Cпасение

      Последние лучи солнца прятались за горизонт. На небе появлялись блеклые очертания луны. Город Просвещения готовился к предпраздничной ночи. Маленькие лавочки закрывались раньше обычного, все спешили домой к семье. Завтра праздник — День Озарения. Богатые районы начинали гореть маленькими огоньками, а места чуть беднее пестрили ленточками. Все жители чудесного города начинали подготовку к самому главному празднику.       Только один магазинчик еще работал, лавка исцеления. Она не была украшена даже выцветшей ленточкой. Владелец этой лавки, Фарамис, — юноша с длинными светлыми волосами, его колкие зеленые глаза бегали, наблюдая за суетой снаружи. Он был настоящим трудоголиком, он работал двадцать восемь дней в месяц по тринадцать, а то и пятнадцать часов в сутки. Он не ждал никого. Громкий стук в дверь. Режущий взгляд метнулся к двери. — Извините, вы открыты, — сказано было резко, чем вежливо, девушкой в неаккуратной одежде и слегка растрепанными волосами, которые светло-серой волной укрывали плечи, — мне быстро. — Заходите, открыто. — Здравствуйте, мне нужна настойка от головной боли и обеззараживающая мазь.       Фарамис начал искать нужные лекарства: — Я вас раньше здесь не видел, — заметил Фарамис. — Вы правы не местная. — Вам есть где остановится, вы не подумайте лишнего эт. — Скамейки давно изобрели, а за подушки не переживайте, — девушка помахала в воздухе тряпичной куклой, — но если вы настаиваете… Тоже ничего не подумайте. — Гм, на втором этаже есть комната, она очень маленькая, туда помещается только кровать и стул. Также там есть санузел, пользуйтесь. — Почему вы так добры? — Я понимаю к чему вы клоните, я ночую не здесь, вот вам ключи от лавки. А, и еще у меня нет ни родственников, ни близкого человека. — Мм, понятно. Мелисса, — сказала девушка с широкой, настоящей улыбкой, протягивая руку. — Фарамис.       Через час разговоров и двух кружек чая, им казалось, что они знают друг друга всю жизнь. — Я иду в Некрокип, если хочешь, иди со мной, — предложила Мелисса. — А что там? — Смерть, опустошение и геноцид. Запах смерти витает в воздухе. Лекари не помешают.       В голове Фарамиса крутился рой мыслей: «Люди умирают, а я сежу здесь, в безопасности. Должен умирать там я, но сижу в безопасности. Многие из них талантливее меня. Я лекарь и сижу в безопасности. Но насколько я могу быть полезным. Даже сейчас я ищу отговорки, какой же я жалкий. Мне нечего терять. Моя родня открестилась от менять. Если я так и продолжу жить, то не добьюсь ничего, кроме бесславной смерти в лавке». — Я согласен, — согласился Фарамис. — Завтра в половину пятого подъем, выспись.       Лавка закрылась. В ней горела масляная лампа. Фарамис занимался передачей дел. За эту ночь, он должен отдать магазинчик своей семье, она жила в часе ходьбы. Счета и пересчет товара были приведены в порядок довольно легко. Сложнее всего ему давалось письмо: «Что сказать, чтобы не показаться жалким? Что ж отец был прав, я не достоин даже такого легкого дела в сфере медицины». Руки парня вывели несколько сухих строчек.                         Я ухожу на войну. Счета прикрепил.                         Спасибо, что всегда правдиво оценивали меня.       Фарамис был очень чувствительным, но он не знал, как выражать свои чувства, поэтому многие считали его холодным и неприятным, но это не мешала соседским студентам отпускать насмешки. Идя по улицам родной Монийской империи, возможно, уже в последний раз он не ощущал ничего.

***

      На часах два ночи. «Наконец-то» — подумал Фарамис и лег на кушетку среди витрин со скляночками. Его голова была необычайно легкой, обычно она полна навязчивых мыслях. «Так непривычно легко. Наверное, я встал на путь счастья». — Подъем! — крикнула Мелисса.

Ночь пошла незаметно