Зов Забвения

      Знакомая и уже по-своему родная крепость Имперского Легиона встретила его как и всегда: приветствиями караульных, неоднозначными взглядами прищуренных глаз, звоном мечей тренирующихся солдат и громкими голосами командиров. Аэрин прошёл вдоль длинного здания с множеством дверей в разные помещения, остановился у нужной и замер, с нездоровым наслаждением посмотрев на небо. Оно было укрыто воздушными белыми облаками, а солнце уже миновало высшую точку и начало свой величественный спуск к горизонту. Рядом росли деревья, и их изогнутые ветви с густой листвой закрывали обзор и подрагивали на ветру. Рин прикрыл глаза и медленно выдохнул, улыбнувшись.       Рука легла на металлическое кольцо двери. Он пару раз громыхнул им в предупреждение и зашёл внутрь. Каменная комната, красиво обставленная дорогой мебелью, сомкнулась на нём смертельным капканом.       — Латиус, — хрипло проговорил генерал вместо приветствия. Он сидел за столом, разбирая важные письма. В другом углу, за столом поменьше, приютился худощавый писарь, с трудом успевающий записывать за командиром ответы и распоряжения. Транквилл указал ему на выход, и тот незамедлительно покинул комнату.       Аэрин остановился в центре.       — Сэр.       — Смотрю, на ногах стоишь уже увереннее, — вдруг заметил Тракнвилл, а затем последовал протяжный, тяжёлый вздох, наполненный невыносимой усталостью. Генерал откинулся на спинку кресла, расслабился. Его взгляд в упор уставился на Аэрина.       — Это так, сэр.       Разговор начинался тяжело. Латиус не собирался говорить, пока его не спросят, а Транквилл явно не знал, с чего начать. Он предложил:       — Пока сюда не прибежали из Совета Старейшин и не начали брызгать слюной в истерике, давай поговорим в неофициальной обстановке?       — Как прикажешь.       Его взгляд стал ещё тяжелее, и Транквилл повторил:       — В неофициальной, Латиус. Садись.       Аэрин подошёл ближе и устроился на обитом мягком стуле у стены, поставленном специально так, чтобы посетителям удобно было вести беседу с генералом. Однако Транквилл вдруг наклонился, открыл ящик стола и достал оттуда уже начатую бутылку бренди. Наполнив стаканы, он встал и передал один в руки Аэрину.       — Вот, чтобы расслабился. Я же знаю, что ты ни с первого, ни со второго раза не понимаешь, да и с третьего не поймёшь, — в шутку сказал он. — Никаких “сэров” и “генералов”, идёт?       — Хорошо.       Аэрин первым сделал глоток. Бренди имел отчётливый вкус яблок. То, как усиленно Транквилл пытался создать дружескую атмосферу, его расположение, этот дорогой напиток сразу дали понять: исход беседы хорошим не будет. Да и в бездну. Аэрин устал переживать.       Транквилл вернулся за стол и задал первый вопрос:       — Ты правда был в Кватче?       — Правда.       — Что ты там делал?       — Грандмастер Клинков отдал мне важное распоряжение. Я не мог медлить.       — Какое именно распоряжение?       Аэрин не прятал взгляд и говорил прямо:       — Я не должен оглашать. Но от этого напрямую зависит будущее Империи.       Транквилл постучал пальцами по стеклу стакана в раздумьях. Аэрин неспешно пил.       — А то, что ты закрыл Врата Обливиона и отбил Кватч у даэдра, правда?       — Правда.       — Латиус, как так получается, что ты всегда оказываешься в центре таких событий? То убийство императора, теперь Кватч…       Аэрин задал встречный вопрос:       — Ты думаешь, что я как-то в этом замешан?       — Нет, но твоё молчание у меня уже как кость поперёк горла.       — Я не могу раскрыть цели своего визита в Кватч. Враг, с которым мы столкнулись, очень опасен, на его стороне даэдрические силы. Если в Имперском Городе есть шпионы, а они точно есть, я буду молчать, чего бы мне это ни стоило.       — Я-то тебе доверяю, — с неким пренебрежением сказал генерал, — но что ты скажешь Совету Старейшин?       — То же, что и тебе. Моя роль во всём этом закончена, Юстиниан. Остальное пусть старейшины решают с Клинками.       Транквилл надолго замолчал. Он медленно пил свой бренди и размышлял о том, как быть дальше. Аэрин тоже задумался, но, скорее, ни о чём. В ожидании приговора он пустым взглядом обводил комнату и рассматривал окружающую обстановку. Он столько раз был в этом кабинете, но только сейчас обратил внимание, что мозаика на полу изображает бассейн, в котором большая серая цапля ловит рыб и лягушек.       — Аэрин, — вдруг позвал его генерал, — веришь ты или нет, но я пытаюсь тебе помочь. Если я узнаю, что происходит, до того, как Совет Старейшин устроит тебе допрос, всем будет легче.       Рин ценил это. Он знал, что Юстиниан честный человек, и доверял ему, но он и так рисковал, рассказав всё Иветте, и посвятить в тайну существования наследника ещё одного человека, тем более подкомандного нынешнему органу власти Империи, он не мог.       Аэрин посмотрел на генерала, по-доброму улыбаясь.       — Допрос? Мне?       Транквилл усмехнулся и сокрушённо покачал головой. Ему лучше других было известно, как тяжело допрашивать Латиуса. Если он выбрал молчание, никакая сила не заставит его заговорить.       — Для тебя подготовили темницу в южном крыле, — рассказал генерал. Аэрин знал, что так и будет.       — Переезд, замечательно!       Услышав эту фальшивую радость, Транквилл осуждающе цокнул языком.       — Длительная прогулка определённо пошла тебе на пользу. Пока что иди в казармы, отдохни. Не забудь сдать снаряжение. — Рин кивнул. Генерал продолжал: — Я доложу канцлеру Окато о твоём прибытии. Дальнейшее уже не от меня будет зависеть, надеюсь, ты это понимаешь.       — Понимаю.       Транквилл допил бренди и шумно поставил стакан на стол, словно дав понять, что разговор окончен. Аэрин поднялся на ноги, в которых вдруг появилась предательская слабость, попросил у генерала разрешения идти и вышел на улицу. Вдруг подумалось, что во времена командования Адамуса Филиды таких поблажек Рин бы не дождался. Филида бы лично голыми руками вытянул из него правду, а потом бросил бы гнить в тюрьме. Транквилл помнил, как сам был простым солдатом, и, несмотря на твёрдость характера, в первую очередь старался решать вопросы мягкой силой. Он ещё сохранил остатки человечности, понимания и сочувствия.       Оставив его кабинет, Аэрин вернул оружие и кольчугу в арсенал, но решил не идти в казармы. Там его непременно настиг бы град вопросов, от которых пришлось бы отмахиваться, поэтому он сел на скамье среди деревьев на территории крепости, поднял с земли упавшее яблоко и стал ждать, когда за ним придут.       Когда он заметил вдалеке спешащего человека, сразу понял, что его час настал. Солнце к этому времени уже начало опускаться в воды Румаре, и над белокаменными стенами разгорелось огненно-красное зарево. Аэрин поднялся и кивнул посыльному ещё до того, как тот сообщил, что его требует генерал Транквилл.       Он думал, что его поведут в какое-нибудь большое помещение, где соберутся все члены Совета Старейшин, но его снова привели в кабинет генерала. За столом Транквилла сидел высший эльф в дорогих одеждах, сам Юстиниан устроился рядом на том самом месте, где ещё несколько часов назад Рин пил бренди. Тихий безмолвный писарь притаился в своём углу и замер с пером наготове. Аэрин поспешно поклонился канцлеру. Без сомнения, это был именно он.       — Аэрин Латиус, как представитель Совета Старейшин я хочу услышать от тебя подробный доклад о катастрофе в Кватче. — Голос альтмера звучал очень сдержанно, спокойно, но в то же время строго. Его взгляд внимательно осматривал замершего в центре Аэрина, будто пытался выцепить в его внешности какой-то изъян или уличить во лжи. Лгать Латиус, конечно же, не собирался.       — Да, милорд.       И канцлер начал.       — По чьему указанию ты отправился в Кватч?       — По приказу Грандмастера ордена Клинков второго числа месяца Огня Очага.       — Каковы были полученные тобой указания?       — Я не имею права выдавать эту информацию.       Канцлер Окато совершенно не удивился и продолжал с прежним выражением лица:       — Тебя кто-то сопровождал?       — Нет, милорд, я был один. Чтобы добраться до Кватча, я стал попутчиком коловианского торговца мёдом, его имя Гарри Эндельс, он высадил меня на Золотой дороге и отправился дальше на восток.       — Что произошло потом?       Аэрин докладывал во всех подробностях. Он упомянул бежавшего альтмера, который первым встретился ему на пути, всех выживших, вставших лагерем на дороге, людей в подчинении Савлиана Матиуса и самого командира. Он детально описывал окружающую обстановку, предполагал, в какое время что случилось. Далее рассказал о том, как шагнул в портал и оказался в Обливионе, о том, кого встретил там и как действовал. Он не стал врать про сигильский камень и доложил о нём, но заявил, что передал артефакт в собственность Клинков. По сути, так и было. Следом Аэрин поведал об освобождении города, обо всех решениях, принятых им самим и командующим обороной Матиусом, о трёх патрульных, прибывших на подмогу. Рин не собирался утаивать какую-либо информацию, понимая, что враг может предпринять ещё одну попытку вторжения. Люди должны быть готовы к тому, что их ждёт.       Выслушав Аэрина, канцлер Окато сообщил Транквиллу:       — Можете увести его.       Генерал молча кивнул на дверь. Рин откланялся и вышел из помещения, невольно посмотрев на имперского писаря, который ещё скоблил пером по бумаге, завершая работу. Всё, что Аэрин сказал в этой комнате, было тщательным образом задокументировано.       Ждать генерала пришлось ещё около часа. Наконец, дверь открылась, на улицу вышел канцлер Окато, и Аэрин незамедлительно встал, чтобы попрощаться с высокопоставленным чиновником. После этого он сразу же постучал в кабинет.       — Сэр.       — Зайди, — разрешил Транквилл. Он снова одним лишь взглядом приказал писарю удалиться, и этот маленький шустрый человек, привыкший понимать командира без слов, быстро скрылся за дверью. Когда Аэрин замер напротив стола генерала, Транквилл тяжело признался: — Нелёгкая у тебя судьба, Латиус.       Аэрин промолчал, но подумал, что жаловаться ему точно не на что. Он всё ещё был жив.       — О тебе много говорят, — размеренно продолжал генерал, осторожно подбирая слова. — Ты стал народным героем, героем Кватча. Но отпустить тебя всё же не могут. Ты ведь понимаешь: пособничество Тёмному Братству — дело серьёзное.       — Понимаю, сэр, — Аэрин осмелился прервать его. — С тех пор не проходило ни дня, чтобы я в этом не раскаивался.       Юстиниан реагировал на всё это уже совершенно спокойно.       — Я знаю, ты человек чести. В глубине души мне даже хочется верить, что и убийцу Филиды ты отпустил из соображений, которые тогда казались тебе правильными. Не мне тебя судить. Но судить тебя будут. Канцлер Окато хочет выслушать Грандмастера Клинков, того солдата, который оборонял Кватч, других свидетелей. Пока они прибудут в столицу, пройдёт недели две.       — В южном крыле, наверное, теплее? — пошутил Аэрин, и генерал вяло усмехнулся.       — Знаешь, с одной стороны я одобряю то, как ты признаёшь влияние закона. Но с другой… во имя Девяти, Рин, не принимай судьбу так обречённо! Когда суд потребует моего голоса, я за тебя вступлюсь.       То, что обычно уравновешенный и сдержанный генерал заговорил так эмоционально, удивило. Аэрин признательно кивнул.       — Спасибо, сэр.       Транквилл утомлённо выдохнул, поднялся из-за стола и жестом позвал следовать за ним. В прошлый раз Рина швырнули в камеру в бессознательном состоянии после порки плетью. Сейчас его сопровождал сам генерал, и в этом даже появилась какая-то значимость. Жаль, что сути это не меняло. Аэрину вновь предстояло жить в холодной сырой темнице с червями и жуками, питаться помоями, которые приносят заключённым, и безропотно ожидать вынесения приговора.       Бесконечные в своём однообразии дни так и проходили. Аэрин сидел на грязной рваной лежанке, смотрел, как по каменной стене ползают привыкшие к нему многоножки, слушал шуршание, доносящееся из коридора, — там сновали крысы. В камерах по соседству никого не было, и Аэрин благодарил судьбу за отсутствие навязчивых собеседников. Но тишина и одиночество заставляли его много размышлять. Теперь он думал не только о Лейавине. Он вспоминал пустоши Обливиона, Меньена, с которым прошёл плечо к плечу эту огненную бездну, и Савлиана, решительного и отважного, к которому проникся глубоким уважением. Он думал и о Мартине, и о том, насколько всё усложнилось. Если бы враг не завладел Амулетом Королей, то наследника драконьей крови уже наверняка короновали бы, и Тамриэль был бы защищён от даэдра. Теперь же их ждала только страшная гнетущая неизвестность.       Его навещала Иветта. Как капитану боевых магов ей не нужно было на это специальное разрешение, и Аэрин невольно задумался о том, сколько раз она вот так приходила к нему, когда он валялся едва живой после прошлых пыток. Неужели так же садилась у решётки и плакала? Одна мысль об этом была невыносима, Иветта не должна была страдать из-за него. Считая так, Аэрин тем не менее благодарил Богов за то, что она есть в его жизни. Он всегда был одинок. С Иветтой же он не чувствовал себя изгоем.       Во время одного из таких визитов она хотела поделиться с ним некоторыми открытиями, связанными с сигильским камнем, но Рин сам попросил её молчать. Пусть прибережёт эту информацию для Клинков. Его это уже не касалось.       Иногда он хватался за прутья железной решётки под потолком, подтягивался и выглядывал наружу. Кроме растущей подле стены травы почти ничего не было видно, но и этого Аэрину хватало. Вдыхать аромат свежей зелени было намного приятнее, чем дышать влажной затхлостью подземелья. Если на улице стоял сильный ветер, травы начинали колоситься и за ними проглядывали лоскуты синего неба. Однако хмурых дней становилось всё больше. Пока Рин сидел взаперти, постепенно приблизился месяц Начала Морозов.       Когда на двенадцатый день своего заключения он услышал, как открылась дверь в подземелье, а за этим — чью-то тяжёлую поступь, сразу понял, что это не Иветта. Человек, который приближался к нему, был имперским солдатом в броне. Аэрин напрягся и поднялся на ноги.       У решётки остановился тюремщик, снял замок и сухо кивнул, приказывая покинуть камеру.       — На выход.       В его левой руке болталась цепь с кандалами. Аэрин без лишних напоминаний подставил запястья и сразу же ощутил на коже холод металлических браслетов.       Его вывели на улицу — солнце уже рдело закатом — и проводили к одному из зданий крепости легиона. Аэрину уже доводилось бывать там, внутри располагался просторный зал, способный вместить большое количество людей. В самый раз для вершения суда над преступниками вроде него. Тюремщик открыл дверь, пропустил Аэрина внутрь, и они остановились почти что в центре. Солдат замер за спиной — на всякий случай.       Аэрин, опустив голову, незаметно поднял глаза, чтобы осмотреть присутствующих. Прямо перед ним за длинным каменным столом восседало несколько членов Совета Старейшин во главе с канцлером Окато, который уже расспрашивал Аэрина ранее. Все — в бело-красных шерстяных тогах, одеждах, символизирующих их власть с давних времён. По обе стороны от высокопоставленных лиц стояли вооружённые дворцовые стражники. Тощий писарь Транквилла занял место за скромным столиком и уже был готов немедленно приступить к записи процесса. Сам генерал, как и многие офицеры легиона, занял место по правую руку от старейшин. На трибунах слева разместились ещё какие-то люди.       Аэрин постарался подавить накатывающее чувство страха. Он думал, что ему вынесут приговор и на этом всё закончится, но они собрали целый трибунал. Надежда на благоприятный исход стремительно угасала.       Вдруг из общей толпы выделился один человек, прошёл в центр судебного зала и медленно поклонился старейшинам, хотя был старше многих из них на пару десятков лет. Это был имперский претор, благородный и уважаемый человек, не раз имевший дело со спорными случаями обвинения и всегда придерживающийся предписаний закона. После приветствия Совета, он уже более скромно поприветствовал прочих присутствующих и начал речь неожиданно сильным голосом.       — Граждане Империи! Мы собрались здесь для того, чтобы вершить над этим человеком, — он вытянул руку в сторону Аэрина, даже не посмотрев на него, — справедливый суд согласно нашим законам, традициям и заповедям Девяти Богов. Я смею напомнить присутствующим, что третьего числа месяца Середины Года, Аэрин Латиус, бывший тогда капитаном Имперского Легиона, по долгу службы находился в Лейавине. В то же время там пребывал генерал Адамус Филида, который ввиду возраста принял решение об уходе в отставку. Всем известно, что главной целью своей службы генерал Филида видел избавление Империи от богомерзких даэдропоклонников, убийц-сектантов, именующих себя Тёмным Братством. Он разоблачил и казнил многих из тех, кто имел с ними связь, но, к нашему глубочайшему сожалению, именно эти его благородные побуждения стали причиной его преждевременной кончины. На сегодняшний день доподлинно установлено, что убийство генерала Адамуса Филиды было спланировано и осуществлено Тёмным Братством. Он был застрелен даэдрической стрелой, заключающей в себе тёмные энергии Обливиона. Наши боевые маги определили, что данный артефакт известен в Тамриэле под именем Розы Ситиса. Помимо этого, через несколько дней после сих прискорбных событий Тёмное Братство оставило нам в качестве предупреждения негласное послание в виде обрубленного мизинца Филиды с его перстнем-печаткой в столе занявшего его должность генерала Юстиниана Транквилла. — В зале кто-то возмущённо ахнул, но судья продолжал с прежней невозмутимостью: — Свидетелями убийства Адамуса Филиды стали трое человек: назначенный телохранителем генерала Марцелий Корд, покончивший с собой после случившегося, стражница на службе графа Каро, лесная эльфийка по имени Питсарк, и непосредственно Аэрин Латиус. Со слов стражницы, именно последний помог убийце сбежать. Он приказал телохранителю оставаться подле тела убитого, а сам якобы пустился в погоню. Скрывшись за домами от глаз нежелательных свидетелей, Аэрин Латиус остановился, обменялся с преступником несколькими словами и отпустил. В дальнейшем он признавался, что якобы упустил убийцу. Однако он не учёл того, что не заметит невысокой и тощей лесной эльфийки, притаившейся за углом. Сама Питсарк клянётся Девятью, что пересказала всё так, как видела собственными глазами, она также раскаивается, что побоялась противостоять явно превосходящему её в росте и силе мужчине, капитану Имперского Легиона.       Среди присутствующих пронеслась новая волна шёпота. Аэрин устало прикрыл глаза. Претор в заключение добавил:       — Здесь следует заметить, что Аэрин Латиус не отрицает правдивости изложенной картины. Он признаёт, что в самом деле отпустил убийцу из Тёмного Братства. Однако за минувшие месяцы он так и не назвал нам имени этого убийцы.       В отличие от многословного и громкоголосого судьи, канцлер Окато произнёс лишь одну тихую короткую фразу, но в этот момент в зале повисла глубочайшая тишина. Альтмер сдержанно предположил:       — Возможно, он готов назвать это имя сейчас?       У Рина было достаточно времени подумать.       — Нет, милорд.       Окато спокойно кивнул и требовательным взглядом приказал претору возвращаться на место. В центр зала вышел другой человек. Аэрин смотрел в пол и не видел его. Происходящее вдруг стало ему совершенно неинтересно.       — Господа. — У этого человека был глубокий бархатный голос, который звучал знакомо. — Моё имя Баурус, до недавних трагических событий я состоял в личной охране императора Уриэля Септима. Моё выступление не будет долгим, но говорить я буду не только за себя. Мне дозволено говорить от имени Грандмастера нашего ордена, Джоффри. Наверняка всем известно, что человек, которого вы здесь судите, был очевидцем вероломного убийства императора. Я сразу предупрежу, что мы уже выяснили: те, кто убил императора и его наследников, не имеют никакого отношения к Тёмному Братству. Это даэдропоклонническая секта, о которой некоторым присутствующим уже известно, поэтому я не буду подвергать огласке детали, чтобы не быть причиной слухов и не сеять панику. Но я твёрдо могу сказать одно. Я обязан этому человеку жизнью. Двадцать седьмого, месяца Последнего Зерна я и ещё двое Клинков пытались тайно вывести императора из города, но враг значительно превосходил нас количеством. Когда от их рук пала капитан Рено, Аэрин поднял её меч и стал сражаться, несмотря на то, что был не в лучшей физической форме. Мы не вели счёт, но я точно знаю, что от его рук пало как минимум трое убийц. Он доблестно служил своему императору до самого конца. Поэтому, когда Уриэль Септим передал ему Амулет Королей, я нисколько не засомневался в таком выборе. Септим что-то увидел в Аэрине, что-то большее, чем видим мы. Да, для меня самого это было странно: я отпускал раненого заключённого одного с Амулетом Королей! Но я знал, что это правильно. И не ошибся.       Все напряжённо молчали, и было очень хорошо слышно, как канцлер Окато в задумчивости стучит пальцем по каменному столу. Баурус нисколько не стыдился своей, может, немного неуклюжей, но искренней речи.       — Грандмастер Джоффри также просит отметить искреннюю готовность этого человека служить Империи. Когда Аэрин прибыл к нему и услышал о необходимости путешествия в Кватч, у него не возникло вопросов. Он не задумался о том, что это не его обязанность, он как честный человек без всяких сомнений вызвался взять на себя новую ношу, потому что судьба Империи была и по сей день остаётся под угрозой. Я не знал, за что его держали в тюрьме. Но я привык судить человека по его настоящим поступкам, а не за прошлые ошибки.       Кто-то выкрикнул:       — Он работает с Тёмным Братством!       Баурус никак на это не отреагировал и уверенно закончил:       — У меня всё.       Начали спорить. Аэрин, не слушая перепалок, бросил взгляд на Бауруса. Редгард тоже посмотрел на него и с едва различимой улыбкой кивнул. Словно заверил, что всё будет хорошо. От этого сердце Аэрина забилось быстрее, но он, не желая подпускать завышенные ожидания слишком близко, вновь опустил голову.       Один из легионеров призвал к порядку, рявкнув так, что в оконных рамах задрожали стёкла. Не вздрогнул только канцлер Окато. Он протянул руку, предлагая ещё кому-то взять слово.       Рядом с Аэрином встали сразу двое. Едва они начали говорить, Рин мгновенно оторвался от созерцания трещин на полу и посмотрел на мужчин. Меньен и Савлиан. Оба выглядели намного лучше, чем он их запомнил. Первым заговорил командующий.       — Моё имя Савлиан Матиус, — неуверенно начал он. — Я служил графу Голдвайну и жителям Кватча, и так вышло, что мне пришлось взять на себя командование, когда в город ворвались даэдра. Я знал Аэрина совсем немного. Всего одну ночь, в которую мы плечо к плечу освобождали город от захватчиков. Когда он появился, ни у меня, ни у моих людей уже почти не осталось надежды, а сил не осталось вовсе. Но он встал у баррикады, сжал меч, и я сразу понял, что это не просто ополченец, это — солдат, воин, готовый насмерть биться с врагом, даже если враг многочислен и опасен. Когда я сказал ему, что отправил в портал на разведку группу людей, а они не вернулись, Рин сразу пошёл туда. Да, я видел, что ему тоже страшно, но он понимал, что не сможет простить себе, если не сделает всё возможное. И ведь он сделал не просто всё возможное. На мой взгляд, он сделал даже невозможное. Сомневаюсь, что без него мы бы вообще смогли вернуть Кватч.       — Я тоже был там, — громко добавил Меньен. — Я был среди разведчиков, которых Савлиан отправил в Обливион. Наш отряд попал в засаду дремор. Остальные погибли, а меня схватили и заперли в клетке. Я уже давно попрощался с жизнью, но не иначе чем сами Боги послали туда этого парня.       Меньен активно жестикулировал и сам увлекался своим рассказом. В какой-то момент он подошёл к Аэрину, схватил его левую руку и, подняв, развернул тыльной стороной к старейшинам. Впервые за весь вечер на лице канцлера Окато появилось лёгкое изумление.       — Видите?! — громко спросил Меньен, демонстрируя три продольных белых шрама на руке Аэрина, оставленных лапой скампа. — Видите? Это даэдра подарили ему на память о Кватче. Как думаете, каждый из вас решился бы пройти через то, через что прошёл этот парень? Судить мы все горазды, а благих поступков не замечаем!       — Меньен… — Савлиан аккуратно одёрнул товарища, ненавязчиво приказав ему вернуться в центр зала. Эмоциональный имперец недовольно поджал губы и нахмурил брови, но послушался и впредь подбирал слова более осторожно.       — Если спросите моего мнения, я за Аэрина жизнь отдам, — добавил он. — Не знаю, что там у него было с Тёмным Братством, но точно знаю, что они хотя бы люди. Те же твари, которые напали на Кватч, во многом опаснее. Я это на собственной шкуре познал, уж поверьте. Савлиан правильно говорит: без Аэрина мы бы город не вернули. Для нас он герой. И точно так же, как он встал за нас, мы, жители Кватча, встанем за него.       Что ни говори, а оратор из Меньена, оказывается, был хороший. На этот раз никто не стал спорить, и в тишине пугающе громко прозвучал тяжёлый вздох канцлера. Всё это словно начало его утомлять. Он обвёл цепким взглядом присутствующих и нашёл нужного человека.       — Генерал Транквилл, — когда альтмер обратился к нему, Юстиниан тут же поднялся со скамьи и выпрямился во весь рост, — как командующий Имперского Легиона можете ли вы поручиться за этого человека?       На остром волевом лице генерала не дрогнула ни одна морщинка. Он говорил уверенно.       — Да, милорд.       Окато резко встал, заставив присутствующих невольно сжаться в ожидании его слов. Он медленно спустился по ступеням в центре зала, отчего его тога мягкими складками заструилась в свете ускользающих закатных лучей, и остановился, вглядываясь в лицо Аэрина. На этот раз Латиус не прятал глаз. Словно удостоверившись в чём-то, канцлер отвернулся и обратился к присутствующим:       — Господа. Я думаю, всем вам хватает храбрости признать, что со словами солдата Гонелда спорить трудно. Империя стоит на пороге великих перемен, и мы обязаны сделать всё, чтобы этот порог не оказался краем пропасти. История насчитывает несколько случаев вторжения Принцев Даэдра в Тамриэль, и каждый раз это влекло за собой удручающие последствия. События в Кватче уже прогремели на весь мир как тревожный сигнал о том, что под угрозой находится каждый город, каждый уголок Империи. Драконьи Огни погасли, и отныне Тамриэль беззащитен перед силами Обливиона. Кощунственно признаюсь, что это заботит меня намного сильнее, чем отпущенный на свободу убийца из Тёмного Братства. Правосудие его настигнет. Пусть не имперское, но Божественное. А нам сейчас следует бросить все ресурсы на то, чтобы решать куда более важные проблемы. Своими действиями в Кватче Аэрин Латиус доказал, что готов служить Империи и защищать её перед лицом самой страшной опасности. Моё решение таково: снять с него обвинения и с этого момента восстановить в должности капитана Имперского Легиона. Его опыт может оказаться бесценным, если даэдра вновь предпримут попытку открыть в Тамриэле Врата Обливиона. Имеющиеся возражения прошу высказать сейчас.       Зал молчал, и Аэрину казалось, что он слышит, как собственное сердце колотится в груди. Канцлер Окато прождал полминуты, но возражений так и не последовало. Тогда он объявил:       — Единогласно. Решение Совета Старейшин вступает в силу немедленно и пересмотру не подлежит.       Не утруждая себя дальнейшими бюрократическими нюансами, канцлер Окато направился к выходу, и за ним тут же последовал один из дворцовых стражников. Остального Аэрин уже не видел. Он закрыл лицо ладонями и протёр глаза, молча воздав хвалу Девяти. Незнакомые люди суетливо покидали зал, радуясь возможности вернуться к насущным делам, и никто из них не понимал, что только что решилась судьба человека, который последние три месяца жил с мыслью о скорой казни.       Тюремщик снял с него кандалы и тоже ушёл, позвякивая цепями. Рин сел на нижний ярус опустевшей каменной трибуны. Голова шла кругом. Рядом опустился ещё кто-то. Со спины вдруг набросились с объятиями, и он сжал маленькие руки, даже не оборачиваясь. Оказывается, Иветта всё это время тоже была в зале.       — Ну вот, хоть имя твоё узнал, — пошутил Меньен и обратился к Иветте, повернув голову: — Знаешь, он меня и правда из самого Обливиона вытащил. В буквальном смысле.       — Он кого хочешь и откуда хочешь вытащит, кроме себя самого.       Рин не смог сдержать улыбки. Хотелось обернуться и крепко прижать её к себе, но он вдруг заметил замершего в нескольких шагах высокого молодого бретона с правильными чертами лица и вороными волосами, аккуратно подстриженными, но слегка небрежно уложенными, поэтому сдержал себя. Велдон медленно кивнул, поздравляя Аэрина с полученным вторым шансом. Латиус так же безмолвно поблагодарил его.       Помимо мужа Иветты он заметил Бауруса, который не спешил уходить. Аэрин отцепил от себя руки чародейки, поднялся и, приблизившись к Клинку, пожал ему руку.       — Спасибо.       Редгард изобразил удивление.       — За что? Без твоей помощи я из той канализации бы не выбрался.       Аэрин оглянулся, посмотрел на Савлиана Матиуса, Меньена. Как и Бауруса, он видел их второй раз в жизни, но сейчас у него никого не было ближе этих людей.       — Вы все сказали, — осторожно заговорил он, — что обязаны мне жизнью. Но с сегодняшнего дня это я обязан всем вам. Спасибо.       Меньен с улыбкой хлопнул его по плечу.       — Вот и поквитались, значит. Предлагаю пропустить по кружке лучшего столичного эля!       Савлиан второй раз за вечер посмотрел на друга осуждающим взглядом и вернул его на землю.       — Если у тебя где-то тут не припрятан клад с золотыми септимами, то нас ни в одну таверну не пустят.       Он был прав. После катастрофы в Кватче у них обоих ничего не осталось, Аэрин находился примерно в такой же ситуации. Глядя на них, Велдон вдруг шумно фыркнул, развернулся к выходу и жестом позвал за собой. Иветта первой побежала за мужем, обрадовавшись его внезапной щедрости. Видно, её это тоже удивило, потому что Вел всегда считался одиночкой, предпочитающим избегать большого скопления людей и дружеских посиделок. А тут смотри-ка…       Аэрин пообещал догнать их. Для начала ему следовало поговорить с Транквиллом.       — Сэр, — коротко позвал его Рин, отрывая от разговора с писарем, который ещё что-то черкал в своей большой тетради. Генерал взглянул в ответ исподлобья и отмахнулся.       — Всё завтра, Латиус.       — Спасибо, сэр.       Транквилл принял благодарность и добавил:       — И Латиус… я больше никогда не хочу видеть на тебе кандалы.       — Не увидишь.       Генерал кивнул ему на дверь, напомнив, что его ждут друзья, сам же продолжил отвечать на вопросы своего помощника. Рин поспешил присоединиться к компании своих неожиданных спасителей и, выйдя на улицу, с неописуемым удовольствием закрыл за собой дверь судебного зала, зная, что больше никогда туда не вернётся.