Бесценные вещи

До начала сентября в моей жизни не случилось ничего интересного. Конечно, если не считать тот факт, что я почти что превратился в алкоголика. Теперь моим лучшим другом стал скотч, а под рукой всегда был до краев наполненный стакан. Я знал, что алкоголь не решит моих проблем, а наоборот, только прибавит, но почему-то мне становилось легче, когда я заливал в себя очередную порцию огненной жидкости. В последнее время я чувствовал себя крайне паршиво по большей части из-за того, что прекрасно осознавал, что со мной происходит. Сладкое забытье никак не приходило ко мне, и очень часто я понимал, что поступаю как последний трус и слабак, но разве я мог остановиться? Конечно, нет. Мне было гораздо проще притвориться жертвой обстоятельств и сказать всему миру и самому себе, что над всем властен случай. Возможно, мир верил моим словам, но какая-то часть внутри меня уже давно махнула рукой на мои слова. «Кого ты дуришь, Адриан? Ты можешь убедить в своей невиновности кого угодно, но разве ты сам веришь во всё это показушное дерьмо?» - таким вопросом однажды задался мой внутренний голос. Я скрепя сердце согласился с его словами. Я упал на самое дно. А самое ужасное во всем этом было то, что рядом со мной не было никого. Все мои «друзья» оставили меня после того, как я перестал давать им пропуск в закрытые клубы, ссылаясь на какие-либо неотложные дела. Я звонил почти каждому из них, умоляя уделить мне хотя бы самую малую часть их времени, но все они вежливо отказывались. В конце концов я перестал названивать им и просто продолжал пить в одиночестве. Пару раз мне звонил отец, желая узнать, как я поживаю. Конечно, мне было прекрасно известно, что эта причина была лишь предлогом, за которой кроются настоящие мотивы: отец боялся, что я совсем сопьюсь и подмочу ему репутацию. Он понял, что за мою судьбу стоит опасаться после того приёма, когда он увидел мою ссору с Лизой. По правде говоря, её видел весь зал. И даже мать Лизы – Реббека Саммерсон, немолодая женщина с суровым выражением лица и холодными серыми глазами. Она говорила с подозрительно наигранным американским акцентом, и я предположил, что Реббека Саммерсон – вымышленное имя, придуманное обычной русской женщиной, желающей создать себе репутацию. И я хочу признать, что у неё это вышло – вся эта безмозглая публика, не выходящая за пределы Манхеттена годами, ничего не заподозрила. Кстати говоря о Манхеттанской публике – сегодня я снова собираюсь посетить один из таких приемов. Переговорив с отцом на том вечере, я решил не возвращаться в Россию, а остаться в своей квартире на пару месяцев, чтобы дать себе время отдохнуть. Конечно, отца мало волновал мой отдых, но он согласился потому, что хотел видеть меня на ещё одном приёме, который должен состояться третьего сентября – сегодня. Собрав все остатки моего мужества, я ограничился лишь апельсиновым соком на завтрак, не подливая в стакан ничего покрепче. Я утешал себя тем, что на приёме наверняка будет спиртное, и что мне не стоит портить себе удовольствие раньше времени. И, конечно же, я не мог пойти туда, где встречу Лизу, ведь по большей части именно она стала причиной моего запоя, так что я заранее узнал, что Элизабет и Реббека Саммерсон на приёме присутствовать не будут. Кажется, они покинули страну и сейчас находились где-то во Франции, налаживая международные связи для расширения их компании. Я знал, что Лиза закатила бы глаза, если бы я произнёс это вслух. Она ненавидела приёмы. А теперь она ненавидит меня. Я зажмурился. В последнее время я старался всячески отвлекать себя, когда область моих мыслей распространялась на эту тему. Я всё ещё считал, что поступил правильно, солгав тогда, на приёме. Я не хотел выказывать беспокойство или страх, потому что весь мир считал, что у меня не было никаких оснований беспокоиться. Эта была как раз одна из тех проблем, которая была понятна только тебе. Заявись ты с рассказом о ней к своему другу или знакомому, он послал бы тебя к чертям собачьим. Потому что когда ты начинаешь озвучивать всё, что тревожит тебя, то понимаешь, что эту звучит глупо. Это является трагедией лишь в твоём маленьком мире, а в глобальном масштабе – это всё полнейшая чушь, нестоящая внимания других. Поэтому-то я и не стал распространяться об этом Лизе. Мне было гораздо проще оскорбить её, нежели сказать, что я боюсь быть выкинутым на обочину мира Манхеттанской элиты. Это даже звучит мерзко, приторно и слащаво! Такое ощущение, будто я сноб, но на самом деле это не так. Больше всего на свете я хочу быть независимым. Я не хочу быть в долгу у отца, который даёт мне деньги потому, что мой бизнес катится к чертям, и рабочие тащат из этого долбанного «Макдоналдса» всё, что можно. Я хочу быть нужным обществу, хочу делать что-то стоящее и получать за это деньги, которые я сам заработал. Но сейчас это невозможно. Пока мой отец наблюдает за мной, я знаю, что он не позволит мне заниматься тем, что я хочу. Как-то я приходил к нему с такой идеей, но он рассмеялся мне в лицо. Не сомневаюсь, что сейчас случится то же самое. Из водоворота моих мыслей меня вырвал телефонный звонок. Я поднялся с кровати, которая была до сих пор не застелена, и взял трубку в руки. - Да? Мой голос был ужасен. Я буквально хрипел в телефон, так как в горле першило от сухости и кашля – пару дней назад я простудился. Но не только мой голос был отвратителен – я поднял голову, и мой взгляд наткнулся на зеркало в конце комнаты. Оттуда на меня смотрел вовсе не тот красавчик с блестящими глазами и ослепительной улыбкой, нет. Я видел кого-то очень неухоженного и запущенного: щетина понемногу превращалась в бороду, лицо приобрело желтый оттенок, глаза – две маленькие щелки – смотрели прямым и пустым взглядом. Я с ужасом поморщился и поспешил перевести взгляд, который впоследствии уткнулся на стену. Когда я вспомнил, что все ещё держу в руках телефонную трубку, голос на том конце провода уже заканчивал говорить. - Что, простите? – я постарался прочистить горло, но все безуспешно. - Я говорю… - мой собеседник вздохнул. – Ох, Адриан, неужели ты уже надрался? Еще нет и полудня! Как только я понял, с кем говорю, на моём лице сама собой расцвела улыбка. Я ожидал услышать кого угодно, но не её. В груди у меня зашевелилось какое-то радостное чувство, отогнавшее всю грусть и тоску, накопившуюся за последние недели. - Сара? – все ещё не веря своим ушам, переспросил я. На этот раз даже мой голос звучал увереннее и счастливее. Я поверить не мог, что моя старая подруга вернулась в Америку. Укатив из страны пару лет назад, Сара не появлялась в Штатах и России ни разу. Девушка была археологом и подолгу могла пропадать в какой-нибудь канаве у чёрта на куличиках, где даже телефон не ловил. Я связывался с ней только три раза, а последний нас сеанс, который произошёл семь месяцев назад, закончился, не успев начаться – Сара выронила телефон, и тот разбился. Её звонок мог означать только одно – девушка снова появилась на Манхеттене. Она была дочерью немецкого посла, так что до своего отъезда она часто появлялась на светских раутах вместе со мной. Пару месяцев мы с ней даже встречались, но потом поняли, что любовь между нами была только дружеская. Смешно сказать, но Сара как-то рассказывала, что во время её визита в Боливию она на закрытой церемонии вышла замуж за боливийского крестьянина. - А кого ты ожидал услышать, сладенький? – рассмеявшись, спросила девушка. Голос её был достаточно грубым, но в то же время очень дружелюбным. - Кого угодно, но не тебя, – просто ответил я, всё ещё улыбаясь, - каким ветром тебя сюда занесло? На том конце послышалось шуршание – дам голову на отсечение, Сара открывала пачку с чипсами. - Сладкий мой, неужели я слышу грусть в твоём голосе? – девушка сделала паузу в разговоре, и я услышал, как девушка хрустит чипсами. – Ты не рад моему приезду? Я рассмеялся – по-настоящему за долгое время. Мне не хватало этих простых разговоров, этого дружеского общения, нашей территории, где не нужно было из кожи вон лезть, чтобы показаться таким, каким тебя хотели бы видеть люди. Сара была моей подругой, настоящей подругой - она всегда была со мной, когда я нуждался в ней. И даже сейчас, она словно почувствовала, что я остро хочу чьего-то присутствия в своей жизни. Я знал, что могу не скрывать свои переживания за напускной бравадой при Саре – она приняла бы меня любым. Я зажмурился и положил пальцы на глаза. Помассировав глазное яблоко, я снова усмехнулся. - Я очень рад тому, что ты вернулась, – я подумал, прежде чем произнести следующую фразу. – Мне так не хватало тебя. Здесь творится такое дерьмо, что ты даже вообразить себе не можешь. Сара тяжело вздохнула. - Это верхний Ист-Сайд, дорогуша, дерьмо живет тут годами. Я думаю, что ты сможешь мне все рассказать, когда мы встретимся у Бриджей сегодня, – дипломатично проговорила Сара, в её голосе слышалось неподдельное участие. - Ты тоже идешь на этот унылый приём? – удивился я. Девушка только вернулась в Нью-Йорк и уже окунулась в яркий водоворот светской жизни. - Сладкий мой, ты же знаешь, я обожаю приёмы. Мне ужасно не хватало этих мерзких Манхеттенских сплетен на Востоке. Последний год я провела в Иордании, а там мне рот вообще раскрыть не давали – патриархат и все дела. Да, несмотря на то, что Сара была хорошей подругой, она просто обожала перемывать кому-нибудь кости. Я не судил её за это – у каждого из нас свои недостатки. В итоге мы договорились встретиться за час до приёма и погулять по Центральному парку, а потом отправиться прямо к Бриджам. Перспектива живого общения радовала меня настолько сильно, что я даже не глядя на открытую бутылку скотча, отправился в душ. Его-то мне и не хватало: холодные струи воды действовали на меня успокаивающе, позволяя привести мысли в порядок. После того, как я смыл с себя тяжкий груз последних недель, мне предстояло сбрить полу-бороду. Скажу честно, я почти жалел – борода шла мне, но сейчас я предпочёл ходить без неё. Когда все процедуры были закончены, я снова взглянул на себя в зеркало – от того ужасного незнакомца не осталось и следа. Я выглядел почти так, как прежде: блестящие волосы, глаза, наполненные жизнью, немного розоватые щёки. Я будто бы сиял изнутри. Мне не хватало этого чувства. Когда я прибыл ко входу в Центральный парк, Сара уже стояла там. Я узнал её сразу – кто ещё мог одеваться так странно? На девушке была надета длинная юбка в пол, на которой был нарисован флаг Ямайки, с листком конопли посередине, свободная белая футболка, поверх которой была накинута коричневая кожаная куртка, а на шее у моей подруги висела дюжина амулетов и ожерелий. Её длинные русые волосы развевались на ветру так же, как и свободная юбка. Завидев меня, девушка вскрикнула и рванулась с места, имея твёрдое намерение обнять меня как можно сильнее. Когда с объятиями было покончено, Сара отстранилась от меня. - Я скучала по тебе, сладенький, – нежно произнесла она, кивая на одну из скамеек в парке. – Я смогла смириться с отсутствием большинства моих друзей, но только не с твоим. Мы дошли до скамейки и сели на неё. Поднялся сильный ветер, и листва на деревьях зашелестела пуще прежнего, а волосы Сары превратились в развевающийся флаг. Я со смехом вынул одну из светлых прядей волос девушки из своего рта. - Мне тоже тебя не хватало, – просто ответил я. Девушка улыбнулась и положила руки на колени. Покачавшись из стороны в сторону, она подняла на меня взгляд. - А теперь ты должен поведать мне свою трагическую историю, – торжественно произнесла она. И я поведал. Я говорил много и долго, часто не находя слов, но Сара терпеливо ждала и не перебивала. Я рассказал ей об одиночестве, в котором я живу, о страхе перед отцом, который затмевает все другие мысли, о Лизе, которая была лучом солнца в тёмном царстве, о её уходе, который сломил меня. Я рассказал ей все. И она приняла эту трагедию моего маленького мира. Она не посчитала это собачьей чушью, потому что она была одной из тех, кто понимал. Когда я, наконец, остановился, Сара посмотрела на меня долгим и пронзительным взглядом карих глаз. В её взгляде не было всепоглощающей печали, как во взгляде Лизы, нет. Её глаза лучились любовью и заботой, пониманием. Поджав губы, она накрыла своей маленькой ладонью мою руку, сжав пальцы. Я знал, что сейчас она думала над тем, как мне помочь, но я не верил в то, что это возможно. - Знаешь, дорогуша, я могу сказать тебе пару вещей, которые должны помочь, - не дав мне ответить, она продолжила. – Во-первых, ты вовсе не одинок, ты просто один. Раньше я тоже не видела разницы между этими понятиями, но потом поняла, что когда я не нахожу того, кто мог бы разделить моего мнения, я вовсе не одинока. Я просто одна в своих мыслях, которые не заботят половину земного шара, но на деле есть тысячи и тысячи других людей, которых тревожат такие же проблемы. Я не одинока, я одна из тех, кто мыслит по иному. И ты не одинок. Те, кто окружает тебя, мыслят на одной волне, которая, хочу заметить, крайне коротка. Они составляли тебе общество лишь потому, что им был нужен твой статус. А вот я и ты не одиноки, потому что мы понимаем друг друга. Ты можешь разделить со мной все. Во-вторых, сплошная глупость твой страх перед отцом. Ты не его собственность, и он не может распоряжаться тобой. Я знаю, ты боишься, что он перекроет тебе твой волшебный денежный кран, но разве ты не об этом мечтаешь? Освободиться от его влияния? От его денег? Область его влияния начинается там, где пахнет зелеными и заканчивается, где запах свободен от долларов. Его влияние – деньги. Когда ты перестанешь принимать от него подачки, то он потеряет над тобой власть, и ты сможешь делать то, что ты хочешь. Я знаю, что ты боишься быть выкинутым из светского мира, но разве ты об этом мечтаешь? Мечтаешь о том, что все знают тебя, как сына Рональда Форбса? Начини с нуля, и все будут знать тебя как великого писателя? Не спрашивай меня, откуда я знаю, что больше всего ты хочешь марать бумагу! В-третьих, эта твоя распрекрасная подружка, по всей видимости, очень несчастна. Люди с таким характером всегда стараются показать всему миру, как они независимы и свободолюбивы, но на деле они ужасно страдают сами от себя. Они не хотят, чтобы их воспринимали, как простых смертных, поэтому стараются казаться всем загадочными и отчужденными. Но я знаю одну их особенность: все они страшно хотят, чтобы кто-нибудь понял, что все их слова – полная чушь. Они ждут того особенного товарища, который разгадает их тонкую сущность и станет тем, кто понимает, да, Адриан, я говорю о тебе. И сразу говорю тебе об её уходе и твоих словах – вы разыграли отличный спектакль друг перед другом. Уж она-то точно поняла бы тебя прямо как я, а все твои слова о том, как ты хотел её защитить – просто оправдание перед самим собой. Ты не хотел рассказать ей все, потому что не думал, что она поймёт. А объяснять – выше твоего королевского достоинства, ну а уж она бы и подавно не стала ничего у тебя выпытывать – птица вольная. Поэтому, как только она возвращается в Штаты, ты немедленно спешишь к ней на встречу и рассказываешь все то, что только что рассказал мне. Пускай она поймёт, что ты ей доверяешь. Когда она почувствует, что ты нуждаешься в ней, она расплавится, как масло на горячем тосте. Вот вроде и все, не благодари, я знаю, что я превосходна.