Молчание

      Как Художник, так и Поэт больше всего на свете любили искусство. Поэтому казалось крайне логичным, что именно об искусстве им и стоило говорить, чтобы сблизиться.       Вот только это так не работало.       Искусство, причём в любом своём проявлении, объединяло их лишь тогда, когда они молчали. Когда один без слов слушал другого, позволяя ему спокойно выговориться. Когда ни тот, ни другой не задавал глупых и бесполезных вопросов, которые из уст любого прочего смурфика полились бы подобно воде из сломанного крана. Когда оба сидели или стояли рядом, тихо занимаясь своими делами.       Но стоило кому-либо из них сунуть свой нос в работу другого, даже из искреннего желания помочь, как идиллия рушилась и сразу начиналась до боли в ушах знакомая остальным обитателям деревни перепалка. Взгляды на искусство у Поэта и Художника были настолько разными, что оба отказывались слушать замечания и советы другого, мол, «ну он же ничего не понимает!».       Живописец и стихотворец, реалист и романтик, холерик и меланхолик. Один твёрдо верил в то, что творец должен неизбежно изображать свои мысли такими, какие они есть, ни в коем случае не стыдясь эмоций и не боясь использовать самые яркие и броские краски для самовыражения. Другой был ярым приверженцем идеи о необходимости самостоятельного осмысления слов автора, который, в свою очередь, вовсе не обязан прямым текстом описывать всё происходящее и вполне может оставить недосказанными или, наоборот, переборщить столько деталей, сколько хочет.       Поэтому никого уже не удивляло, что два глубоко уважающих друг друга смурфика могли разразиться оскорблениями в адрес собеседника после простого предложения поменять что-то или просьбы объяснить то или иное решение.       И уж не дай смурф, чтобы эти двое случайно посвятили свои произведения одной и той же вещи. Они тут же окрестили бы друг друга ворами, полили грязью за подход к искусству, а потом перешли на личности.       Их ссоры заканчивались, как правило, тогда, когда, услышав с другого конца деревни поток оскорблений, Папа, раздражённый способностью Поэта и Художника чуть ли не устраивать драку на ровном месте, оказывался перед ними и либо ругал их, либо просил кого-нибудь из прибежавших на шум зевак оттащить споривших друг от друга. Часто оба метода применялись разом.       После пары дней обмена презрительными взглядами, всегда сопровождаемого тщательными попытками вспомнить, из-за чего перебранка вообще началась, они снова возвращались к своей обычной немногословной дружбе.       — Вы двое меня просто поражаете, — призналась Смурфетта одним тёплым летним вечером, когда все трое сидели за столиком во дворе девушки. Изначально сидели там только она и Поэт, с которым Смурфетта за чашкой чая болтала о приближающемся лете, но в какой-то момент заявился Художник и без приглашения присоединился к ним.       — В плане? — поднял бровь Поэт.       — За всё время, что я здесь, я видела, наверное, сотню ваших ссор, — начала объяснять Смурфетта, поочерёдно смотря то на одного собеседника, то на другого, — и я постоянно переживала — всё ещё переживаю, — что эти ссоры плохо закончатся. А вы всё остаётесь друзьями!       Несмотря на сумерки, ей удалось уловить, как сидевшие с другой стороны столика смурфики переглянулись.       — Мы не друзья, — с серьёзной миной выдал Поэт.       — Мы ненавидим друг друга, — вторил ему Художник, не сумев, однако, спрятать улыбку.       — Тебя-то все ненавидят, — с ухмылкой произнёс стихотворец.       — Значит, мы на равных.       Они с довольными лицами посмотрели друг на друга и погрузились в молчание. Девушка переводила взгляд с одного на другого, продолжая удивляться этой странной дружбе, если отношения Художника и Поэта можно было так назвать.       Тёплый, уже почти летний ветерок легонько шуршал листьями над их головами. Солнце давно село, но кромешная темнота не успела наступить, и мир вокруг был окрашен несветлыми, хотя по-своему приятными красками. Порою издалека доносились голоса: в такую погоду было грех сидеть дома, и многие, несмотря на поздний час, проводили время играя в смурфбол или гуляя по улочкам деревни со своими друзьями и вслух рассуждая о том о сём.       Погружённая в молчание, Смурфетта наслаждалась спокойным вечером в компании тех, кто обычно, находясь вместе, приносил с собой хаос. Быть может, она так сильно переживала из-за их перепалок, что упустила множество возможностей вот так спокойно сесть и поболтать с ними? «Похоже на то», — отметила девушка, отпивая подостывший чай.       — Если честно, вы двое — очень приятная компания.       Художник оторвался от безмолвного созерцания Поэта, в которое был погружён последние пару минут, перевёл взгляд на Смурфетту и откинулся на стуле, положив одну ногу на другую.       — Только сейчас заметила?       — Ну, после того как послушаешь, как вы друг друга обзываете...       — А ты не обращай так много внимания на слова, — посоветовал Художник, — слова — так, чепуха...       — Прошу прощения, — Поэт нахмурился и повернулся к живописцу, — а что мы, по-твоему, используем для общения?       — Общение — это не всё. Дела в сто раз важнее.       Прежде, чем Смурфетте удалось произнести хоть слово, Поэт вскочил на ноги.       — Да как ты можешь сравнивать! Слова способны передать тысячи тысяч чувств, тысячи тысяч оттенков значений, в словах могут крыться все секреты Вселенной!..       — И зачем скрывать эти секреты в словах, когда их можно наглядно показать? — ответил Художник, тоже поднявшись.       — Ты что, совсем не понимаешь?!       — Какое объяснение, такое и понимание!       — Тупоголовый невежда!       — Самодовольный выскочка!       — Обыватель!       — Andouille!       Глаза Смурфетты перебегали с Поэта на Художника, кричавших друг на друга и размахивавших руками, тем самым до основания разрушая спокойствие тёплого майского вечера.       Возможно, она поспешила с выводами.       Возможно, их дружба заключалась в другом.