The Picture Show

Бонни никогда не забудет, как она в детстве хохотала громко, пока папа пытался ей косички заплести из кудряшек, коротко-прекоротко остриженных. Прядки путались, ленты совсем не держались, выходило глупо ужасно, смешно и бессмысленно, хотя, как мама авторитетно сказала, очаровательно. Сама виновата, что волосы чуть все не сожгла, решив воспользоваться с подругой щипцами её бабушки для завивки — чтобы как в журнале, как модно было. Зато теперь Бонни почти как папа была с этими волосами — рыжими, непослушными, неуложенными в кои-то веки матушкой, теперь ещё более похожа, чем обычно — только крохотная, только в молочного цвета платьице и туфельках. Бонни никогда не забудет, как в десять лет вплетала ромашки и мелкие травинки в венки на крыльце, когда на Ровену уже опускалась темнота, и ждала папу, который обещал ей новый журнал глянцевый, на ступеньках. Как вдруг к ним зашел какой-то там мистер с отцовской работы — тоже каменщик. Как он с ней поздоровался, как голос его вдруг дрогнул. Как мама открыла дверь, встречая нежданного гостя. — Так Чарли-то ваш, миссис Паркер, того. Помер сегодня. С лесов стащило, и головой оземь.. Бонни никогда не забудет, как вся жизнь вокруг превратилась в черно-белое кино. Но не в то, которое она обожала, не в то, где улыбалась красотка Клара, не в то совсем. Не забудет белую, как полотно, маму, стоявшую у двери, пока старый знакомец семьи обращался к ней с новостью. Ужасной, отвратительной и невозможной будто по-настоящему новостью, что звенела в ушах ещё добрые полгода и обратилась чёрными платьями для неё с Билли и удавкой галстука на шее Хьюберта. Бонни никогда не забудет, как через неделю пряталась под кроватью родителей перед похоронами — давясь собственными слезами и мыслями, которые только вокруг отца и кружились. Как её оттуда вытаскивала матушка, тогда ещё в новом платье, специально для всего этого действа пошитого, и потом расправляла аккуратными пальцами спутавшиеся рыжие кудряшки с белой лентой в них. Успокаивать пыталась — мол, ведь даже Билли так не рыдает, а она тебя на два года младше, подай пример, детка, — но не особо успешно (пока, конечно, не принесла тот журнал глянцевый с чудной, чудной Кларой Боу на обложке). Не забудет и сами похороны, когда слезы уже высохли, и она молилась Ему не о том, чтобы спасти кого-то, а о том, чтобы стать звездой настоящей. Не забудет она ничего. Ни папу, ни слезы собственные. Надолго это в памяти отпечатается. Надолго скорбь застынет внутри.