Проклятие Череватого

      Сизые тени расползались по кладбищенской земле. Хвойный лес, выстроившись бравой армией многовековых елей и сосен, охранял покой града мёртвых. Оберегал тишину, безмятежность. Важность чьих-то несбывшихся надежд.       На ветках корявой рябины чёрными кляксами дремали вороны. За день пернатые услыхали не мало тайн и секретов: и признания были, и обвинения, и просьбы, и даже мольбы о прощении. Но всё это уже неважно. Всему наступил конец.       Луна, полная, иссера-серебристая, освещала дорожку, что вела от погоста вглубь лесной чащи. Чёрный кот, очередная тень во мраке ночи, семенил резво к зданию, в побитых окнах которого мерцал огонёк.       Сельский дом культуры не был образцом советской помпезности: не было здесь высоченных колон, витражей, дорогущей лепнины. Невзрачная мешанина из кирпича и бетона, наглухо закрытые двери и неухоженная, поросшая бурьяном территория — вот, чем стал некогда культурный центр. Заброшенной, Богом забытой бендежкой, которую облюбовали местные пьянчуги.       Васька забрался на подоконье. Минуя острые, торчащие стёкла, кот уселся, обвив себя пушистым хвостом, в уголок и, тревожно муркнув, словно охнув на человеческий лад, вперился жёлтыми глазами в таинство, происходящее по центру зала.       В кругу из свеч, на коленях стоя, парнишка семнадцати лет смотрел в треснутое, залитое свечным нагаром зеркало. Он шептал, шептал настойчиво и рьяно, призывая того, кто прячется в отражении:       — Не во имя Отца, не во имя Сына, не во имя Святого Духа…       Над юношей роем носились тени. Неплотные, но достаточно вязкие, как сгустки грязи или тряпья изодранного, они рыскали рядом и липли к нему вторым слоем кожи.       — Прошу за службу верную, за хамство беспросветное, — шипит колдун, безотрывно глядя в зеркало, — семь годин да сорок помин! Дайте мне, рабу преданному, награду заслуженную, а врагам моим горе горькое. Всем словам моим — ключ да замок, язык на засов, вовеки веков…       Ведун хватается за нож. Резким, решительным движением он режет руку и начинает вырисовывать кровью по зеркалу страшные символы. Алые знаки словно огнём горят. Тени сгущаются.       — Запечатай зов, на крови тебе клянусь. Жертву прими, на зов мой приди. Не во имя Отца, не во имя Сына, не во имя Святого Духа…       Свечи трещат, и огоньки дрожат, будто северным ветрам противятся. Чёрные силуэты разрастаются, множатся, создают воронку тьмы вокруг молящегося.       — Заходи по рукам, по ногам заходи. Полностью, говорю, заходи. Открывай мне все тайны, приказываю открывай. Открывай, открывай, открывай!       На стенах заплясали тени. Страшные, уродливые тени, заставившие позвоночник покрыться коркой измороси. Вздыбив шерсть, Васька зашипел что есть мочи и вжался в окно, несмотря на острые осколки. На своё несчастье, желтоглазый привлёк внимание давней подруги. Распахнув пасть, полную гнилых клыков, к нему метнулась чёрная дымка.       Демоница расхохоталась раскатисто, наблюдая, как хвостатый камнем свалился с подоконника и помчался прочь сверкая пятками.       — Сука злоебучая! — испустила вопль центральная, самая яро двигающаяся и яро настроенная тень. — А ну вернись, ёзда рыхлая!       Взбесившаяся чернь бросилась к окну, где пребывала шкодливая, развеселая пакостница. Тени задрались, материализовавшись бесами; глаза их горели ярко-красным пламенем. Главарь, схватив Гадюку за волосы, выписал ей наотмашь с десяток хлёстких пощечин и возвратился с добычей в круг, обернувшись вновь дымкой. Он швырнул мерзавку на пол и взвился под потолок, вереща гневно:       — Дрянь глуподырая! Весь обряд порушила. Порушила, падла, весь обряд! — визжал чёрт, наматывая круги вокруг пыльной люстры. — Не будь ты девятый век дохлой, я б тебя самолично на куски разорвал! На куски, слышишь?!       Казалось, всё вселенское зло, лють и ненависть сосредоточились там, под бетонным куполом. Орущая, выплёвывающая ругательства и проклятия дымка желала превратить непослушницу в тлен. Гадюка, попавшая в лапы не менее обозлённому Воину, распласталась бездвижно по полу. Нечего ей было сказать в своё оправдание. И защиты просить не у кого.       — Дрянь! Дрянь божедурная! — вопил безостановочно бес, мечась туда-сюда под потолком. — Падаль! Вяжихвостка! Ёнда, шлёндра, преноплюйка…       — Да заткнись ты уже! — прервал наставника Череватый и отложил зеркало в сторону. Лицо его злости не источало; скорее, чувство неудовлетворенности, замаскированное равнодушием к очередной неудаче. — С этой шельмой у нас никогда ничего не получится. Херовые из вас проводнички, что ж поделать.       Влад символично задул последнюю свечку, что продолжала тлеть слабым огоньком. И в ту же секунду всё померкло. Даже лунный свет, падающий на пол и стены, стал густой, вязкой тьмой.       Свечи вспыхнули зелёным пламенем. Знаки, напоминающие древние руны, что кровью запечатлел на зеркале Влад, засияли изумрудными бликами. В помещение ворвался ветер, закружил воронкой в кругу из свеч. Какая-то неведомая сила отшвырнула Воина от демоницы, а Главаря, снующего под потолком, отбросила в угол, точно плешивого пса.       — Вставай, дитя, — прекрасная, царственная фигура, облачённая в чёрные одежды, проявлялась из темноты. Глаза её сияли смарагдовым камнем; губы, налитые страстью и чувством, алели на лице. Она, преисполненная величия и достоинства, нависала над поверженной демонессой, которой соратники устроили взбучку, и одним лишь присутствием творила энергию безоговорочного поклонения. — Вставай. Больше тебя никто не обидит.       И Воин, и Главарь, и сама Гадюка боялись пошевелиться — пали на колени, вжавшись лбами в пол.       — Моя Королева! — повторяли они ежесекундно, не смея поднять даже украдкой взгляд на нечто, явившееся на призыв.       Влад, оцепеневший от происходящего, и догадываться не мог, что за сущь нагрянула с визитом. Однако падать ликом вниз не стал — поклоняться кому бы то ни было не является его прерогативой.       — Так-так, — намёк на улыбку отобразился на безупречном, бледно-фарфоровом лице. Прекрасный дух, переливающийся изумрудными искрами свечного огня, словно сотканный из этих самых искр, приковал взор к мальчонке: — Любопытно.       Парнишка нервно сглотнул. Вспомнилось ему, как несколько лет назад он был готов в обморок рухнуть при виде откуда ни возьмись появившихся опарышей. Интересно, что бы с ним сталось, увидь он это дьявольское проявление в том нежном возрасте.       — Хм, — величавая тень, дёрнув бровкой, склонила голову набок: внимательно изучала экспонат из плоти и крови, внутри которого теплится душа. — Меня призвал очередной колдун-спесивец, решивший, что обладает талантами куда большими, чем все предыдущие? Какой курьёз.       — Я один стою тысячи своих предшественников! — отозвался нескромно Череватый. — А вот что ты такое, ума не приложу. Похоже, очередная бестолковая бесятина.       — Как ты смеешь дерзить моей Королеве?! — зарычал чёрт, не отрывая головы от земли. — Захлопни пасть, чело…       — Молчать! — взревела эхом титана особа, имеющая над бесами безусловную, самодержавную власть. Стены задрожали; под потолком закачалась старая, пыльная люстра. Но злилась сущь исключительно на поданных: юный чернокнижник, прямо диковинная зверушка, влёк её и вызывал неподдельный интерес. — Бесстрашный смертный, — хмыкнула она игриво. — Что-то новенькое.       — А ты-то, чёрт тебя дери, кто такая?       Лучи окутали таинственную фигуру тёмно-нефритовым светом. Энергия тяжелая, вбирающая, поглощающая всё вокруг исходила от неё мощным потоком. Разведя руки в стороны, источая изумрудные языки пламени, дама в чёрном заговорила тоном категорически громким, буквально оглушительным:       — Я тьма, которую вы так боитесь. Я царица тёмных сил, я царица ночи. Так переводится моё имя — владычица Лилит.       Бесы, не сговариваясь, обратились тенями и кинулись к ногам матери, раболепно покрывая их поцелуями. Задрав важно подбородок, повелительница тьмы смотрела на Влада. В глазах её творилась вакханалия, точно они были вратами или порталом в ад. Юноше казалось, он погружается в бездну. В чёрную дыру и в лабиринты тьмы, из которых не выбраться никогда.       — Любые ваши страдания — это то, что мне близко, что меня наполняет. А то, что вы называете адом — моя энергия и стихия.       Лилит одним лишь взглядом превращала душу в решето. Интенсивность её взора была сродни бурану, что сносит всё на своём пути. Но Влад глаза не отводил — мужественно смотрел в бездонные очи, где, как в адской кузнице, демоны сеяли хаос и раздор.       — Все бесы и черти — мои родные дети. Они дарят вам мнимую праздность, весёлость, а взамен забирают массу сил и энергии и преподносят их мне, как подарок.       Тени, словно новорожденные котята, ластились к матери: целовали руки, полы одеяния и, не переставая, обращались к ней «моя Королева».       — А я другое слыхал, — фыркнул задиристо Череватый. Он, возможно, впервые был рад тому, что мать каждое воскресенье таскала его в церковь и заставляла читать религиозные талмуды. — Ты наложница Люцифера, предавшая Адама. Ты служанка и шлюха. И уж точно не царица.       Главарь и Воин отпрянули от Лилит и, обернувшись чёрными сгустками, бросились в сторону слишком говорливого подопечного. Но королева-мать взмахом руки остановила расправу — пригвоздила шипящих сорванцов к стенам.       — Твои знания слишком поверхностны, — ухмыльнулась тоскливо сущь из преисподней. — Не верь всему, что написано лже-пророками.       — Хочешь сказать, из Эдема тебя не гнали в шею? Ты ж предательница! Перебежчица и изменница!       — Я никого не предавала, — спокойно, с ноткой мудрой грусти отозвалась верховная демоница. — Адам хотел главенствовать, а я покориться не смогла. Свободолюбивая слишком — не желала ползать у чьих-либо ног.       Изумрудное пламя тускнело, уходило в земельно-травяные оттенки, словно зависело от настроения леди из ада. А оно менялось. Менялось на глазах.       — Я была прекрасной. Чувственной, страстной, но вместе с тем стремилась к воле и уважению. Это и погубило Адамову любовь — моё желание отделиться.       Демонесса вздохнула так горько, словно ностальгия сжала её несуществующее сердце в кулак. Голос, до этого звучавший твёрдо и ультимативно, снизился на пару октав:       — В отличие от Евы я создана не из ребра Адама. Равнозначно мужчине я рождена из праха Земли. Я не его часть и никому, кроме себя, не принадлежу. И всегда требовала уважать мою уникальность. Но вы, мужчины, слишком эгоцентричны, чтобы считаться с чужой независимостью. А ведь без Луны нет Солнца, как и без Солнца нет Луны. Всё дуально, всё двойственно. Там, где, как вам кажется, существует лишь одна правда, на самом деле, два пути. Вот и я отделилась. Ведь это природа тьмы — отделяться от света.       — Отделилась? Ты стала прислуживать Люциферу! — переубедить циничного Череватого не так-то просто. Доверять и сочувствовать россказням рогатой дьявольщины он не желал.       — Меня с позором изгнали из Эдема и в одночасье сотворили замену. Я скиталась по пустоши годами, бродила семь веков напролёт. За пределами райского сада Земля выглядела, как жерло пробудившегося вулкана: всюду пепелище, лава, потрескавшийся, скалистый грунт. Мне было страшно и одиноко, я чувствовала, что пропадаю. Такой он и нашёл меня, мой прекрасный, павший ангел, — ностальгическая улыбка сменилась вдруг плотоядным оскалом: — Но и он стал мне господином. Превратил меня, отважную вероломницу, в безмолвную, безвольную служанку.       — Какая жалкая, убогая притча, — выпалил саркастично Влад. — Я сейчас расплачусь.       Гадюка, точно младенец с картины «Мадонна Литта», жалась к груди матери. В её объятиях, как когда-то в её лоне, белокурой демонице было безопасно и хорошо. Она знала, что никто её не обидит, не накажет, пальцем не тронет. Ни братья, ни Сила, ни Хозяин. История Лилит, кажется, заставила её расчувствоваться. Во всяком случае настолько, насколько способны бесы.       — Полно, дитя, — Королева-мать погладила дочь по шелковистым волосам. — Когда люди смотрят на свет, за ними верно следует тень. Так и я за тобой — всегда рядом: внутри, вокруг, везде.       Тёплый взгляд, которым сущь ласкала своё дитя, метнулся к обездвиженным теням; похолодел тотчас, наполнился свечением изумрудных огней. Взмахом руки Лилит вернула сыновьям силу, и те, превратившись в человекоподобную форму, шумно грохнулись на пол.       — То-то же, — дёрнула Королева-мать бровкой, довольная наказанием. Брезгливо покосившись на крест, висящий вверх ногами над центральным входом, она снова обратила взор на юного колдуна: — Для чего к Силе взывал?       — Вот именно, что к Силе, — любезным тон Влада не назвать — с уст его слетали исключительно ядовитые изречения. — Взывал к Силе, а явилась ты. Мне нужны могущественные демоны. Помощнее этой кучки придурков.       Главарь и Воин ошарашенно переглянулись. Гадюка, отпрянувшая от матери, тоже казалась потрясённой. Бесы занервничали: ученик впервые скрыл от них истинные намерения, троих вокруг пальца обвёл! Как посмел?! И как ему удалось?..       — Я хочу познавать новые грани, открывать новые миры. Я способен на гораздо большее, чем порчи наводить или подклады делать, — жаловался на «учителей» Череватый. — Осточертел мне детский лепет! В печёнках сидит!       — Ты ещё ребенок, — ухмыльнувшись, покачала головой Лилит. — Мальчишка, который не понимает до конца всех смыслов.       — Чушь! Я могу кого угодно попортить, могу до гробовой доски довести! — бил себя в грудь чванливый ведун. Гордыня пылала в нём адским огнём. — Я всё могу, абсолютно всё!       — Будь осторожнее, когда играешь в Бога, — владычица тьмы, поигрывая с языком зеленого пламени, наблюдала, как Влад остервенело расхаживает по комнате. — Ты не готов. Рано переходить к подобным встречам.       — Я не собираюсь годами в этой дыре торчать! — закипал колдун. — Затрахался уже мором деревенщину морить. Не подселяй я к ним бесятину, они бы так и так скопытились. Толку им жить свои нищеёбские, бесполезные жизни? Что от водки помереть, что от петли — одно болото. А потом говорят про таких, мол, бес попутал. Но не в бесах же дело! Правда?       Купаясь в смарагдовом свете, Лилит вздёрнула островатый подбородок и посмотрела на человека достаточно презрительно, враждебно даже:       — Люди привыкли винить во всех грехах кого угодно, но только не себя. Вы порочные, алчные, готовые убивать… вы зверьё. Я, поедающая души, в ужасе от вас, поедающих плоть, — Королева-мать, разочарованная родом человеческим, кажется, печалилась, что люди перестали быть людьми. — Вы уродливы внутри: мстительны, злы, завистливы, ужасно жестоки. Мои дети лишь облачают вашу истинную сущность. Вы устраиваете войны, разрывая друг друга на куски, но не бесы и демоны тому виной…       — Ещё мне дьявольщина морали не читала! — разворчался Череватый и охамел совсем в край: — А ну пошла отсюда! Толку с тебя, как и от этих товарищей — с гулькин хер! Сгинь немедленно!       — Хм, — Лилит, широко улыбнувшись, засмеялась всласть. Ей, всемогущей кошке, захотелось вдруг поиграть с этим глупым, самодовольным мышонком. — Может, всё-таки прислать тебе викария? Забавы ради.       — Катись к чёрту, потаскушка дьявольская. Уходи!       — Довольно! — гаркнул оглушительно Главарь. Вспорхнув шипящей тенью, он пролетел по кругу из свеч, затушив зелёные огоньки.       Образ Лилит взорвался серо-изумрудным пламенем и исчез, оставив на прощание лишь хохочущее эхо. Лунные лучи вновь осветили пыльный зал, возвратив присутствующих из кошмарного видения обратно в реальность. В относительную реальность.       — Тебе это с рук не сойдёт, человетинка, — пробасил чёрт, прильнув неприлично близко к лицу ученика. Он был взбешён наглой выходкой; задуманное в тайне предательство его огорчало. — Запомни мои слова: непременно поплатишься!       — Проваливай, — Влад и глазом не моргнул. Спокойно и твёрдо он ответил бесу, и не запугать его было дьявольскими вывертами. — Уходи, говорю. Пиздуй к своей бабке разлюбезной да крутите вместе подклады. А я не собираюсь больше прозябать в этой дыре, на алкашню растрачиваться.       — Решил, что ты избранный? — Главарь скалился, хрипел внутриутробным рыком. Казалось, ещё секунда, и вцепится он в глотку колдуна мёртвым хватом. — Не льсти себе, выпороток. Ты ничтожество препозорное. Негораздок, неумеха. Мордофиля!       — Заткнись! Закрой рот! — Череватый завопил так, что кликом этим мог пробудить древнее, сокрытое за семью печатями зло. Спесь и ярость кипели в его сердце. Занимали всё его сердце. — Пошёл вон! Убирайся!       Чёрт не двинулся с места. Лицо его, подсвечиваемое лунными лучами, показалось Владу восковой маской, под которой, на самом деле, скрывается адская, бурлящая лава.       — Знавал я уже одного гордеца. Успехом он не кончил, — произнёс бес подозрительно смирно. Алые глаза, пронизывающие насквозь, рассказывали куда больше тонких, красиво очерченных губ. — Ты подумай об этом, человетинка. Пока в небытие не отправился.       Главарь испарился, оставив после себя мерцающую в лунных лучах дымку. Воин с раскатистым хлопком исчез следом.       — Чего вылупилась? — рявкнул Череватый на белокурую демоницу, разглядывающую его странным, таящим множество секретов взором. Смерив воспитанника взглядом лукавых, лисьих глаз, она поспешила за братьями.       Влад оставался в кругу погасших свеч, пытаясь осмыслить слова гостьи из Царства мёртвых. Какие такие смыслы ему предстоит изучить, чтобы наконец избавиться от надоедливой, приставучей чертовщины? Бесы ведь не учат ничему новому — нагло пользуются им, как марионеткой, дабы творить чернуху. Но Влад давно перерос стадию пакостничества и не собирался больше тратить время на примитивное, бесполезное колдовство. Амбиции взывали к покорению новых вершин. Юнцу казалось, что место ему среди божеств Олимпа. Причем исключительно на троне.       Полный заносчивых, чванливых мыслей, Череватый шагал по тропе, шурша пожелтевшими листьями. В свете луны они приобретали иной оттенок — более болотный и холодный, как те, которыми молодой колдун видит посмертные пространства. Там такие же невнятные текстуры, расплывчатые, неразборчивые тени — всё расплывчатое. Ты будто в кривое зеркало смотришь, откуда на тебя глядят тысячи собственных отражений, сверкая глазами, преисполненными безумства.       — Да чтоб тебя!.. — зашипел испуганно паренёк. Из кустов, прямо ему под ноги, выскочил Васька. Кот тревожно мяукал и крутился на месте, как волчок заведенный. — Чего тебе?       Хвостатый места себе не находил: ворчал, протяжно мурчал, будто звал куда-то.       — Иди сюда, чучело мохнатое. Угомонись уже.       Влад потянулся к коту, но Васька был не промах. Изловчившись, он не дался в руки колдуну и засеменил по дорожке, распушив хвост. Умолкать мохнатый не собирался — замяукал ещё настойчивее.       — Больше я на твои уловки не поведусь! — крикнул коту вслед Череватый, припомнив, как однажды уже пошёл за усатым в проклятый сарай и обрёл несчастье.       Из лесной чащи, покрытой тенями и лунным светом, донесся душераздирающий крик. Девичий крик, от которого душа ухнула в пятки, а дыхание застряло в горле. Васька взбеленился, заорал по-кошачьи благим матом и побежал смело на звук.       — Пиздец. Это пиздец! — ругался ведун, пробираясь на бегу через кусты шиповника. Не понимал он, почему любопытство каждый раз берёт над ним шефство и толкает на опрометчивые поступки.       Раздался второй визг, ещё истошнее, наполненный чистым ужасом. Должно быть, девчонка эта с самим Дьяволом встретилась, прогуливаясь по лесам Пропащинска.       Выскочив из терновых кустов, Череватый очутился на опушке, где, прижавшись спиной к широченному дубу, сидела девушка. Бедняжка закрыла лицо ладонями и кричала, не переставая, от страха, зарываясь ботинками в опавшую листву. Услыхав появившегося рядом юношу, она завизжала еще громогласнее и замахала руками, точно призрака пыталась прогнать.       — Уйди! Уйди от меня! — рыдала навзрыд страдалица и дрожащими пальцами зажимала рот.       Влад не был мастаком в общении с девушками. Тем более с такими, впавшими в глубокую истерику. Тем не менее в два шага он оказался рядом и уселся напротив незнакомки:       — Хватит орать. Всех чертей распугаешь.       Психолог из Череватого никудышный. Слов поддержки он не знал, осыпать жалостью малознакомую девку не желал. Однако же уходить и бросать её одну посреди леса не торопился.       — Уходи! Уходи отсюда! — верещала до хрипоты девица и боялась открыть глаза, увидевшие, вероятно, нечто необъяснимое.       — Я-то уйду. А вот ты вряд ли выберешься.       С ветки вспорхнул ворон. Владу показалось, что глаза его блеснули алым цветом. Крылатый, маневрируя меж кронами деревьев, пропал из виду. Растворился в тьме, обрамленной лунным свечением.       Васька мурчал громко, как паровоз, и тёрся о ноги дрожащей, будто лист на ветру, девчонки. Надо признать, истерика её поугасла: вскрики прекратились, превратились в тихие всхлипы. Но руки отрывать от лица она всё еще опасалась.       — Успокоилась?       В ответ бедняжка ничего не сказала, лишь закивала головой быстро-быстро. Словно сама поверить хотела, что всё случившееся отступило и просто привиделось.       — Что стряслось? Заблудилась, что ли? — Влад сто раз пожалел, что поддался природному любопытству. От этой партизанки вряд ли получится допытаться вменяемого ответа.       — Заблудилась, — выдавила сквозь слёзы девчонка. — У вас тут леса такие… как лабиринты. Путают, с толку сбивают.       — В следующий раз не будешь по ночам шляться, — тактичностью Череватый никогда не славился. Как и нежным обращением со слабым полом. — Ну, бывай.       Влад посчитал, что долг свой, как мужчина, он исполнил вполне — крикунью никто не убивает, не насилует, а, значит, сама уж как-нибудь выберется. В конце концов, Череватый вам не усатый нянь, чтобы возиться с какой-то сумасшедшей.       — Стой! — девчонка вцепилась в рукав его джинсовки, как клещ. — Не уходи!       Парнишка повёл бровью. Это что ещё за панибратство?       — Не бросай меня одну. Не бросай, пожалуйста.       Заплаканное личико казалось знакомым. Как жаль, что помощнички разобиделись и свалили восвояси. Но взывать к ним после ссоры — себя не уважать. А разузнать информацию про эту плутовку ой как хотелось.       — Сама хотела, чтобы я ушёл, — Череватый беспардонно одёрнул руку. На возню с малолеткой, решившей прогуляться в полнолуние по лесу, у него нет времени. Поправив лямку рюкзака, набитого заговоренными свечами и прочей чернушной атрибутикой, колдун поднялся на ноги. — Выход там. Иди прямо, не сворачивая. На перекрёсток выйдешь минут через десять.       Каркнув, ворон приземлился обратно на ветку. Девчонка, увидев птицу, показавшуюся ей на миг чудовищем, подскочила с места.       — Нет! — запротестовала она, снова схватив парня за руку. Истеричка треклятая. — Пожалуйста, помоги. Не бросай меня.       Череватый покосился озадаченно на ту, чьё лицо в ночной мгле разглядеть было сложно.       — Наглость — второе счастье, — выпалил Влад грубовато и сбросил с себя чужую ладошку. — Я тебе не скорая помощь.       И случилось страшное — губы психички задрожали. Ещё и Васька вставлял свои две копейки — мявкал осуждающе. Череватый, ненавидящий нытье и беспричинные слёзы, сдался, потерпев поражение.       — Ай, чёрт с тобой! — махнул он рукой безнадежно. — Пошли.       — Ёбнулся? А ритуал как же?! — шипящей дымкой возник образ Главаря. Хитрец! Обиды обидами, а про уговор о кладбищенском обряде не позабыл.       — А? — незнакомка вздрогнула. Оглядевшись по сторонам, она так и не заметила того, кто стоял аккурат за её спиной и недовольно кривил морду, поросшую шерстью и бородавками. — Ты что-то сказал?       — Я молчал.       — А-а, — не совсем облегченно вздохнула девчонка. — Показалось, наверное. Здесь… странный у вас лес, в общем. Как заколдованный.       Бедняжка и двинуться не решалась. Смотрела на Влада, как на героя-заступника, ожидая от него, как от полководца, каких-либо указаний.       «Уходи», — обращался мысленно Череватый к бесу, что продолжал витать вокруг девушки и рассматривать её, как деликатес на блюде. — «Уходи! Уходи восвояси».       Наставник с того света, щерясь гнилой ухмылкой, постепенно, будто бы нарочито медленно растворился в воздухе. Девчонка обернулась тотчас, как он испарился, и вперилась глазищами в пустоту.       — Что там? — Череватый заинтересованно, словно учитель на уроке физике, наблюдающий за экспериментами учеников, следил за реакцией незнакомки. Она, определенно, что-то чуяла. Интуиция или шестое чувство подсказывали ей о существовании чего-то, находящегося за гранью допустимого. — Что-то увидела?       — Нет, это… это кошка, наверное, листьями шелестит.       Васька мяукнул досадливо: устал мохнатый, что на него, безвинного, вечно клевещут. Так ещё и с дамами путают.       — У меня, похоже, паранойя. Мне показалось, будто за мной гоняется кто-то, — девушка постаралась рассмеяться непринужденно, но выглядело это дико неправдоподобно. Видимо, она саму себя пыталась убедить в отсутствии опасности. — Бред, правда?       Влад смотрел выжидательно и комментарий никакой не замышлял выдавать. Возможно, в его взгляде промелькнуло недоверие или подозрительность, поскольку девчонка взволнованно заправила прядь за ушко и натянула на лицо вид совершенно безмятежный:       — Забудь. Я, видимо, слишком много читаю Стивена Кинга. Пора сменить круг интересов, — её неуверенная улыбка добавила ещё большей неловкости в разговор. — Кхм… пошли?       Не придумав ответ — да и нужен он разве? — Череватый побрёл по дорожке; девчонка за ним. Васька, распушив хвост, обогнал подростков и зашагал важно во главе парада.       — Ты давно здесь живешь? — заговорила, чёрт бы её побрал, психичка. Почему девчонкам не идётся спокойно в тишине? Обязательно надо занять паузу глупой болтовнёй.       — Я здесь вырос.       — А у меня дедушка в Пропащинске жил. Каждое лето сюда приезжала, — тон её сделался меланхоличным, — пока родители с дедулей не разругались.       В сознание, как дрова в печку, некто хитрый и дюже наглый начал закидывать кадры чужой жизни.       …Домишко, деревянный сруб. На крыльце сидит худосочный старик, опирающийся о палку, как о трость, а вокруг него прыгает, рыжеволосая девчушка, егоза в ярко-зелёном сарафане…       — Он меня очень любил, — доносилось из мира реального в тонкий, но Череватый слышал это, как из-за плотно закрытой двери. — Сказки на ночь читал, мифы древние рассказывал.       …Комнатушка, подсвечиваемая уютно лампадкой. В кровати на мягкой перине лежит девчушка, укрытая одеялом, и, раскрыв рот, слушает старика, что рассказывает ей сказания Древней Руси…       — Дедушка говорил, что душа, как Луна — имеет сторону, которая никому не известна.       …В тёмном подвале, стены которого расписаны чудными символами, на коленях сидит старик, склонившись над ветхой книгой. Лицо его, серое, совсем исхудало, череп просвечивается из-под морщин. Нашёптывая старинный заговор, ведун режет руку и окропляет кровью книгу, полную чёрных заговоров…       — Мне было тринадцать, когда дедушка заболел, — голос чрезмерно болтливой спутницы задрожал. — Он умер, а я даже попрощаться с ним не успела.       Влад не видел, как девушка смахнула с щёк пару слезинок. Его куда больше занимали похороны старого колдуна, которые он сейчас наблюдал, как воочию.       — Родители до сих пор против, чтобы я сюда приезжала. А меня так и тянет, ничего не могу поделать, — девчонка, как на суде или исповеди, рассекречивала все свои тайны. — Прихожу к нему на могилу, а сказать ничего не могу. Положу цветы, уберусь и в слезах убегаю. Стыдно очень, что всё так случилось.       — О цветах на могиле люди заботятся куда больше, чем заботились о покойничке, — заговорил наконец Череватый. Жалко ему стало деда, которого семейка рыжей бросила помирать в одиночестве.       — Мне кажется, он мучается на том свете. Простить нас не может.       — Попроси прощения, значить. Авось легче станет.       — Ему?       — Тебе! — возмущенный ведун на месте замер. Отчитать нерадивую внучку ему захотелось страстно. — Деду твоему плевать уже, его ничего не коробит. У мёртвых нет обид на живых. Им по барабану.       Девчонка, признаться, слегка растерялась от подобной нападки. Она пожалела, что поделилась душевной болью с первым встречным, который оказался к тому же невоспитанным грубияном.       — Тебе откуда знать, по барабану ему или нет? — огрызнулась в надежде защититься рыжеволосая. — Посмотрела бы я на тебя, потеряй ты родного человека.       Череватый проглотил рвущееся наружу проклятие. Сдержав яд и желчь, он тихо рыкнул, качнув головой в сторону показавшихся домов:       — Выход там, — и побрёл колдун скорым шагом в сторону кладбища. Обязательства хочешь не хочешь следует выполнять. Особенно данные на крови.       Девушка пристально следила за удаляющимся силуэтом. Оглянувшись назад, узрев лесной бор, от которого кожу закололо вновь мурашками, она обвила себя руками и двинулась в сторону хутора. Прочь из града мёртвых в град живых. Покамест живых.

***

      Рассвет слишком долго не озарял небо; ало-синие сумерки окутали горизонт. Влад, вернувшийся «домой» лишенным каких-либо сил, ворочался в постели и глаз сомкнуть никак не мог. Вид на потолок наскучил, узоры ковра, что висел на стене, отпечатались под копирку в голове. Странные образы приходили на ум. Воспоминания и мысли разной степени важности не давали покоя. Парнишка думал то о Русе и родителях, то о бесах и явившейся ему шлюхе Лилит.       Храп дяди Коли, аккомпанемент бессонной ночи, вибрировал на весь дом. Васька дремал на печи, обернувшись пушистым хвостом; мурчал, кряхтел, ворчал даже. Натерпелся котяра сегодня стресса ничуть не меньше, чем юный колдун. Оттого и сон, похоже, настиг его беспокойный.       Скрепя половицами, Череватый выбрался во двор. Поёжившись от прохлады ранней осени, он, сжимая в руке платок и чёрные свечи, отправился в гараж.       «Запорожец», разобранный на металл и запчасти, покоился второй год без дела. Привиделось как-то Владу, как Николай Иванович, датенький слегка, врезается в столб и становится кучкой тухлого мяса. Посему колдун настоял на том, чтобы престарелый выпивоха перестал садиться за руль. Иваныч сам не знал почему, но юношу слушался беспрекословно. Велико было влияние харизматичного, порой даже деспотичного мальчонки над бесхребетным соседом, что приютил его по доброте душевной.       Влад зажёг лампочку, запер ворота. Разложил платок, скрутил свечи в единый ствол и принялся начитывать, желая достучаться до Силы. Ему необходим глоток свежего воздуха. Топтаться в трясине парнишка больше не мог.       — От всего Сила меня укрывает, да не за то, что добротою страдает, — шептал чернокнижник, рисуя на песке каплями крови древние руны. — Пусть ничто не исказит мой взывающий глас, и никто не помешает моему единению с Тобою сейчас…       — Ты что удумал? — в углу замерцали две алые точки. — А ну окстись, чёрт веревочный!       — Не во имя Отца, не во имя Сына, — продолжает ведун, не обращая на «наставника» ровным счётом никакого внимания, — не во имя Святого Духа…       Замигала лампочка. Эффектно, сотворив сноп ослепительных искр, она вдруг взорвалась, и ходуном заходили металлические ворота.       — Прекрати сейчас же, рыло скоблённое! — визжал чёрт, суетясь из угла в угол чёрной дымкой. — Прекрати, падаль двуногая!       — Не во имя Отца, не во имя Сына! — ещё громче, ещё напористее, назло и вопреки всему кричит Череватый, видя, что Сила его слышит. Что откликнулась Сила! — Не во имя Отца! Не во имя Сына! Не во имя Святого Духа!       Со страшным скрежетом врата распахнулись. Ледяной ветер полоснул лицо колдуна, заметался по гаражу, подняв столб из песка и пыли. Взвыли соседские псы, как волки на Луну полную, словно в рог пажи затрубили при виде королевской кареты.       — Остановись, пресноплюй божеумный! — верещит, будто на раскаленную сковороду попал, бес, по гаражу метающийся.       Но было поздно. В лучах ярко-алого света у дверей материализовался силуэт. Образ, пошатывающийся, еле стоящий на ногах, превращался с каждой секундой в мужскую фигуру. Рослое, крепкое, человекоподобное нечто зашагало к Владу. Запахло серой и копотью.       Издав вселенской громкости хлопок, рядом с ведуном появилась Гадюка, следом и Воин. Главарь продолжал нервно виться над головой подопечного, визжа невыносимо скрипучим голосом:       — Доволен, пентель ёбанный? Доволен, спрашиваю?!       Гость, отправленный к колдуну на переговоры, приближался. Озираясь по сторонам, он рассматривал быт человеческий и, разминая шею, как от сна многовекового, ухмылялся гадливо, нагло, устрашающе даже. Отнюдь не приветливо.       Бесы отважной шеренгой выстроились перед учеником. Как хищники, дичь от соперника защищали. А, может… как родители, оберегающие дитя от врага?..       Гаражные врата опять распахнулись, однако не Сила была тому причиной.       — Что здесь происходит?! — Никола Иваныч, смелый изрядно, влетел в гараж в одних лишь кальсонах да рыбацких сапогах, держа ружьё наготове. — Что за?..       Знал мужичок, что пьёт слишком много, и поклялся себе прекратить тотчас, как начнет видеть бабаек и чертей. Наступил таки долгожданный момент: дядя Коля побелел от пят до макушки; руки его затряслись при виде мохнатых, обугленных рож.       — Хенде хох! — завопил он похожим на мышиный писк криком и направил ружьё на гостя, от которого исходил тёмно-алый свет.       Визитёр из геенны огненной обернулся, посмотрел внимательно на смельчака. Улыбка, не предвещающая ничего благодатного, поселилась на холёном лице и обдала дядю Колю вселенским холодом. Руки мужичка затряслись пуще прежнего. Так затряслись, что дуло само по себе приставилось к его подбородку, а дрожащий палец лёг на курок.       — Прости меня, Господи, — произнёс Никола Иваныч шёпотом, и раздался выстрел, превративший его голову в фарш.       Обезображенный труп упал к ногам путника, явившегося из преисподней. Прикрыв веки, алоглазый, на лице которого чёрными, пульсирующими верёвками вздулись вены, вдохнул смрадный воздух, пропахший смертью и порохом. Довольный, словно душу в себя вобрал, он на выдохе произнёс упоительно, польщенный тёплым приёмом:       — Ох, чую, повеселимся на славу! — захохотал он леденящим душу голосом и взмахом руки заставил врата захлопнуться.