверное не стоит рубить вот так с плеча. У всех пар бывают тяжелые времена. И она действительно обещала быть «в горе и в радости». Если бы все стало как раньше… — Герр штандартенфюрер вернулся и ждет что вы присоединитесь к нему в столовой, — постучалась фрау Майер. — Передайте ему что я сейчас спущусь, — нехотя ответила Эмма. Негласные правила в их доме — то, чего хочет герр штандартенфюрер должно тут же исполняться. Эмма подошла к зеркалу и досадливо поморщилась, заметив что ее глаза покраснели от слез. Она умылась холодной водой, затем чуть припудрила лицо. Натянув на губы легкую полуулыбку, она прищурилась. Ну вот, уже лучше. Фрау Майер суетливо расставляла на столе тарелки и Эмма с грустью подумала, что отчасти Клаус прав. За эти годы она привыкла к комфорту. Поначалу ей даже нравилось чувствовать себя маленькой девочкой за его спиной. Нравилось, когда он сам принимал решения, пока это не стало принимать гротескные формы. — Ты чем-то расстроена? — глаза Клауса скользнули по ней острым, внимательным взглядом. — Ты сегодня рано, — тихо сказала она. — Раньше тебе не нравилось, что я поздно возвращаюсь, — Клаус снисходительно улыбнулся. — Вас, женщин, не поймешь. — На самом деле нас очень легко понять, — улыбнулась Эмма. — Каждая мечтает чувствовать себя любимой. — Лучшее что может дать мужчина своей женщине — это позаботиться, чтобы у нее было все для достойной жизни, — Клаус неторопливо отрезал кусочек отбивной. — Тебе виднее. — Как прошел день? — он потянулся, чтобы плеснуть вина в ее бокал. — Прогулялась по магазинам, потом встретилась с фрау Беккер. Она считает нам нужно снова организовать прием для благотворительного сбора госпиталю. — Ну, а я сегодня обедал с генералом, он говорит… Вполуха слушая как он рассказывает последние новости, Эмма медленно цедила вино. — Нет, ты явно чем-то расстроена, — Клаус вопросительно выгнул бровь. — Тебе кажется, — она невозмутимо встретила его взгляд. — Ладно, — улыбнулся он, — надеюсь завтра ты будешь довольна. Эмма равнодушно пожала плечами. Чудес не бывает, она больше не верит его словам. После того примирения она снова начала надеяться и какое-то время ей казалось, что он изменился. Почти не задерживался, стал внимательней. Они постоянно куда-то выбирались — рестораны, кино, театр. Ночи же были заполнены жаркими ласками. Такими откровенными, что Эмма наутро невольно краснела. А потом суровая реальность обрушилась на нее, окончательно уничтожив все надежды. Тем вечером она попросила Вольфа отвезти ее на встречу с подругой. Эмма удивилась ее странному выбору, но Хелена уверяла, что в этом баре по пятницам выступает французская певица и ей очень хочется ее послушать. Хелена как всегда опаздывала и Эмма, не став дожидаться ее, вошла в бар. Ей сразу бросилась в глаза веселая компания за центральным столиком. Какой-то офицер громко рассказывал скабрезный анекдот, а его товарищ разливал в бокалы шампанское. Послышался визгливый женский смех. — Девочки, пью за вас! За ваше умение поддерживать в нас боевой дух. Эмма остановилась, глядя в льдисто-синие глаза. Все внутри заледенело, словно она проглотила огромный кусок мороженого. В глазах мужа она не видела раскаяния, лишь молчаливый приказ уйти. Она вызывающе прищурилась, губы искривились в презрительной усмешке. Девица что льнула к его плечу, растерянно захлопала глазами. Это было настолько унизительно, мерзко, что она даже не почувствовала злости, лишь желание немедленно убраться отсюда. Развернувшись, Эмма направилась к выходу и почувствовала как ее локоть стиснула сильная рука. — Что ты здесь делаешь? — прошипел Клаус. — Дверью ошиблась, — ледяным тоном отрезала она. — Ты что, следишь за мной? — Клаус сердито дернул ее руку, разворачивая к себе. — Не льсти себе, милый, — иронично улыбнулась Эмма. — Вряд ли я узнаю о тебе что-то новое. — Тогда какого черта ты здесь забыла? — он замолчал, увидев Хелену. Она растянула губы в любезной улыбке. — Какая приятная неожиданность, герр Ягер. Я давно звала Эмму послушать выступление Мими, вы решили присоединиться к нам? — Мими сегодня не будет петь, — медленно ответил Клаус, не переставая сверлить женщину тяжелым взглядом, — а у Эммы изменились планы. Мы едем домой. Подруга скользнула по ее лицу тревожным взглядом, затем кивнула. — Очень жаль. Тогда в другой раз, да? — Конечно, — вымученно улыбнулась Эмма. — Ты куда? — остановил ее ледяной голос. — Уезжаю, — не глядя на него, Эмма со злостью рванула дверцу. — Разве ты не этого хотел? Клаус с силой захлопнул дверь и она услышала как он отчитывает Вольфа. — Какого черта ты повез ее сюда и ничего не сказал мне? Той ночью Клаус так и не вернулся, но она не проронила ни слезинки. Внутри была какая-то странная пустота. Вечером он протянул ей роскошный браслет с изумрудами и лаконично сказал. — Ты должна понимать, что мое положение предусматривает неформальное общение с другими офицерами. — Конечно, милый, — холодно усмехнулась она. — Не дай бог решат еще, что ты извращенец или импотент. — Следи за тем, что говоришь, — раздраженно поморщился он. — И, кстати, я не хочу больше видеть эту Хелену в своем доме. — Ты будешь указывать с кем мне общаться? — недоверчиво спросила Эмма. — Если потребуется — буду, — Клаус невозмутимо стал набивать трубку. — Эта потаскушка за своей репутацией не следит и погубит твою. Хелена вовсе не была потаскушкой, но Эмма поняла что дело не в этом. Он в очередной раз показывает свою власть, не допуская ни малейшего непослушания или бунта. — И как же ты мне запретишь? — из чувства противоречия спросила она. — Запрешь в доме? — Ну что ты, разве я тиран? — издевательски усмехнулся он. — Просто фрау Майер получит строгие указания кого пускать в дом, а кого — нет. А еще я могу приказать Вольфу везде тебя сопровождать. Мне продолжать? — Не надо, — сдавленно пробормотала она. — Я поговорю с Хеленой. Годовщина свадьбы… Когда-то Эмма радостно предвкушала этот день, чтобы еще раз повторить данные у алтаря слова любви. Но похоже их брак обречен. Не в том, конечно, смысле, что она завтра подаст на развод — это невозможно. Наверное многие так и живут, без любви. По привычке, из чувства долга или страха. Вот только она знает, что бывает иначе. И когда есть любовь, человек способен пройти любые испытания и трудности ради любимого. А она не уверена, что еще испытывает это чувство. Да, у них были страсть, и желание, и любовь… Но обиды и боли было больше. Что бы он ни делал, как бы отвратительно себя ни вел, она продолжала любить его, надеясь, что когда-нибудь все изменится. Но нет. Теперь окончательно понятно — ему было наплевать на ее чувства. А возможно он всегда был таким, но ослепленная первой влюбленностью она просто не видела этого. Если бы тогда она смотрела в его глаза чуть внимательнее, то наверняка бы заметила те самые искорки, которые сейчас наблюдает изо дня в день. Самоуверенные, властные и невыносимо холодные. Губительные для влюбленной девушки.