«mg eulhxcclgu ghj yxuj lm ct ulgc alj»
— Я бился над этим шифром целую ночь, но у меня нет ни единой зацепки, — Лу взволнованно, прерывисто выдохнул. — Что это за тарабарщина? Рене осенило. Должно быть, так же ощущал себя Архимед, когда воскликнул своё вошедшее в историю «эврика!». — Я ведь училась шифрованию! — выпалила она, едва сдерживая воодушевление. — Понимаю основные его системы. Вероятно, сумею разгадать и это. — О, неужели! — Лу выкрикнул это слишком громко, и Рене испуганно прижала палец к губам. — Вы и вправду сможете меня спасти? Почему он так легко доверился ей? Быть может, его парадоксальные для шпиона открытость и простодушие — не маска, не уловка, а настоящая его суть? — Зависит от того, что здесь зашифровано и окажутся ли вам полезными эти сведения. Вдруг там и вовсе какие-нибудь оскорбления в ваш адрес? — Но тогда ведь скрывать их не было бы смысла… Девиз моего рода гласит: «Лучше умереть, чем жить без чести» — но, как бы кощунственно это ни звучало, я предпочëл бы последнее. Ну или, на худой конец, закончить свои дни в наряде получше этого, — Лу одëрнул полы того, что некогда было жюстокором. Он ещё и шутить умудрялся! Рене принялась вчитываться в загадочную записку. Несколько облегчал задачу факт того, что послание состояло из реально существующих букв латинского алфавита. Спустя пару минут напряжëнной умственной деятельности у неё родилась первая догадка. — Первое слово состоит из двух букв, и, скорее всего, это артикль. «Le», «la»… может быть, «il»? Рене перепробовала все комбинации, подставляя нужные буквы на место закодированных. Рассудив, что «mg» — это всë-таки «le», она продолжила ломать голову дальше — однако ситуации отнюдь не помогало отсутствие пера и чернил. — Могу я забрать листок с собой? — нерешительно предложила Рене. — Там у меня будут письменные принадлежности и книга по шифрованию, и я приложу все усилия, чтобы управиться к завтрашнему дню. Она сомневалась в успехе своего предприятия, сомневалась, что Лу согласится отдать ей чуть ли не улику… Однако тот энергично закивал: — Конечно, берите! О, вы просто ангел, сошедший с небес. Право, я недостоин… Рене запретила себе прельщаться этими словами. Пусть глупое, безрассудное её сердце и было горячим — разум должен был оставаться холодным. Дабы усыпить бдительность Монлезена, она изложила ему нейтральную информацию — о сильно преувеличенном числе заговорщиков. И поспешила обратно — промедление было смерти подобно. В слишком буквальном смысле. «Иду по стопам дядюшки, — горько усмехалась Рене про себя. — Племянница заговорщика — и сама теперь помогаю заговорщику». Но она твëрдо решила, что непременно вырвет Лу из холодных объятий мадам Гильотины. Вернувшись во дворец, Рене заперлась в комнате и, вооружившись учебником, чернилами и внушительной кипой бумаги, основательно взялась за расшифровку. Она вертела эти нелепые слова так и сяк, старалась проследить закономерности, составила с десяток возможных алфавитов. Отвлекалась она от своей задачи только в случае крайней необходимости. За окном уже занималась заря, а буквы продолжали издевательски плясать перед глазами. И всё же в конечном итоге этот неуклюжий, лишëнный логики шифр пал под натиском Рене, обнажая лаконичное послание.«Le prisonnier est mort; il n’a rien dit» («Узник умер; он ничего не сказал»)
Очевидно, речь шла о Латремоне. Окрылëнная, Рене вновь двинулась в Бастилию. Никогда ещё этот маршрут не ощущался столь желанным! Монлезен смерил её подозрительным взглядом. — Служба службой, но не зачастили ли вы, мадемуазель? — Роган расскажет мне больше, — убеждала его Рене. — Хотелось бы верить. Надеюсь, вы с ним не станете соседями. Впрочем, и это соседство не продлилось бы долго. Глубоко дыша, чтобы побороть накатившую от слов Монлезена дрожь, Рене шагнула в камеру. Бледное лицо Лу за день, казалось, осунулось сильнее. — Я разгадала шифр, — сообщила она вполголоса. — Латремон скончался, а следовательно, не выдаст вас. Вы можете продолжать отрицать обвинения. Лу молчал, изумлëнно глядя на неё. — Я могу объяснить, как вывела эту расшифровку, — Рене потянулась было к лифу платья с запрятанными там листками, — но не думаю, что целесообразно терять время. Разлепив пересохшие губы, Лу прошептал: — Это невероятно. Вы моя спасительница. — Ничего ведь ещё не ясно, — Рене смущëнно отвела взгляд. — Но я буду просить короля о снисхождении… Лу коснулся её лица с нежностью, надежду на вероятность которой она похоронила больше года назад. — Вы самая потрясающая женщина из всех, которых я когда-либо знал. Что это было? Обыкновенная благодарность? Безрассудство, подобное её собственному? Так или иначе, Рене была готова окунуться в эту иллюзию. Утонуть в ней. Она потеряла голову от любви, совсем потеряла. — Будьте моей. Навсегда. Как давно Рене мечтала она услышать эти слова — конечно, не в Бастилии и не в положении, когда его — а теперь ещё и её — судьба висела на волоске… Лу взял руки Рене в свои — сердце ухнуло вниз, когда та подметила чрезмерную, неправильную гибкость двух его пальцев. — Мы сбежим… Куда-нибудь исчезнем…***
Гильотинирование — а голова будто объята пламенем. Ропот толпы, в котором можно различить ноты гнева, восторга и ужаса. Ослепительный блеск лезвия и отвратительный хруст, эхом звучащий в ушах. Стекленеющие голубые глаза. Чужая кровь брызжет на эшафот, собственная — стынет в жилах. Этого не должно было случиться. Не должно.