Пересечение совпадений

      Шёл дождь. За окном и в наушниках. Чанёль не специально, так совпало. Собирался помедитировать над счастливым будущим, в котором из проблем только выбор галстука к костюму, а в итоге сидел в крохотной кладовке на втором этаже и не слушал.       Окно кладовки — узкое и длинное, под самым потолком и закрыто скатом крыши. Оттого капли, разбиваясь о крышу, летели дальше, не коснувшись стекла. Света проходило мало, Чанёль предполагал, что его и должно было хватать лишь на поиск выключателя, хотя… Выключатель же снаружи…       В кладовке хранились одеяла. Ещё всякого было разложено на стеллаже, но основное место занимала постель. Что казалось странным — бабушка Пак не любила толпы гостей, и к ней мало кто приезжал.       На улице громыхнуло, звук ворвался в кладовку, отозвался вибрацией в груди Чанёля. Но он только плотнее прижал наушники к ушам — прямо под ним, на кухне, сидела кузина Шим и разговаривала.       Бабушка Пак почти потеряла слух и перманентно теряла слуховые аппараты. Большинство родственников общались с ней скорее жестами, чем словами, не считая правильным орать на всю деревню. То ли скрытничали, то ли не хотели мешать соседям. Чанёль подозревал, что всё важное соседки-подружки бабушки Пак всё равно узнавали, а с ними и остальные соседи, хотели они того или нет.       Кузина Шим предпочитала разговоры. Её не утомляло несколько раз повторять простейшие предложения и делать это разборчиво и громко. А любимой темой бабушки Пак был он, Пак Чанёль, обожаемый внук.       За узкой полосой стекла в пропасть летели капли и струи воды, в наушниках звучал тропический ливень, мягкий сумрак наполнял кладовку тенями. На одеялах сиделось удобно — мягко и тепло. Чанёль переставил ноги, с трудом умещавшиеся в кладовке, потёр колени. Он мог лечь, одеяла позволяли, но тогда Чанёль окажется слишком беззащитным перед голосом кузины Шим.       — …Помню, как бегал в коротких шортах. С его длинными ногами смотрелось неприлично. Неприлично!       Голос кузины Шим втиснулся между шумом дождя по широким листьям и робким раскатом грома. «Неприлично». Чанёль помнил эти шорты. Он вытянулся неожиданно для всех в то лето, а худоба осталась, этакий несуразный дылда, весь из ломанных линий. А шорты были его любимые, с кучей карманов. И раз налезали на тощий зад, зачем отказываться? Всё нужное они прикрывали.       — …Я и говорю: длинные ноги…       Кузина Шим тоже приехала к бабушке Пак в то лето. Почти взрослая девушка, вся в заботах о выпускных и вступительных. Её внимательный взгляд догонял беззаботного Чанёля и как полотенцем осу — сбивал на лету. Он помнил тёмные глаза под уложенной чёлкой и пристальное любопытство. Кузина Шим носила белые платья в то лето и широкую шляпу. Зачем она смотрела на колени Чанёля? Он же не смотрел на её появившуюся грудь, подчёркнутую тонкой белой тканью?       — …Длинные…       «…И неприличные».       Если прищуриться, то окно окончательно расплывалось в серое пятно, в лёгкий штрих на тёмной стене. В наушниках дождь громыхал и мелодично проливался, по крыше — стучал ритмично, монотонно. Кузина Шим говорила о Чанёле.       Час назад в доме бабушки Пак было мирно и спокойно. Бабушка Пак крутилась на кухне, её любимый внук — сидел за столом и улыбался, жуя многочисленные закуски, знакомые с детства. Бабушка Пак напевала, вплетая в песню похвалы Чанёлю и его любимым блюдам, которые готовила. На улице задержался тихий тёплый вечер, голова отдыхала от сданной сессии. И тут прогудел клаксон такси.       Чанёль не успел рот открыть, как бабушка Пак всплеснула довольно руками:       — Малышка Шим приехала!       Кузина Шим перестала быть малышкой ещё тем летом, когда Чанёль различил соски под тканью её платья, но ему ли возражать? Он и сам до сих пор отзывался на «Чанни».       Бабушка Пак не заметила, как он сбежал. Она встречала кузину Шим.       Чанёлю хватило беглого взгляда с верхних ступеней лестницы, чтобы потом в кладовке под закрытыми веками рисовалось бледное лицо с острым подбородком, опушённое коротким каре. И голубая блуза с расстёгнутым воротом. Остальное воображение Чанёля достраивало само.       — …Помню отлично…       «И я», — вторил молча Чанёль сквозь музыку дождя в старом плеере. Надо было закачать свежих треков, потяжелее и погромче, рок какой-нибудь, но откуда он мог знать, что в плеере звуки природы залиты? Кому они тут вообще понадобились, в деревне?       — …Всегда так было…       Белое, натянувшееся на груди платье. Ряд мелких пуговичек между двумя явственными точками — как пунктирная линия центра симметрии. Летом коротких шорт он не понимал, что именно видел. Прозрел, когда перешёл в старшую школу.       Дождь пошёл, когда Чанёль уже уселся в кладовке на уютные одеяла. Он не сразу разобрал, что треку в наушниках вторит природа, но и поняв, не выключил плеер. Чтобы заглушить голос кузины Шим, простого дождика недостаточно, нужен шторм как минимум.       Перейдя в старшую школу, Чанёль остепенился. Потрёпанные, хотя и удобные, шорты остались в прошлом. Повзрослевший Чанёль думал о своём внешнем виде, он хотел нравиться девушкам, а не только возвышаться над ними. Чанёль укладывал непокорные вихры, придавал себе уверенный вид, выправлял новенькую футболку поверх спортивных штанов, цеплял на запястье часы-браслет. Дни в гостях у бабушки Пак отличались от строгих школьных, но Чанёль помнил о сдержанности манер и лишь радовался, что без обязательного галстука у него больше свободы в одежде. Он следил, чтобы вещи были новыми, красивыми — говорящими, какой Чанёль крутой. Даже в деревне — для бабушки Пак.       А потом появилась кузина Шим. Она всегда появлялась на пороге бабушкиного дома, когда Чанёль там гостил. И всегда позже Чанёля, будто приезжала специально, зная, что он тут. Ни разу не было, чтобы Чанёль приехал и застал гостящую у бабушки Пак кузину. Ни разу.       Старшеклассник Чанёль смотрел на кузину Шим и удивлялся её смелости. Она не стеснялась подчёркивать женственность форм, надёжно отвлекая от лица. Собственно, её большие — огромные на худом лице — глаза Чанёль разглядел случайно, когда столкнулся в дверях. В память врезалось надёжно, вот только больше её глаз Чанёль не замечал — мучился совестью, насмехался над доступностью, иронизировал, мечтал и пошлил, но только смотрел не в глаза. Кузина Шим болтала с бабушкой Пак и ни-че-го не меняла в одежде.       — …Наверное уснул. Умаялся с дороги. Ты посмотри… — ворвался голос бабушки Пак. Она ведь тоже говорила громко, хотя и тише кузины Шим.       Чанёль шевельнулся, но тут же расслабился, откинул голову на стену. Кузина Шим не откажется, но придумает повод отсрочить. Но если бы она поднялась наверх…       В кладовке достаточно места, чтобы тесно разместиться двоим. Она начала бы с ничего не значащих фраз, но её рука непременно лежала бы на Чанёле. Она шептала бы, потому что в кладовке громкие слова ни к чему, а Чанёль дышал бы её запахом, ловил смену теней…       — Хорошо, — разбило фантазию Чанёля согласие кузины Шим.       «Хорошо», — пронеслось под зажмуренными веками. Тропический дождь шелестел гипнотизирующе. Кузина Шим должно быть уже встала со стула.       Коснулась плеча бабушки Пак.       Обогнула стол.       Вышла в коридор.       Положила ладонь на перила.       Наступила на первую ступеньку, а та не скрипнула, как под Чанёлем.       Наступила на вторую.       Перила скользили под ладонью, больше ластясь, чем поддерживая.       А кузина Шим поднималась на второй этаж.       Чтобы заглянуть в комнату, которую всегда занимал Чанёль.       На втором этаже, где кузина никогда не ночевала — её комната находилась на первом, рядом с бабушкиной.       Дверь в кладовку совсем рядом с дверью в комнату Чанёля.       Она откроет не её.       Она остановится на пороге, будет смотреть на пустую кровать.       Будет стоять.       Потому что Чанёля там нет. Он…              Он плывёт, тонет за тонкой стенкой, распластанный по куче одеял, напряжённый и лишённый воли двигаться. А за окном дождь. В наушниках — дождь. Чанёль не услышит дыхания кузины Шим. А она не…       Его кузина Шим.