Разум заперт изнутри

      Радио Будущего удается послушать от силы полчаса, за это время Харитон успевает почти увлечься странной игрушкой — квантовая запутанность приносит необычные песни или обрывки из них, таких в Советском Союзе никогда не пели. Он записывает то, что ему понравилось, без всякой цели, просто так, впервые в жизни. В этих отголосках из всеобъемлющего ничто есть какая-то завораживающая тайна, подтверждающая многомерность вселенной — откуда-то они приходят, значит, загадок на их век еще хватит, да и после них останется.       Раньше слушать музыку было некогда, постоянная безумная гонка на опережение Запада, горящие сроки, полимерные нервные системы, «Искры», адаптация их к Коллективу 1.0, экспериментальные группы… Сколько их было — двести, триста? Сколько из них выжили? Понятно, что все были добровольцами, понятно, что во славу науки и Родины, понятно, что лучше ради великой цели и всеобщего блага, чем от старости или болезни, он и сейчас так думает. Но вот все это время была, оказывается, рядом и какая-то другая жизнь, параллельная, в которой были танцы в парке, мороженое, газировка в стаканах, пикники, колесо обозрения…       Образ колеса обозрения вызывает в памяти другую, адскую карусель, которая унесла Элькину жизнь, а с ней и еще одну, не родившуюся.       — Ты скажешь ему?       — Не сейчас, — Элька прикладывает палец к губам. — Потом, когда поднимемся на самый верх. Хочу, чтобы этот момент запомнился нам обоим. Чтобы буквально на седьмом небе от счастья.       Карусель уносит их с Димкой на самый верх и там, в солнечной высоте, раскручивается, чтобы упасть вниз и зависнуть в метре от земли на новейшей магнитной подушке, выбивая вопль восторга и ужаса у пассажиров. Харитон остается внизу и следит за полетом кресел. В тот момент он еще не знает, что подушка почему-то не сработает и выживут единицы.       Потом это будет квалифицировано как вредительство, следователи будут рыть землю, чтобы понять, стояло за этим покушение на жизнь советского ученого Сеченова или нет, они с Димкой на стимуляторах без сна и отдыха в четыре руки будут лепить на коленке прототип «Восхода», надеясь спасти если не тело, то хотя бы сознание Эльки, но о ребенке речи идти уже не будет.       Терешкова заставляет его вынырнуть из воспоминаний и переключиться на реальность.       — Добро пожаловать! — кричит она кому-то. — Группы, посещающие ВДНХ в количестве от трех человек, имеют право на экскурсионное обслуживание.       Но пришедшим нет никакого дела до экскурсионного обслуживания. Двое из них — знакомые по встрече в галерее «реагенты», третий — Михаэль Штокхаузен. И хотя времени с момента разморозки прошло много, Харитон каждый раз при взгляде на Михаэля не может отделаться от мысли, что волосы у него все еще мокрые.       — Мы не на экскурсию, — хмуро говорит Михаэль с тем акцентом, который у него пробивается при волнении и за который кто-то из местных шутников дал ему кличку Фриц. — По другому поводу.       — Тогда я вся внимание! — радостно раскидывает руки Терешкова-Клара, пока Терешкова-Юлия слушает молча и старается не отсвечивать. — Чем могу помочь?       Против ожидания, Михаэль не начинает говорить сам, оглядывается на «реагентов» и Сергей берет дело в свои руки.       — Кто из вас, Терешковы, был сегодня рядом при разговоре Виктора Петрова и Ларисы Филатовой? — спрашивает он. — В видеопротоколе одна из вас наблюдала за их диалогом в галерее.       Начало Харитону уже не нравится, он предпочел бы другое.       — Это была моя подруга Юлия! — интригующим тоном тем временем отвечает Клара. — Я находилась с экскурсией в атриуме.       Харитону приходится выйти вперед и поочередно встретиться глазами со всеми тремя. Перчатка их не интересует, они ее раньше не видели, значит, можно безбоязненно пользоваться телом и модулятором Терешковой.       — Я была в галерее в пяти метрах от них, — подтверждает Харитон.       — Слышала их разговор? — спрашивает Сергей. — Запись есть?       — Мы не ведем записи личных бесед посетителей, если нет прямого указания, — импровизирует Юлия, хотя это вполне может быть правдой. — Но разговор я слышала, не отрицаю.       — О чем он был?       Харитон снова благодарен Димкиной фантазии, насадившей его на руку робота, не включенного в Коллектив, иначе содержимое головы Терешковой уже попало бы в «Аргентум» для препарации в полном объеме.       — Прежде чем раскрыть информацию, я должна знать, что это необходимость, а не ваше личное желание. — Злиться на Терешкову невозможно, потому что у нее каждая фраза выглядит совершенно детским восторгом до захлеба. — Личные разговоры сотрудников Предприятия могут содержать государственную тайну.       — Я — заместитель товарища Сеченова, — говорит вдруг Михаэль. — В его отсутствие я выполняю административные функции руководителя Предприятия. Сегодня от одного из сотрудников поступила информация, что Лариса Филатова обвиняет Дмитрия Сергеевича в убийстве Харитона Захарова. Повторю — не в причинении смерти по неосторожности, не в неоказании помощи, а в умышленном убийстве. Если это правда, мы должны принять незамедлительные меры.       Михаэль кладет на стол щебетарь, который выбрасывает звуковое послание, и они все его слушают. У Харитона нет тела и никакой адреналин не заставит его нервничать, он чистое сознание, а это имеет ряд преимуществ. Например, испытывать по отношению к Петрову не ненависть, а холодное рассудочное желание устранить патоген из питательной среды. Как там писал Горький, доносчику первый кнут?       — Не могу подтвердить вашу информацию, — бодро докладывает Терешкова. – По моим данным Лариса Филатова имела с Виктором Петровым разговор исключительно романтического характера.       — У них было свидание? — почему-то напрягается Михаэль, поднимая глаза на Терешкову.       — Именно! Точнее, на свидании настоял Петров, Филатова же пыталась его избежать.       — Что они обсуждали?       — Виктор Петров фактически сделал предложение Филатовой в иносказательной форме. Предложил быть всегда рядом, если она захочет.       — Что ответила Лариса? Была согласна?       Сергей и Катя тоже переглядываются, не то понимающе, не то удивляясь совпадению — на их пальцах блестят новенькие обручальные кольца.       — Филатова не была согласна, прервала разговор и ушла, — старательно докладывает Терешкова. — Виктор Петров был очень расстроен.       Михаэль снова становится похож на живого человека в отличии от того, что было минуту назад, и даже выглядит обрадованным.       — Они говорили между собой о Захарове и Сеченове?       — При мне — нет.       — Может быть, Петров догнал ее вне галереи и разговор состоялся там, но уже без свидетелей? — вступает в разговор Катя.       — Петров не догонял Филатову, — хладнокровно топит Виктора Харитон. — Он после разговора направился в атриум, потом в буфет, все это время он наблюдал за иностранцами, а когда один из них вернулся за диктофоном, то взялся его проводить и ушел вместе с ним.       На лице Михаэля отражается огромное облегчение.       — Точно? — переспрашивает он, глядя на Терешкову блестящими глазами. — Ты уверена?       — Вы можете спросить мою подругу или бармена-Рафика, они подтвердят сказанное мной! — жизнерадостно подсказывает Терешкова.       — В той части рассказа, которую мы наблюдали, все так и было! — неслышно подходит Клара со своей стороны. — Виктор Петров действительно пошел провожать иностранного журналиста прямо из буфета. Это было сразу после их разговора с иностранцем о религии и о том, что Советский Союз использует атомную энергетику для сегрегации мира по идеологическому признаку.       При последних словах «Аргентум» моментально делает охотничью стойку. Михаэль вопросительно смотрит на Сергея, потом на Катю.       — Думаю, тогда Филатова здесь не причем, — говорит он. — Даже для расстроенного поклонника это чересчур — мстить женщине за отказ такой чудовищной клеветой, разрушающей ее карьеру. А вот как отвлекающий маневр для отвода глаз это вполне укладывается в логику. Вы что, действительно отпустили иностранца одного болтаться по Предприятию?       — Мы дали ему времени ровно на туда и обратно, — смущенно говорит Сергей. — Иначе пошли бы за ним. К тому же ВДНХ не совсем Предприятие, это публичная зона, здесь разрешается некоторая свобода. Но он-то вернулся вовремя, значит, нигде не задерживался.       — И Петрова мы с ним не видели, — задумчиво припоминает Катя. — Если он предпочел не показываться нам на глаза, значит, хотел сохранить факт общения с иностранцем в тайне.       — Есть смысл поискать этот диктофон, — говорит Сергей, глядя на нее.       — И послушать, что там записано, — заканчивает его фразу Катя. — Не исключено, что найдется кое-что интересное. Михаил Генрихович, мы вам еще нужны?       — Нет, действуйте дальше самостоятельно, — разрешает Михаэль. — Только Филатову пока не беспокойте, если будет нужно — я сам с ней поговорю и попрошу письменных показаний, она все равно никуда не денется. А вот Петров, как я понимаю, очень даже может.       Они уходят, Харитон смотрит им вслед. Никаких угрызений совести он не испытывает, только ощущение грязной воды, которой когда-то нахлебался, неудачно свалившись в прибрежной полосе в Крыму.       В справочном снова становится тихо, он возвращается к Радио Будущего и пытается сосредоточиться заново, но удается плохо. Петрова на ведущую должность поставил сам Сеченов, хотя Виктор пришел не по научной линии и даже не по партийной рекомендации, а вкрался каким-то крабом через театр и сделался необходимым и ценным управителем механического актерского состава, а потом и в начальники попал, примелькался Димке, который хорошо разбирался только в полимерах, а в людях иногда чудовищно ошибался. Впрочем, кто бы говорил, сам он не лучше, и ничего теперь ничего не исправишь. А вот с Петровым еще можно попытаться.       Он опять включает приемник и ловит волну из будущего, загадав, что в первой пойманной песне будет что-то ключевое для него, определяющее дальнейшие события. Форма гадания, конечно, но что еще тут делать, в справочном и на руке Терешковой? Аппаратура настраивается, невод уходит в синее море, чтобы вытащить золотую рыбку в виде звуковой волны.       Мы пока не знаем — надолго ли, но дорога у нас одна.       Плюс на минус дает надежду в эти смутные времена.       Беспощадные откровения, недоказанная вина,       Мы давно в козлах отпущения и грехов не отпустят нам.       Волна снова уходит, оставляя Харитона в полнейшем неведении, о ком была речь.