Моменты нежности/A moment of softness

Эрик бродил по стропилам, опасаясь рабочих сцены. У них были неплохие отношения, но он не считал их друзьями. У него в принципе не было друзей, и, тем более, они были всего-навсего рабочими. Их отношения строились на взаимоуважении, чтобы не пересекать личное пространство друг друга, если только не возникнет что-то необходимое. Кроме того, никто не знал о том, как добраться до этого яруса стропил, поэтому, он начал считать это своими владениями. Далеко-далеко над сценой и зрительного зала с ложами, прямо под огромной сводчатой крышей. Это место быстро стало одним из его любимых для наблюдения, конечно, оно ни в какое сравнение не шло с Ложей номер пять, но даже если музыка здесь слышалась не так отчетливо, то обзор для сцены был намного лучше. Огромная висящая люстра, мерцающая в тусклом свете, сверкала в нескольких десятках футов ниже его насеста. Это было лучшее место из всех им незаконно найденных, и он устроился, грациозно развалившись на гигантской балке под ним, слегка наклонив голову, чтобы видеть сцену сквозь сияющие кристаллы люстры. Там были танцоры в их ярких костюмах, и мама, стоящая рядом с ними, как ярко выделенная нота на запачканной чаем пьесе. Некоторые танцоры, как обычно, хихикали над чем-то и тихо разговаривали друг с другом. Все певцы расположились по своим местам — за исключением одной. Он фыркнул, когда Ла Карлотта, новая местная примадонна (которая вопреки ожиданиям каким-то образом оправдала все нелепые стереотипы, рожденные в ходе шушуканий в гримерных), покинула свое место в центре сцены, чтобы начать жаловаться на что-то аккомпаниатору. Аккомпаниатор был на самом деле вполне сносным, и, по крайней мере, он действительно попадал в ноты. Вероятно, она просто хотела обратить на себя внимание, впрочем, как обычно. Он раздраженно ворчал себе под нос что-то про ее излишнюю испанскую эмоциональность, как что-то внезапно коснулось его ноги. Он резко обернулся, выругавшись прежде, чем смог дать себе в этом отчет. — Папа говорит, что ты не должен говорить такое плохое слово! — назидательно сказала Мэг, выглядывая из тени. Эрик облегченно выдохнул, и продолжил, с недовольством бурча: — Ты меня напугала, а что до ругательств, отец ругается больше, чем кто-либо другой, просто на разных языках, — он протянул ей руку, чтобы подстраховать сестру, пока она осторожно приближалась к его секретному пункту наблюдения по узкой балке. Он надежно обвязал веревку вокруг ее талии, а конец этого «страховочного троса» был невесть где и как закреплен, потому как тянулся за балдахин, со стороны которого она пришла, что нисколько не успокаивало его нервы — они были в сотнях футов над сценой, и мама бы точно прибила его, если бы узнала, что Мэг снова залезла с ним на стропилы. — Мэг, как, черт возьми, ты вообще сумела сюда залезть? — спросил он, заботливо обхватывая ее, когда она чуть было не потеряла равновесие. Мэг с радостью устроилась в его объятиях, немного отстранившись, чтобы вручить ему небольшую сумочку: — Папа беспокоился, что ты не обедал сегодня, он так тебя и не нашел, а я смогла! — важно сказала она, забавно вздернув носик. — И как же? — спросил он с искренним любопытством. Он же был очень осторожен, замел все следы — как она его нашла? — Хм, во-первых, ты оставил открытой маленькую дверь, во-вторых, тебя видел Альберт, а в-третьих, внизу висела веревка. Он наигранно застонал, а она гордо улыбнулась ему. Впрочем, он быстро опомнился, мама будет очень огорчена, если узнает об этом. Да, разочарование в ее глазах было хуже любого наказания. — Я думал, что ты поняла меня, когда я в прошлый раз объяснял тебе, что лазить здесь опасно, — серьезно сказал он, — Ты можешь пострадать, Мэг. Она фыркнула в точности как он. — Я была осторожна, и это было очень легко, — пренебрежительно сказала она, немного ёрзая в его объятиях, — И я надела веревку, чтобы, если я упаду, маме не пришлось беспокоиться! — сказала она, показывая ему веревочную петлю на поясе. — К тому же, папа всегда очень осторожен, он бы не оставил ее, если бы она была ненадежной, — заключила она. Эрик смотрел на нее, на ее маленькую веревочную упряжь и счастливую улыбку. Он подумывал рассказать о ней родителям, но… Было приятно видеть ее здесь, и он и правда был голоден. — Мама убьет меня, если узнает, что я позволил тебе подняться сюда, — сказал он, отбросив попытки отругать ее, когда снял маску, чтобы поесть. Мэг радостно взяла его маску и надела ее на свое несоразмерно маленькое лицо, когда он открыл сумочку, где увидел хлеб, немного сыра и спелое яблоко. — Не-а, если она не узнает! — Игриво сказала Мэг. — Я ничего не скажу. — Она смотрела на него сквозь слишком большие прорези для глаз на маске, желая, чтобы он подтвердил, что согласен поддержать их тайну. Эрик обреченно застонал. — Ладно, я тоже не скажу. Но тебе нужно лучше разбираться в узлах, если ты собираешься здесь лазить. И если я скажу тебе, что идти за мной слишком опасно, ты должна меня слушаться, идет? Она снова фыркнула, закатывая глаза. — Мэг, я серьезно, — сказал он, наклоняясь, чтобы она посмотрела ему в лицо. Темно-карие глаза смотрели на него сквозь отверстия для глаз в маске, и он убедился, что теперь сестра его слушает. — Я не хочу, чтобы ты пострадала или заблудилась, и ни мама, ни папа тоже этого не хотят. Мы все бы были убиты горем, если бы с тобой что-то случилось, и наша обязанность — оберегать тебя, пока ты маленькая. Ты можешь пообещать мне, что будешь слушаться, если я говорю что-то важное? Она долго смотрела на него. — Мхм, — сказала она наконец, прижимаясь к его груди. — Но я хочу быть с тобой! Все остальные такие скучные. — В его груди разлилось тепло от такого признания. Он отложил сумочку в сторону и крепко обнял ее, заставив пискнуть от неожиданности. — Ну, если все слишком скучные, тогда ты можешь остаться со мной, если тут не будет опасно, — сказал он, отпуская ее, но недалеко, подозрительно глядя на веревку. — К чему ты привязала другой конец? — К во-от такой большой поперечной балке у люка, — сказала она, слегка заглядывая через край балки, чтобы посмотреть на сцену через прорези его маски. Эрик знал, что это была надежная штуковина, крепкая и ни в коем случае не способная двигаться. — Хорошо, я проверю этот узел после того, как поем, будь рядом. — Она скучающе вздохнула, но кивнула, все еще глядя на сцену сквозь маску. Он слегка отодвинулся назад и осторожно развязал узел на талии Мэг, пока она наблюдала за сценой, более надежно закрепив его вокруг ее талии и закрепив петлей в более надежном месте спереди. Он научился прекрасно вязать узлы благодаря персу, Надиру и наблюдениям за Адамом, своим отцом. Закончив работу и удовлетворенно кивнув, он взял хлеб из сумочки с едой — ржаной хлеб, его любимый. Устроившись позади Мэг, он откусил большой (даже неприлично большой, но Мэг было все равно) кусок от уголка. Отец был прав, он еще ничего не ел и был голоден. Эрик зажмурился от удовольствия, наслаждаясь хрустом корочки. Он отломил ломоть хлеба и протянул его сестре, которая с благодарностью взяла кусочек. Они ели молча, глядя при этом на сцену внизу. Примадонна наконец-то вернулась на свое место, но все еще выглядела раздраженной и напыщенной. Он передал Мэг немного сыра, меньше, чем ему, потому что она не очень любила сыр. Он наклонился, чтобы достать один из своих ножей и разрезать яблоко на кусочки, отдавая ей те, что покрупнее. Она радостно напевала, принимая их и оглядываясь через плечо, чтобы улыбнуться ему в знак благодарности. Он довольно ухмылялся в ответ. Это было приятно, подумал он, доедая свою еду, быть с ней рядом. Это было так…умиротворяюще? Мэг выпрямилась, сидя на балке, возвращая ему маску, чтобы она могла помахать руками в воздухе. Эрик внимательно наблюдал за ней, все ли в порядке, а затем устроился рядом с ней, опершись на колени, чтобы видеть, что происходит внизу, прекрасно балансируя при этом. Далеко внизу он мог бы расслышать разговор, если бы действительно сосредоточился. Карлотта все еще жаловалась аккомпаниатору или уже на него, было не совсем ясно. — Интересно, заметит ли мама, если мы засунем одну из кошек под юбку Ла Карлотты во время репетиции? — Внезапно сказала Мэг. Эрик удивленно моргнул и затем задумался. Это, безусловно, было бы… занимательно, если не сказать больше. Хотя врял-ли папа и мама были бы этому рады… Но если уж он пустил Мэг на стропила… — Стаккато вполне подойдет, она действительно искусна в том, чтобы цепляться намертво в то, по чему взбирается, — сказал он, взглянув вниз на диву и ее многочисленные юбки, которые были достаточно хороши для их кошки. — Как ты думаешь, Карлотта смогла бы хоть раз правильно взять ту высокую ноту, прежде чем упасть в обморок? — заговорщически спросил ее Эрик. Мэг захихикала от этой идеи. — Держу пари, она бы очень громко завизжала, — сказала она, с озорным блеском в темных глазах, отразившемся при тусклом свете. Они наблюдали, как дива расхаживает по сцене, как будто та принадлежит ей. — Думаю, завтра я смогу спрятать Стаккато под плащом, — заявил Эрик. — А я могу бы прокрасться близко-близко к Карлотте, чтобы подсунуть Стаккато, пока ты всех отвлекаешь! — И ты не скажешь маме или папе? — спросил он, сомнительно глядя на Мэг. Она выдавала его всего несколько раз, в основном, когда он тайком уходил ночью, чтобы выменять еще сладостей после ужина. — Я не такая глупая, — надменно сказала Мэг. — Если нас поймают, то вместе будем виноваты. — Значит, по-рукам? — спросил он, протягивая руку. Мэг взяла его за руку и торжественно пожала ее. Двое кивнули в знак согласия. — До завтра. (Крик Ла Карлотты был поистине великолепен, даже если он был фальшивым. Дополнительные хлопоты и засада, по их обоюдному согласию, безусловно, стоили того, чтобы это услышать.)