Я не гребаный мальчик-который-не-мальчик-и-который-не-выжил, я теперь двойник?!!

Страна Зимних Чудес прошла мимо нее. На следующий день, Елена отвезла домой миссис Локвуд, чуточку подправив ей память, так как все еще не хотела, чтобы о ее магии знало народу больше, чем уже знало, и незаметно окружила особняк мэра легкими сигнальными чарами, так как на большее времени не было. Если что, даже если портал не сработает, она всегда узнает, если какая-то магическая хрень полезет в дом Локвудов. Она сходила в школу, где не смогла выцепить ни одного из первородных, так как их там просто не было, и уже вечером, когда к ней заявилась Кэролайн и Бонни, чтобы вместе подготовиться к вечеринке, ей как стало плохо. Елена блевала дальше, чем видела, у нее разнылась спина и разболелась голова так, как будто та вот-вот взорвется. В конечном итоге, Кэролайн пришлось уйти, так как она была одним из организаторов вечеринки и должна была там быть. А вот Джереми и Беннет, которая сама не особо-то рвалась на такое большое людское сборище, где все еще ощущала себя неловко, хотя уже и могла себя контролировать, просидели с ней в ванной весь вечер и полночи, принося то водички, то влажное полотенце, попеременно, или даже хором — предатели! — бормоча что-то о том, что вылакать два баллона сливок в прикуску с лакричными палочками была не лучшая ее, еленина, идея. А то она сама это не поняла. Но так хотелось!.. К сожалению, чар от несварения желудка она не знала. Елена больше по военной, так сказать, медицине и похмельям была спец, а не вот это все. Поэтому пришлось помучиться, и благодарить небеса за такую хорошую подружаню и брательника. Даже если перед первой опять ощущала вину, ведь лекарство-то где-то посеяла, да так и не нашла, за что ее не отпускала досада и даже детская обида, и игнорируя взгляд Джереми, где все еще тлела обида и явно желание вновь начать капать ей на мозг на тему того, что уж для подруги бы могла постараться, и достать эту дурацкое лекарство хоть откуда-то, даже из своей задницы. Как будто, блин, это было вот так просто! В ту ночь ей опять приснился хрустальный гроб с блондинкой, но в этот раз та была в сознание, ее голубые странно знакомые глаза были полны мольбы, а кулаки били о хрустальную крышку по ту сторону. Когда Елена проснулась, то не могла понять, что это должно означать, и не очередной ли это бред. Хотя, зная ее удачу, это не был как раз таки бред, а мутная прелюдия к какой-то новой головной боли для нее. Но пока Елена решила об этом не думать, как и постараться не зацикливаться на своей неудаче с лекарством, хотя ей было очень интересно, куда-та делась и не укусит ли ее эта потеря в задницу позже. Вдруг его украл какой-то вампироненавистник и попытается напоить им кого-то из древняшек, тем самым уничтожив всю их кровную линию? Елена искренне надеялась, что такого не будет, так как за эти пару лет у нее развелось слишком много знакомых среди вампиров. «Мордред побери! Но почему, почему я хоть как-то не заколдовала коробку или не приклеила ее к подкладу пальто как палочку? А еще лучше не вернулась сразу домой вместо того, чтобы переться за той долбанной картошкой!» — сокрушалась она, рассеяно вынув почту из ящика и направившись к дому, где Джереми, несмотря на свои детские обиды, из сочувствия к ее вчерашним мукам решил сам приготовить завтрак. Опасное дело. Но Елена оптимистично надеялась, что обойдется без пожара и пролитой крови как, бывало, когда кто-то из семьи Гилберт-Саммерс, а именно Джереми, Дженна, и некогда мама, касался плиты. В крайнем случае придется пустить в дело магию, чтобы скрыть следы преступления от вернувшихся молодоженов, даже если что-то та стала иногда барахлить. Она не знала в чем дело. Вроде с ее магическим ядром все было хорошо, да и с викканской частью нее тоже. Вот только кроме случайно взорванного Коннора Джордана, этого глупого охотника, Елена также чуть пару раз не спалила подвал, когда пыталась найти лекарство, взорвала один из кристаллов для клетки, когда хотела те зарядить на всякий случай, и еще так, по мелочи, кое-что случилась уже пару раз. Конечно, не так как после апгрейда, но все же. Это было странно. Но объяснения, кроме того, что просто ее организм все еще приспосабливается к магии и растет, у нее не было. Елена поднималась по ступенькам крыльца, просматривая письма, где в этот раз, слава богу, Мерлину, и всем подряд, не было писем счастья из Вегаса. И совершенно случайно заметила, что на лавочке стояло некое инородное тело. Не живое, слава богу. Плоское такое, размером с телевизор, и завернуто в крафтовую бумагу. Елена подозрительно прищурилась. Судя по тому, что сигналка не ревела, вторженец был не опасен или сбежал очень быстро, а подарочек был без смертельных сюрпризов. Она медленно подошла к лавочке и протянула руку к клочку бумаги, которая была приклеена в углу. Это явно была записка и что-то у нее возникло подозрительное предчувствие, что она даже знает кто ее написал. — Это был самый счастливый и красивый миг, который я видел за последние столетия, моя дорогая Венера. Уверен, ты как никто его оценишь, — прочла Елена вслух, пробежавшись взглядом по витиеватому несколько неровному знакомому подчерку, и перевернула бумажку. Подписи не было. Но Елена и так уже поняла, что это был презент от Клауса. Честно говоря, она немного уже подзабыла о том, что зачем-то попросила у него картину. А это могла быть только картина, судя по форме и толщине. Хотя нет, не так. Она помнила об этом, и ей было даже очень любопытно, что он мог изобразить, но не была уверена, что Клаус впрямь что-то нарисует, да еще и так скоро. И уж тем более не думала, что тот ее отправит ей сейчас, когда его главный селективный эксперимент пошел прахом и у него наверняка был кризис, включающий кровь и много-много смертей тех неудачников, кто попался ему на пути. Елена отложила стопку рекламок, научных газет Аларика и журналов Дженны, и потянулась к тонкой бечевке. Она быстро расправилась с ней и, когда аккуратно сняла бумагу, невольно охнула, широко распахнутыми глазами уставившись на то, что было изображено на холсте. Елена ожидала пейзаж, вид на город, которого уже нет, может быть, даже чей-то портрет, не исключено, что Татии, но никак не… Свадьбу Дженны и Аларика. А конкретнее сам тот миг, когда они уже скрепили свои клятвы поцелуем и смотрели только друг на друга, освещенный солнечными лучами, льющимися из окна за аркой. Она не знала, как, но от холста буквально веяло счастьем и любовью, которые Клаус так потрясающе смог передать красками. Именно такие, какие Елена ощущала от своей тети и Аларика на свадьбе. Так же здесь была изображена рыдающая Кэролайн в объятиях Стефании, Джереми с Бонни, на чьих лицах были широкие ухмылки, и она сама рядом с Деймоном. Елена была поражена, какой сияющей и счастливой на этой картине выглядела она сама, почти такая же, как и пара по центру композиции, к кому был обращен нарисованный взгляд ее нарисованной копии, запечатленной на холсте. — Вот поганец, — ласково пробормотала Елена, беря картину в руки и уже думая, куда ее повесить, так как бросить ее в чулан было просто преступлением. — Ну как можно быть одновременно таким мудаком и в то же время милашкой?.. Ее внутренности против воли растаяли от восхищения и умиления, а часть недавнего нелепого разочарования поутихла. Елена хотела занести картину в дом, но тут заметила, что на деревянный пол выпала еще одна записка. Она нахмурилась, вернула картину на лавку и присела, чтобы подобрать клочок бумаги. Подписи опять не было, а угроза-обещание с ноткой очарования была более чем ясной и вполне в стиле Клауса Майклсона. А Локвуда все равно накажу, хотя его мать, так и быть, пусть живет. В конце концов, этому городу нужен мэр, знающий подноготную города и устраивающий более или менее приличные вечеринки. Елена фыркнула, когда прочла это и вновь подивилась, как в человеке могло сочетаться столько противоположных качеств. И совсем не удивилась тому, что он вообще добавил вторую записку. Клаус умел потрясающе ловко вскружить голову и под конец вставить каких-то едких маньячных нот, чтобы оставить даже от своих красивых милых жестов горько-сладкий вкус. — Ууу, вижу, старина Ник преподнес тебе еще одно свое творение, — вдруг произнес отвратительно бодрый и веселый голос одного засранца, которого судьба — и много алкашки — ей подкинула в вечные спутники. Елена закатила глаза, но все еще не поворачивала головы, продолжая делать вид, что рассматривает картину. Она все еще была обижена, хотя рационально понимала, что тот не должен был прибегать к ней сразу, как очнулся. — Не поверишь, прелестница, но мой дорогой брат почти не одной своей прошлой пассии прежде не дарил своих картин, — продолжил Кол, поднявшись по ступенькам и, застыв по левое плечо от нее, наклонился к ее уху. — Пока я был в сознании, уж точно. Свою мазню Ник держит близко к сердцу, как Норны берегут священный источник Урд. — Это не мазня, это шедевр, невежда, — вредно возразила Елена, и стукнула его по плечу, наконец переставая делать вид, что его тут нет. — Ты где шлялся? Я тебе извонилась вся!.. Кол пожал плечами. — Прятался, — лаконично ответил он, и, увидев ее вопросительно вскинутую бровь, драматично вздохнул. — Прелестница… Жена моя, когда я очнулся, то вместо чистенького тихого особняка, увидел разруху, кровь, кучу трупов, преимущественно без голов и сердец, и Элли, пытающегося угомонить Ника, который с помощью топора делал фарш из одного из своих псов во дворе дома на том месте, где некогда был тот милый фонтанчик… Поэтому, как бы мне ни понравился видок и факт того, что больше мне не придется нюхать собачью вонь в доме, я здраво рассудил, что если Ник узнает, а он узнал бы, что наш развод как фактический, так и технический, не поддается расторжению… Елена фыркнула на слове «здраво», а когда Кол продолжил, то не удержалась от тяжкого вздоха. — …то ты следующий на очереди стать отбивной, ясно, — ворчливо закончила она, проглотив желчь, которая невольно поднялась к ее горлу, когда Кол описал то, как именно гибридский род, почти всем скопом, отошел в мир иной. — И долго собрался бегать? — Хотя бы пока Ник не остынет и не перестанет рыдать над своими мертвыми собаками, — небрежно ответил Кол, и, наклонившись к ней, покачал бровями. — Ты же не прочь вновь приютить любимого мужа в своей кровати, особенно теперь, когда стало ясно, что околосмертные переживания мы разделяем на двоих? Обещаю, приставать не буду. Наверное. Елена поджала губы. Нафиг ей дома Кол был не нужен! В прошлый раз его приютила чисто в момент помешательства, не иначе. Но, с другой стороны, этот черт прав. Они же, блин, связаны! И ей нужно узнать, насколько сильно. Действительно ли только на уровне околосмертных состояний, или еще как-то. Да даже если только на этом, то ей не хотелось бы вновь отключиться где-то на тротуаре, за рулем машины, или, например, когда она моется в душе. С разрывом уз была засада, — ведь даже от бумажек и записей, следуя которым, по всем законам мира, она теперь чертова Елена Майклсон, избавится не удалось! — но еще один защитный портал, как у всех ее близких сделать можно, чтобы если что, эту задницу перенесло к ней. Если повезет до того, как Кола кто-то сделает подушечкой для булавок. А потом можно его выпинать на улицу с пожеланиями прикупить себе отдельную квартиру, или поговорить с братом как взрослый, а не как придурковатый маньячный малыш, которым он был. Какими были они оба. — На диване поспишь, — твердо сказала Елена, и ткнула его пальцем в грудь. — А еще будешь хорошим мужем и поможешь мне закончить наконец ремонт в новой спальне Дженны и Аларика, а то от Джера не дождешься. Кол возмущено открыл рот. — Я прекрасный образец мужской красоты и гениальности, и не создан для грубого примитивного труда! — высокопарно заявил он, надув грудь колесом, и удивленно ойкнул, когда Елена дала ему подзатыльник. — За что?!.. Она указала на картину. — Давай, образец, бери картину и топай внутрь, — сказала Елена и направилась к входу в дом, откуда до нее начал доноситься звук ругани и запах дыма. — Или ночуй на автостанции, или где ты там ошивался. — Мне тысяча лет, я убил много людей просто потому, что мог и хотел, — начал ворчать Кол. — Я никогда никого не слушаю. Так почему ты, нехорошая женщина, думаешь, что можешь приказывать мне тут, а?.. — Потому что я могу превратить тебя в вечного кровососущего шпица! — рявкнула сказала Елена, переступив через порог дома и оглянувшись через плечо. — Бери картину и зайди в дом, Кол, или вали нафиг с моего крыльца! Первородный недовольно нахмурился. Но картину в руки все же взял и потопал следом за ней, бормоча что-то о том, что слышал о том, что в его время женщины, вступив в брак, всегда слушались мужчин и что-то о том, что в нынешнем веке были ужасные нравы, за что получил еще один подзатыльник туго свернутыми журналами, которые Елена подхватила со скамейки и занесла в дом, чтобы Аларик и Дженна потом не ворчали, что их любимые журнальчики пропали. Дверь в дом Гилбертов закрылась. Мгновенно весь бубнеж и крики из-за сожженных яиц были заглушены, и никем не замеченная за помойками скрюченная фигурка выпрямилась и быстро потопала прочь, дважды споткнувшись на своих высоких шпильках, тихо ругаясь себе под нос, бормоча что-то о там, как низко пали великие, и все время почесывая голову, как будто у нее был невыносимый зуд.