Я не гребаный мальчик-который-не-мальчик-и-который-не-выжил, я теперь двойник?!!

Клаус ее ждал на тротуаре, чинно сложив ручки перед собой и улыбаясь ей, как будто она была хорошей собачкой, которая правильно выполнила команду. Елена закатила глаза. — Ну, пошли уже, или дальше будем стоять тут и смотреть друг на друга? — раздраженно сказала она, сунув руку в карманы куртки. — Ты не натворила глупостей, как я и просил, — радостно сказал Клаус. — Я знал, что ты умнее, чем Катерина. — Комплимент сомнительный, знаешь ли, — невпечатленно сказала она, смерив его недовольным взглядом. И оглядела пустую улицу, по которой, совсем не драматично, клубился гребаный туман. Ни машин, ни людей. Елена перевела взгляд на Клауса и вопросительно вскинула бровь. — И? — многозначительно протянула она, смотря на первородного. — Где наша карета? Или я не только должна пойти на закланье, но физически туда сама топать?.. Клаус весело засмеялся, а потом отвесил ей изящный поклон, как скучный лорд из прошлых веков. — Сегодня, любовь моя, я и есть твое такси, — высокопарно сказал он, вдруг оказавшись прямо рядом с ней, и подняв ее на руки, подобно жених невесту. Елена охнула. — Так и знай, я совсем не польщена этим, как и комплиментом, — упрямо сказала она, отказываясь обнимать его за шею, как в первый миг рефлекторно едва не сделала. Клаус вновь издал смешок и обычным шагом пошел по тротуару только в ему ведомую сторону. Какое-то время между ними висела тишина, а потом первородный косо на нее посмотрел. — Я хотел тебя наказать, — вдруг сказал он. — Кажется, ты не знаешь, любовь моя, но твои друзья куда более пронырливее, чем им стоило бы быть. Елена застыла, а потом издала громкий стон. — Что они натворили? — со страдальческой миной спросила она, про себя волнуясь, что что-то бы банда спасения не учудила сейчас, ей помочь им уже не удастся. — Они украли моего вампира и оборотня, думая, что так отсрочат момент, — с издевкой сказал Клаус, явно не оценив порывов молодых вампиров и кто там еще отличился. — Но я слишком долго ждал, чтобы не иметь запасной план. Впрочем, даже он не понадобился, поскольку милая Катерина так хотела заполучить свободу, что припасла для меня то, что мне нужно. — Они живы? — мрачно спросила Елена, и прищурилась. — И как ты там хотел меня наказать? Просвети, чтобы я знала. Так, на всякий случай. Клаус весело закатил глаза. — Не беспокойся, любовь моя, — пожурил ее он. — Я почти сразу понял, что ты слишком умна, чтобы так глупо поступить. К тому же, если верить Катерине, тебе должен понравиться вампир, которого я принесу в жертву. — Да что ты? — саркастично протянула Елена, настороженно наблюдая за первородным. — И кто же это? — Увидишь, — туманно сказал Клаус, и огляделся. — А теперь прикрой глаза, любовь моя, и задержи дыхание. Я не хочу, чтобы тебя стошнило, и я неподобающе выглядел в день своего триумфа. Елена нахмурилась, и прежде, чем успела открыть рот, Клаус включил вампирскую скорость. Она любила скорость, любила, когда ветер бил в лицо, но это… Этот способ передвижения ей не понравилось. Бег был сравнительно короткий, но едва Клаус остановился и поставил ее на ноги, уже на какой-то поляне в лесу, ее чуть не вырвало на его дорогущие ботинки. Голова кружилась, а земля плыла. — Ох, осторожно, любовь моя, — мягко пожурил ее Клаус, поймав за локоть, когда Елену повело в сторону. — Я бы не хотел, чтобы ты разбила свое хорошенькое лицо. Елена презрительно фыркнула, пытаясь сфокусировать взгляд на темнокожей девушке, которая появилась перед ними. На ее лице была широкая ухмылка, а глаза предвкушающе блестели. Она определенно была ведьмой. Более того, ее лицо ей было знаком. Елене понадобилось пару секунд, чтобы вспомнить, что она видела ту на фотографии в квартире Мартинеса, когда она грабила библиотеку доктора. — Гретта? — хрипловато произнесла Елена. — Вижу, твой почивший папенька и брательник зря тебя искали. Ты выглядишь довольно упитано и живо для той, кого якобы держат в плену у злого дяди Никлауса. Лицо Гретты дернулось, но лишь на миг. — Все готово, любимый, — сказала ведьма, сделав вид, что Елены здесь нет и обращаясь только к Клаусу. — Мы можем начинать. Она драматично взмахнула руками и на поляне, которая находилась в глубине какого-то старого карьера, вспыхнул огонь. По периметру, а также в центре, вокруг двух тел, которые Елена только заметила. Это были мужчины, один из которых извивался от судорог и стонал, а второй… — Я хотел, чтобы был мужчина и женщина, для больше поэтичности, но и так сойдет, — заговорщицки сообщил ей на ухо Клаус, хотя Елена его почти не слушала, шокировано пялясь на Мейсона Локвуда, обросшего как гребаный егерь, находящегося на грани обращения и… и… и на Джона Гилберта. Своего биологического мертвого папашу. Впрочем, сейчас он тоже выглядел далеко не живым. Его кожа имела сероватый оттенок, волосы отросли и больше не были уложены в небрежную лихую прическу, а щеки были впалыми. Джон был связан, в его рту был кляп, а его глаза, глаза, под которыми то и дело вздувались вены и краснели белки, ясно говорящие, что он теперь вампир, смотрели только на нее. Но не так, будто он хотел ее сожрать, а с ужасом. Он дергался в своих путах и что сердито мычал, но не мог освободиться, как не пытался. «Конечно не может, это же мои заколдованные веревки, которыми я связывала Кэтрин. И как только бабка их сняла?» — отстранено подумала Елена, а потом прокляла эту старуху всеми известными проклятиями, которыми знала. Конечно, это стерва не убила его. Видать Джон очнулся-таки от своей комы, а она его обратила, чтобы преподнести Клаусу. И как Елена не подумала проверить прах? Впрочем, там может впрямь был человечий прах какого-то безымянного бедняги, который теперь будет покоиться в могиле с именем Джона Гилберта. А Мейсон? Сука небось заперла его где-то в тот же день, когда Елена видела его в последний раз, около дома Локвудов. — Тебе нравится, любовь моя? — почти нетерпеливо спросил Клаус, все еще стоя за ее спиной. — Катерина сказала, что ты в довольно плохих отношениях с отцом и была бы не прочь увидеть его мертвым. — Небось тебя радует ирония, да, Никлаус? — пробормотала Елена, все еще смотря на Джона. — Своего папашу, прости, отчима, явно ты бы тоже убил. Я слышала Микаэль был хреновым родителем и хлестал тебя как не в себя еще до того, как узнал, что твоя маманя налево ходила и нагуляла тебя с каким-то оборотнем. Клаус застыл. — Что ты сказала? — прорычал он, резко развернув ее к себе. — Откуда ты об этом знаешь? Елена закатила глаза. — Ты вроде обещал быть добрым и дать мне попрощаться с близкими? — ехидно спросила она и с трудом, но вырвалась из его цепких рук. — Так дай мне попрощаться с… папой. Она решительно подошла к Джону. Точнее попыталась, но войти в круг из огня не смогла. Там были чары. Они не были мощными, и Елена могла бы их сломать, но вместо этого она обернулась к Клаусу и многозначительно посмотрела на него. Клаус хмуро на нее смотрел и несколько минут они тупо сверлили друг друга. — Гретта, — наконец рыкнул он, не глядя на ведьму. — Пусти нашу дорогую Елену к своему отцу. Попрощаться. Гретта недовольно скривилась, но взмахом руки по гасила на миг огонь вокруг Джона, чтобы Елена могла войти в круг. Она присела перед мужчиной, все еще думая, что это какой-то дурной сон. Что ей блять только снится, что она вот-вот опять будет вынуждена смотреть, как умирает ее родитель. Все прям как в тот день с Изобель. Вот только в этот раз спасти задницу Джона будет труднее. А Елена собиралась его вытащить, даже если он ее бесил и вообще был козлом. Козлом, который дал ей жизнь, как ни крути, как и Изобель, так что… Она пораженно замерла, когда едва распутала свои же путы и вытащила кляп, Джон ее крепко обнял. На миг Елена подумала, что тот сейчас ей закусить, ведь было видно, что он был голоден и уже начал высыхать, как Кэтрин тогда, в ее подвале. Но Джон ее не кусал, а просто… обнял. — Елена, — с облегчением выдохнул он ей в ухо, и, сжав ее крепче, чем могли выдержать ее человечьи кости, совсем еле слышно, но твердо добавил: — Не вздумай меня спасать. Елена хотела дернутся и возмутится, но Джон держал ее крепко. — Она сказала, что так должно быть, — торопливо добавил он, делая какой-то особенный акцент на «она». — Что только так ты будешь свободна от проклятия двойников. Она хотела притвориться веником и сделать вид, что не поняла, что и кто ему сказал. Проигнорировать это, схватить Джона и трансгрессировать отсюда и плевать на последствия. Наплевать на Клауса, и его проклятие. Хватит с нее мертвых родителей всех мастей и кровных, и не очень, связей. Хватит. Но то ли это давление судьбы, нежелание делать все хуже или то самое, въевшиеся в кровь двойника, понимание, что им надо умереть на алтаре, что-то из этого говорило ей делать так, как велит Джон. Елена отстранилась от него. — Ты умрешь, — дрогнувшим голосом сказала она. — Ты… ты козел, и я тебя ненавижу, но ты мой… мой папулик. Джон усмехнулся, услышав прозвище, которым она звала его с того мига, как узнала об истинной степени их родства. — Я уже мертв, Елена, — горько сказал он, с отвращением посмотрев на свои руки и свою сероватую кожу. — Ты же знаешь это. Как и то, что я так не могу. Я ненавижу вампиров, и я не хочу быть таким. Мне омерзительная моя кожа и этот голод… Я не могу так жить, Елена. Это не по мне. И она знала это. Конечно, Елена это знала. Джон был самый большой вампироненавистник, которого ей приходилось встречать. Он никогда не смирится с такой жизнью. Никогда. Скорее воткнет себе кол в сердце, или выйдет на солнце, чем будет пить чью-то кровь, существуя веками. Но… но это блядь так несправедливо! — Все в порядке, Елена. Поверь, — твердо сказал Джон, положив руки ей на плечи и легонько их сжав. — Я был обычным отцом очень необычной девочки. И я не справился с этим. Я должен был пытаться лучше, должен был быть чаще рядом и слушать тебя… Прости, что подвел. Он положил руки ей на щеки и вытер одну слезу, которая все же сорвалась с ресниц Елены. — Я люблю тебя, — тихо сказал Джон, будто не решаясь сразу произнести это. — Любил и всегда буду, чтобы ты не думала. А теперь иди. Елена закусила дрожащую губу, а потом уже сама отрывисто обняла Джона. Всего на миг. Позволив себе попрощаться так, как не удавалось ни с кем из родителей прежде. После чего встала, решительно утирая слезы, и развернулась, чтобы покинуть круг, возле края которого уже стоял Клаус с кровью на руках. Елена и не заметила, как Гретта начала ритуал, и что Мейсон уже затих в своем погасшем круге, а это значит… — Я тебя за это не прощу, — холодно сказала она, смотря ему в глаза. — Ни за Джона, ни за Изобель. После чего прошла мимо Клауса, направляясь к последнему зажженному кругу, где умрет она сама. Елена не собиралась оборачиваться и смотреть на то, как Джону вырвут сердце. Более того, с каждым шагом на нее стал наваливаться какой-то транс. Она будто потеряла контроль над своими конечностями, которые сами шли в ту сторону, где Елена умрет. Ее сознание заволокло дымкой, и ее накрыло какой-то клиническое спокойствие. Елена даже не вздрогнула, когда вошла в круг и наконец обернулась. Она едва отреагировала на вид упавшего тела своего биологического отца с колом в груди, вместо дыры, которая она думала, что там будет, на чьем лице застыло облегчение. Ей просто стало все равно. Какая-то часть Елены понимала, что это неправильно, а природное упрямство отчаянно сопротивлялось всему этому. Она не хотела, блять, умирать! Умирать молодой было отстойно, особенно если учесть, что это была ее вторая жизнь, которая должна была стать лучше, чем прежняя. Все должно было быть совершенно по-другому. Даже понимая, что поди это ее судьба, Елена хотела развернуться к той лицом и дать ей пинка, как всегда, делала. Хотела, но не могла. Душа вопила, а тело давно все приняло. — Спасибо, любовь моя, — почти любяще произнес Клаус, который внезапно вырос перед ней, и коснулся ее подбородка, а потом вдруг легко поцеловал в губы. Елена ощутила слабое удивление, которое, впрочем, едва ли пробило эту странную апатию, окутавшую ее как саван. Клаус отодвинулся от ее лица и ей на миг показалось, что в его голубовато-зеленых глазах мелькнуло искреннее сожаление. А потом он зашел ей за спину, аккуратно убрал волосы, обнажив ее шею и, обняв ее за талию в ужасной пародии на любовные объятия, впился клыками в сонную артерию. Ей было почти не больно. Просто слабая вспышка боли в шее, а потом она ощутила, как начала уплывать все дальше и дальше. Сознание окончательно затуманилось, конечности перестали быть чужими, но стали такими тяжелыми, будто на них висели гири, и Елена просто уснула, напоследок увидев, как в карьере появилась Бонни, на чьем лице застыл ужас, и Сальваторе, которые застыли за спиной ведьмы с великой мукой на лице и застывшим на их губах именем. Ее именем. А потом ничего не было. Ни мыслей, ни карьера, ни людей. Просто гулкая тишина и чернота, которая волной омыла ее и утянула на глубину, откуда не было выхода.