Звон ветряного колокольчика

Кибуцуджи Мудзан всегда знал себе цену. С самого детства он испытывал боль и боролся за свою жизнь, в конце концов оставшись в живых, поэтому осознавал своё превосходство над этими глупыми людьми. Окружающие тоже понимали это. Жизнь, полная лжецов и льстецов тешила его самолюбие и при этом вызывала отвращение. Такие глупые и жалкие, пресмыкаются перед ним из-за денег его родителей, думающие только о своём благе. Кибуцуджи Мудзан может сделать с ними всё, что угодно. Он ненавидит тех, кто не слушается его воли, и тех, кто беспрекословно, стоя на коленях, склоняет перед ним голову. Он ненавидит абсолютно всех. Никто не может понять, что он пережил. Мерзкие, жалкие существа. Они не заслуживают жизни. Но Кибуцуджи Мудзан милостиво щадит их бесполезные шкуры, втаптывая лица в грязь своими дорогими ботинками, пока его родители закрывают на это глаза. И сейчас он стоит среди темноты и смотрит на мерзкое кровавое месиво с кусками мяса, бывшее когда-то человеком. Его глаза налиты кровью, так что кажутся красными точками в темноте, а рукава брендовой рубашки пропитаны остатками человека. Пот градом течёт с Мудзана, слышно тяжёлое дыхание. Он не знает цену жизни, играя чужими, будто марионетками. Однако его руки ещё не знали греха убийства. До сегодняшнего дня. В голове молодого мужчины что-то сжималось и пульсировало. Душу выворачивало наизнанку. Только это было не раскаяние и не страшное осознание. Это был голод, неудовлетворённость. То, что постоянно преследовало его короткую жизнь. Жажда. Красные глаза медленно перевелись на вываливающиеся внутренности. Что же это? Неужели он наконец нашёл способ уталить свой нечеловеческий голод? Согнувшись, тёмная фигура впилась своими зубами в кровавую кашу. С каждым шумным глотком выражение лица становилось всё более безумным. На лбу выступили вены и глаза всё более светились, становясь, как у хищника. Сладостное мгновение насыщения. Наконец-то оно пришло и к нему! Но радость безумца длилась недолго. Теперь от человека не осталось ни следа. Кровь в теле бурлила, смешиваясь с чужой. Кишки медленно ворочались в животе, перевариваясь. Только пустота всё равно осталась, становясь явной. Этого недостаточно. «Ты хочешь ещё, не так ли?» Мужчина обернулся в поисках голоса, однако в этом тёмном переулке не было ни души. Мудзан хрипло проговорил, глотая слюну: — Хочу… Голос в голове засмеялся. «Как жалко же ты выглядишь…» Кулак врезался со всей силы в кирпичную стену. Закапала кровь, но Мудзан не замечал этого: — Что ты сказал?! «Ты жалок, мой преемник», — спокойно ответил голос. — Какой ещё преемник?! Как ты смеешь говорить…!!! — хрипя, взвыл мужчина. Однако его рот прикрыла невидимая рука. Он не мог отодвинуть её. Голосовые связки кто-то сжал крепкой хваткой до крови. Мудзан взвыл от боли. Голос в голове звучал всё более настойчиво: «Не нравится? Извиняюсь, ты просто самый подходящий кандидат. Для моего сосуда…» Мужчина начал задыхаться и захлёбываться в крови. Судороги пронзили его тело. Как дохлая рыба, он стал биться в агонии, пуская пену изо рта. Тёмный расплывчатый силуэт склонился над человеком на пороге смерти. Только красные глаза были различимы в темноте. Но в один момент всё исчезло. И сияние крови, и тёмная фигура будто растворились в воздухе. Дымка нависла над мертвецом, развалившимся на холодном асфальте. Тишина. Стук. Ещё один. Тонкий слух мог бы уловить сердцебиение. С шумом забилось ещё одно сердце. Ещё одно. Новое. Забурлила кровь. Пальцы мелко затряслись. — Госпожа, он здесь! — Сынок, дорогой! Мужчина и женщина почтенного возраста забежали в переулок. Увидев тело своего сына, мать вздрогнула и издала крик ужаса. Она подбежала к нему на подкашивающихся ногах и встала на колени. Но не успели пальцы с драгоценными кольцами дотронуться до лежащего, как женщина и телохранитель замерли, а потом упали на асфальт. Головы покатились, оставляя кровавую дорожку. Мертвец минуту назад, мужчина начал подниматься. Словно по неведомой силе, неестественно, дёргаясь, выворачивая суставы, Мудзан встал на ноги. Тело теперь походило на ожившую куклу. Из-за бледной кожи, как у трупа, и разорванной в клочья одежды его можно было принять за призрака. Но тут тело замерло. Напряжение затишья повисло в воздухе. Казалось, что всё остановилось. — Как глупо… Голос пронзил мёртвую тишину. Рот изогнулся в ухмылке, обнажая сияющие белые клыки. Мужчина судорожно засмеялся, обхватив лицо руками. Новый костюм появился на теле, словно ничего не произошло минуту назад. Кибуцуджи Мудзан не жалел, что убил родную мать. Потому что теперь он — новая версия себя. «С этой новой силой, — думал он, как ни в чем ни бывало перешагивая безголовые трупы, — с этой силой все мои планы воплотятся в жизнь. Сейчас у меня есть воспоминания, поэтому никто не заманит меня в ту же ловушку. Столько лет проторчал в потомках этого Камадо… Теперь у меня есть тело.» Он беззвучно рассмеялся своим мыслям. Прохожие оглядывались на мужчину, однако он ничего не замечал. Но лишь одно портило его ликование. «В этой жизни ты должен победить солнце. И уничтожить эту дрянную семью Камадо.» Внутренний голос долбил по его мозгам, заставляя замирать сердца, и звенел в ушах. Мудзан выругался и тут же ухмыльнулся, довольный своей идеей: «Можно совместить эти две цели…» На асфальте оставались кровавые следы от будущих жертв Кибуцуджи Мудзана. … — Чёрт возьми, он мне не нравиться! Все обернулись на громкий голос Иноске, висевшего на Танджиро. Бедный парень пытался успокоить своего друга, однако того уже было не остановить: — Я вам говорю, когда он на меня смотрит, у меня сразу бегут мурашки по коже! — На самом деле, я того же мнения, — вдруг заговорил Зенитсу, необычно согласившись с «Кабаноголовым». — Когда мы проходим мимо его кабинета, оттуда раздаются странные звуки, как будто кто-то кричит, а его затыкают. Незуко и Танджиро переглянулись, однако ничего говорить не стали. Их не покидало ощущение, что новый директор слышит все их слова, пусть даже сказанные шёпотом. Сейчас как никогда подходила поговорка «у стен есть уши». Запах Прародителя пропитал все стены. Словно теперь вся школа — его тело. Это третий день прихода этого мужчины на пост. Но Академия Клиника успела измениться до неузнаваемости. На входе стояли охранники, останавливающие тех, у кого нет специального пропуска. Забывших их учеников они хватали под руки и запирали в кабинете директора. Некоторые говорят, что директор Такахаси пытает их и берёт кровь для опознавания личности. Только, как ни странно, побывшие там не помнят ничего необычного. Иногда создаётся впечатление, что они вообще ничего помнят. А просто повторяют, как шарманка: «Ничего необычного». Учителя ходили, как в воду опущенные. Привычные улыбки и спокойствие на лицах сменились грустью и напряжённостью. Глаза учителя Томиоки потускнели ещё больше. Ренгоку продолжал показывать бодрость своего духа, но даже у него можно было поймать подозрительный взгляд. Все были как на иголках. Всего лишь за три дня вся школа разделилась на за и против нового директора. «За» были в основном юные ученицы, мечтающие о своём идеале мужчины и нашедшие его в «Такахаси Кацу». Они бегали за ним толпами, поджидали у кабинета, подсовывали под дверь признания в любви. Теперь Академия Клинка из благоденствующей школы превратилась в сумасшедший дом. Тем не менее, жизнь продолжалась. Некоторые вещи оставались неизменными. Те же обеды с шумным Иноске, кричащим Зенитсу, успокаивающим их Танджиро и засыпающей Незуко. Хоть она и смогла обуздать свой голод, сонливость оставалась. Танджиро периодически относил её в медпункт. — М-м-м… — промычала Незуко в одно из таких посещений. Медсестра Мицури всполошилась и подбежала к девушке. — Ой, ты уже проснулась! Не хочешь ли булочек? Хоть она и не была такой же жизнерадостной, как прежде, Муцури старалась мыслить позитивно. Сладостей на её столе стало в три раза больше, и она постоянно что-то жевала. — Нет, спасибо, медсестра Канроджи… — привычно ответила Незуко, садясь на кушетку. Та подсела на краешек и затараторила возмущённым тоном: — Ну сколько можно! Я же столько времени говорю тебе называть меня по имени! — Хорошо, хорошо, Мицури! Девушки засмеялись. Обе понимали, что это напускная весёлость. На самом деле, их нервы сейчас были натянуты, как струны. Но им казалось, что если они покажут настоящие чувства, эта тонкая нить сможет оборваться. — Кстати, Незуко, — протянула медсестра, откинувшись назад на кушетку. — Я тебе рассказывала, что сюда приезжала медицинская экспертиза? — Нет, а что такое? — удивлённо спросила девушка, пристроившись рядом с подругой. Та как-то многозначительно посмотрела на неё и ответила, глядя в потолок: — Они проверяли все записи об учениках и их здоровье и наткнулись на твою. Я чуть не померла со страху, когда эти страшные люди сказали, что заберут тебя для лечения! — Ну ты же не отдала меня, правда? — испуганно воскликнула Незуко и осеклась, боясь, что сказала это слишком громко. Мицури усмехнулась по-доброму и сказала шёпотом: — Конечно, нет! Какого ты мнения обо мне, а? Как будто я могу бросить свою подругу. Но они сказали (после где-то часа препирательств), что тогда я должна провести экспертизу твоих анализов, раз уж взяла за тебя ответственность. — Спасибо, Мицури! — просияла девушка и обняла медсестру. Та засмеялась и тоже стиснула её в объятиях. Незуко вдруг вспомнила о том, что происходило два дня назад, и немного покраснела. Кокушибо сказал тогда, что любит её… Нет, наверняка он имел ввиду любовь, как к члену семьи. Хотя всё равно немного обидно… «Почему обидно?» — поймала себя на мысли Незуко. Она удивилась самой себе. Но почему-то ответ никак не находился. — Что это ты задумалась? — спросила Мицури. Она уже успела встать с кушетки и взять новую булочку. — Неужели у тебя появился возлюбленный? — Ч-что? Нет, разумеется! — Незуко раскраснелась и мигом вскочила. А её собеседница посмотрела на неё широко распахнутыми зелёными глазами, метающими лукавые искорки, и хихикнула: — Прости-прости, я больше не буду! А теперь, — она изменила тон, стараясь быть серьёзной и устрашающей. — Давай-ка свою руку! Шприц блеснул на свету.