Сердце Карлеоза

Бывают такие дни, когда всё идёт не так. Телефон за ночь не зарядится, наушники сломаются, любимая чашка выскользнет из рук, а сериал, который ты смотрел залпом до четырёх утра, закончится на самой интригующей ноте. И даже вентилятор перестанет спасать от аномальной августовской засухи, обрушившейся на один из множества городков по всей стране, ничем не отличающихся друг от друга. Обычно именно в такие моменты и начинает казаться, что хуже уже стать попросту не может, потому что всё, на что была способна проказница-судьба, уже случилось — но как бы не так! Как правило, подобные мысли выступают в роли затишья перед грядущей бурей, и только после них обнадёженного бедолагу поджидает самое худшее. Но от этого не менее захватывающее. То утро для Аси Белосельской началось именно так: одно происшествие сменяло другое, не давая сделать бедной четырнадцатилетней девочке передышку. Будто бы вся годовая норма невезения решила обрушиться на неё за один день. Точнее, за полдня. Но наивысшей точкой утренних перипетий и Асиного терпения стала дурная новость, принесенная матерью. Состояла она в том, что сегодня, ровно в полдень, к ним должен был прийти довольно важный гость, которого следовало принять, как подобает: с чаем, тортиком и в приличной одежде, которая заменит растянутые домашние штаны и старую футболку с похабной надписью, которую подарили девочке на день рождения одноклассницы. И Асиной маме было совершенно необязательно представлять этого «особого гостя», ведь Ася и без того догадалась, о ком шла речь. Им был никто иной, как Григорий Эдуардович — он же «дядя Григорий», «просто Гриша» или «Гришечка». Последним же именем своего возлюбленного ласково называла сама мама Аси, из-за чего у её дочери начинал нервно дергаться глаз. Несмотря на то, что предстоящее чаепитие должно было стать первой встречей Аси и Гриши, девочка ввиду чрезмерной болтливости матери заранее прознала о нём всё, что только было можно и нельзя, и он ей уже не нравился. Так Асина мама — Мария Павловна — познакомилась с Григорием Эдуардовичем около года назад, и в этом ключевую роль сыграла взбалмошная и переменчивая натура женщины. Дело в том, что Мария Павловна принадлежала к тому роду людей, которые не могут долго заниматься одним и тем же: чуть ли не каждый день их увлекает что-то новое, неизведанное, загадочное, но вскоре так же быстро забываемое, как и всё предыдущее. Таким людям легко попасть в порочный круг бесконечной смены увлечений, главными жертвами которого, помимо них самих, являются их близкие, которых они пытаются утянуть с собой, дом, постепенно превращающийся в склад ненужных вещей, и медленно пустеющий кошелек. И вот тогда, когда Мария Павловна повстречала Григория Эдуардовича, всецело поглотившем её хобби, кажется, было волонтёрство, а последний как раз нуждался в помощи. На удивление, двое вроде таких разных людей: тихий и нелюдимый Гриша и громкая, общительная Маша — быстро нашли общий язык, и вскоре дружеские чувства переросли во что-то большее. Для Аси, что росла без отца, непрекращающиеся мамины романы, одни сменяющие другие, были не в новинку, поэтому, когда она услышала в рассказах матери очередное новое мужское имя, то не придала этому особого внимания. А зря! Машин интерес к Гришечке только креп и креп. И чем прочнее становились узы возлюбленных, тем сильнее это раздражало Асю. Именно так Мария Павловна дошла до того, что захотела познакомить ухажера со своей дочерью. И как бы ни пыталась Ася, но от этой незавидной участи девочке деваться было некуда. Машуля — а именно так звал её Гришечка в ответ — была не из тех женщин, которая отступает, столкнувшись даже с самым сильным сопротивлением. Да, она быстро загоралась чем-то и так же быстро остывала, но пока в её глазах горел огонь, справиться с ней было невозможно: Мария Павловна, подобно машине без тормозов, гнала на всей скорости туда, куда звало ее сердце. В действительности, эти черты унаследовала и Ася, хотя сама она никогда себе в этом не сознавалась. Так Асю насильно приодели и притащили на кухню, где вскоре должно было состояться чаепитие. Здесь каждая деталь интерьера вопила о том, насколько хозяйка дома постаралась, чтобы оставить о себе хорошее впечатление: недолепленные глиняные поделки были спрятаны в духовку, из ящика достали кружевную скатерть, а настенный кафель лишился многомесячных следов Асиных кулинарных шедевров. Но главное — посреди стола красовался дорогой чайный сервиз, который, наверное, в первый раз вытащили на свет. Подобное притворство оставляло после себя кислую сладость и вызывало у Аси оскомину, особенно с учетом того, что она прекрасно знала, как далека была её мама от домохозяйства в обычные дни. И противный треск дверного звонка, раздавшийся в назначенный час, лишь сильнее раздразнил то гадкое чувство, которое стало зарождаться в животе у девочки. Тем временем на пороге их квартиры появился тот самый Григорий Эдуардович с вафельным тортиком в одной руке и плешивым букетиком полевых цветов с ближайшей клумбы в другой. Под щебетание суетившейся мамы он был быстро сопровожден на кухню к Асе, которую из всего происходящего балагана радовала лишь мысль о том, что у нее получилось выторговать разрешение остаться в любимых шортах, хоть майкой при этом и пришлось пожертвовать. Хотя, как думала Ася, даже ее застиранная и протертая одежда в любом случае была на порядок лучше наряда «просто Гриши». Его серую рубашку с короткими рукавами с двух сторон обрамляли яркие линии пестрых подтяжек. Они удерживали на месте явно большие для своего обладателя бежевые брюки, из-под которых торчали носки разного цвета, явно надетые наспех. Но изюминкой образа были круглые очки с толстыми линзами, скрывающие большую часть Гришиного лица, из-за чего различить его черты представляло некоторую сложность. Поэтому, конечно, на фоне красивой Марии Павловны, что всегда привлекала к себе внимание окружающих из-за густых черных волос и ярких голубых глаз — все то, что так же унаследовала и Ася — подобный кавалер смотрелся не лучше ростовой куклы на какой-нибудь ярмарке, которая вместо того, чтобы привлекать посетителей, наоборот, их отпугивала. Единственное, что выбивалось из общего вида Григория, был золотой перстень с алым камнем на правой руке, отчего складывалось впечатление, что он вообще не принадлежал Грише и непонятно как у него взялся. Вот такая причудливая компания собралась в этот летний день за кухонным столом, и каждый в ней чувствовал напряжение, пропитавшее комнату. Разговор не шел — если вообще монолог Асиной мамы можно было назвать разговором. Женщина усиленно старалась поднять тему, что вовлечет в беседу Гришу и Асю, но ее попытки не увенчались успехом. Григорий лишь изредка тихо соглашался, а по большей степени просто кивал, когда его о чем-то спрашивали. Все остальное время он неловко косился в сторону Аси, отчего у той начали сдавать нервы. Ей и так сейчас приходилось нелегко, ведь чувство, поселившееся внутри девочки, продолжало расти, словно липкий черный сгусток. Оно щекотало внутренности и периодически поднималось выше, сдавливая горло. Его хотелось схватить и вырвать из себя, избавиться от него, но Ася не знала, как это сделать. Ей казалось, что стоит только что-нибудь сказать или даже просто пошевелиться, в ту же секунду ее стошнит. Однако, наравне с этим, она была готова хоть сейчас сорваться с места и спрятаться у себя в комнате под одеялом, несмотря на жару, или, наоборот, выпрыгнуть в открытое окно и под крики детей, играющих на улице, побежать по деревьям подальше от этого чая, кухни, мамы и Григория Эдуардовича. И в тот момент, когда воображение Аси уже унесло ее на окраину города, знакомая мелодия вернула девочку в реальность. То был вдруг зазвонивший мобильный телефон ее матери. Мария Павловна, тоже не ожидавшая телефонного звонка, слегка подпрыгнула, потом звонко рассмеялась, извинилась и, приподнявшись со стула, уже была готова выйти в коридор, чтобы ответить. Но сделать это ей не позволила трясущаяся рука, вцепившаяся в подол ее платья. — Ма-Ма-Машуля, — испуганно лепетал мужчина, глядя огромными от очков глазами на женщину, сам будто готовый в ту же секунду расплакаться. — Я скоро вернусь, — успокоила его Мария Павловна, а затем, переведя взгляд на дочь, продолжила: — А вы поговорите пока о чем-то… Про хобби, например! Вон, пусть Гришечка про свое увлечение коллекционированием расскажет. И, ободряюще похлопав мужчину по плечу, мама покинула комнату. Вместе с тем, не только для Гриши, но и для Аси настал самый тяжкий момент сегодняшнего дня. Ася всегда считала, что, если не сосредотачиваться на текущей проблеме, время пролетит незаметнее, а значит, мама вернется быстрее. Возможно, аналогично думал и Григорий. Несмотря на наставление «Ма-Ма-Машули», он хранил полное молчание и не мог выдавить из себя ни слова. Всё, что делал Гриша, это неуверенно крутил перстень у себя на пальце, а его напряженный лоб выдавал усиленный мыслительный процесс. Видимо, он и правда старался придумать, что бы такое сказать. И, к разочарованию Аси, наконец-то придумал: — Как сказал твоя мамá, я заниматься коллекционирование. Я искать разные вещи, покупать их, сортировать и хранить их у себя. Мне это очень нравиться. Асю передернуло. Дело было в том, что в длинном списке «достоинств» Гришечки, помимо прочих, красовалось ещё одно: он был иностранцем. Поэтому и говорил иногда… по-странному. Откуда именно приехал Гриша и почему, Ася не знала — и нельзя сказать, что ей было это интересно — но, исходя из его внешности и акцента, могла предположить, что его родина — Европа. Кстати, и Григорием Эдуардовичем он, конечно, никаким в действительности не был. Это имя он выбрал для себя, чтобы лучше прижиться на новом месте. Тем временем Гриша ждал хоть какого-то ответа. Возможно, он думал, что Ася не поняла его и нуждалась в лишних минутах, чтобы осмыслить сказанное им. Или гадал, чем еще ему следовало бы дополнить свой интереснейший рассказ. А может быть, мужчина просто не знал, каким образом продолжаются подобные разговоры. Но, как бы то ни было, Ася не намеревалась торопить его. Она по-прежнему ощущала то мрачное чувство в глубине себя и понимала, что всецело находится в его власти. С момента маминого ухода с кухни, этот черный сгусток продолжал только расти и шириться, отвоевывая у Аси не только части тела, такие, как желудок и легкие, но и кусочки ее сознания. Мысли, одна за другой, пропадали в этой черной бездне, но прежде, чем исчезнуть навсегда, они, видимо, в попытке спастись, бежали и путались, превращая голову Аси в один большой кавардак. Ее бросало в жар. Девочка хотела вырвать это чувство у себя из груди, но стоило к нему прикоснуться, как чернота начинала лишь сильнее затягивать ее. Оттого не прошло много времени, как вместо Аси осталась лишь сплошная черная жижа, готовая взорваться в любой момент и запачкать всё вокруг. — А ты иметь какие-то «увиличенья»? Столь невовремя задал Гриша свой безобидный вопрос. — Нет у меня «увиличенья», — передразнила его Ася, не отрывая взгляда от своей чашки с чаем. Вдруг что-то в ней переменилось. Прогремел тот самый взрыв: — Если бы я, как и мама, тащила в дом всякий мусор, боюсь, нам бы уже самим места в квартире не хватило. Лишь после того, как последние слова сорвались с губ, а черные капли, разлетевшись во все стороны, стали медленно стекать со стен, Ася в полной мере осознала смысл сказанного ею. Всё, что ей оставалось, это поджать губы, чтобы не выпалить еще чего-нибудь более обидного. На секунду она осмелилась оторвать взгляд от своей чашки и увидела наполненные грустью щенячьи глаза Гриши, для которого, даже несмотря на языковой барьер, не ускользнул скрытый посыл Асиных слов. Он потеряно поднялся из-за стола и вышел в коридор. С одной стороны, Ася добилась своего — ее наконец-то оставили в покое. Но с другой, почему-то удовлетворения от этого она не испытала. В душе зияла пустота. Признаться честно, ей даже было немного стыдно. Но не перед Гришей. Нет. Перед мамой. Несмотря на сложные отношения между ними, Ася не любила ее расстраивать. С громким вздохом девочка откинулась на спинку стула, устремив взгляд в открытое окно, словно пытаясь в нем разглядеть ответ на вопрос: что с ней не так, если каждый раз всё заканчивается подобным образом? Бульк! Краем глаза девочка заметила, как что-то маленькое упало к ней в чашку. Снова склонившись над столом, она с помощью ложки аккуратно достала предмет со дна, и, к ее удивлению, им оказался маленький голубой камушек, будто бы вырванный из чьих-то бус. Но откуда он здесь взялся? Пытаясь сообразить, что к чему, Ася взглянула на потолок, но тот был в целости и сохранности. «Может, дети кинули…» — подумала она. Но в таком случае получалось, что они смогли закинуть бусину на четвертый этаж и попасть прямиком в ее чашку… Асе с трудом верилось в это. Однако дальнейшие ее рассуждения прервали мама и Григорий Эдуардович, вернувшиеся на кухню. Гриша что-то бубнил под свой длинный нос и вновь хватался за платье Марии Павловны, в то время как та, скрестив руки на груди, грозно смотрела в сторону дочери. Ася только и успела, что машинально сунуть камень в карман своих шорт. Конечно же, Гришечка уже успел обо всем нажаловаться Машуле. Прозвав его в своих мыслях крысой, Ася демонстративно отвернулась. Но мама, обойдя стол, вновь возникла в направлении ее взгляда. Что ж, девочке ничего не оставалось, как снова развернуться в другую сторону. Однако, только сделав это, она поняла, что теперь смотрит на Гришу. Его вид показался ей странным, настолько, что Ася даже на миг забыла о собственных надвигающихся проблемах. Дело было в том, что тот уже не казался ей обиженным и расстроенным. Скорее, Ася могла описать его выражение лица как беспокойное или озабоченное. Словно он вдруг унюхал что-то и пытался разобрать, чем это пахнет. И почему-то Асе показалось, что эта перемена его настроения никак не связана ни с ней, ни с мамой. — Анастасия, потрудись объяснить… — заговорила мама, и Ася догадалась, что такое начало не несло для нее ничего хорошего. Девочка уже морально подготовилась к долгой и крайне неприятной нравоучительной беседе, однако спасение пришло с неожиданной стороны. Гриша прервал маму на полуслове и невпопад произнес: — Маша, я идти уже. — Что? Так рано?! Мы же даже твой тортик не открыли. Но Гриша твердо стоял на своем. Тем временем Ася могла вздохнуть с облегчением, ведь теперь, когда все внимание матери полностью занимал Гришечка, только бы последний глупец не воспользовался открывшейся возможностью к побегу. Именно это и поспешила сделать девочка. Прижавшись поплотнее к стене, она медленно начала двигаться в сторону выхода, пытаясь слиться с окружением. Наверное, если долго пытаться себя в чем-то убедить, то непременно задуманное воплотится в жизнь. И Ася, думавшая лишь о том, как бы стать невидимкой, и правда сделалась незаметной. Почти незаметной. — Ася! — окликнула ее мама. Сложно описать, какое разочарование почувствовала в это мгновение та, к которой обратились. Но, видимо, удача, отвернувшаяся от Аси утром, наконец-то соизволила вернуться, потому что мама продолжила: — Пойдем хоть проводим Гришу вместе до трамвая. — Извини, у меня голова разболелась, — соврала Ася. Последняя попытка вырваться была предпринята. И почему-то она привела к успеху. Услышав ответ дочери, Мария Павловна прищурила глаза, словно пытаясь разглядеть ту насквозь, а после, прикрыв веки, безнадежно вздохнула. Ася заметила, как всего на секунду на мамином белоснежном лице проступили усталые морщинки, а вечно приподнятые уголки рта опустились. Но женщина быстро вернула самообладание, и от былой грусти не осталось и следа. Взяв возлюбленного под руки, она направилась к выходу из квартиры, предварительно посоветовав Асе отлежаться у себя в спальне. А Ася была только рада такому исходу событий. Уже из своей комнаты девочка услышала, как за мамой и Григорием Эдуардовичем закрылась дверь. Теперь точно оставшись наедине с собой, Ася вышла на балкон, и спасительный освежающий ветерок растрепал ее темные волосы. И после нескольких дней изводящей жары он будто знаменовал собой перемены. По крайней мере, так показалось Асе, на подсознательном уровне ощущающей, что как раньше уже не будет. Вроде внизу, во дворе, по-прежнему играли дети. На балконе все так же ржавел самокат, а на письменном столе лежал заряжающийся телефон. Зеркало в наклейках неизменно висело напротив наспех застеленной кровати, смешной коврик с гусями валялся посреди комнаты, а учебники, выданные к первому сентября, пылились на полке. Все как и год, и два назад. Но что-то изменилось. И это что-то не нравилось Асе. С балкона девочка увидела, как из подъезда, держась за руки, вышли мама и Гриша, устремившиеся в сторону трамвайной линии. Они весело о чем-то щебетали, уже позабыв и о недавнем инциденте, и, наверное, об его виновнице. Эти двое были так увлечены друг другом, что Ася даже невольно подумала, что, если она вдруг исчезнет, они даже не заметят ее пропажи… Необъяснимая тяжесть, несоизмеримая в действительности со временем, затраченным на чаепитие, сковала ее руки и ноги, а вместе с этим и правда в висках застучала кровь и разболелась голова. Она вернулась в комнату, оставив балкон открытым, и упала на кровать. Смяв в объятиях одеяло, Ася попыталась заснуть, но неприятные мысли долго не могли отпустить ее. Сквозь дрему ей слышались стук балконной двери, которая ходила туда-сюда от сквозняка, шелест листьев, какой-то звон, словно от посуды, и тихие шаги. В конце концов и они стихли. Но главного Ася так и не заметила — с противоположной стороны зеркала за ней наблюдали.