Куролесим

      В театре, после выступления, живым актерам и особым гостям устраивают очную ставку с чаепитием. Поскольку на мероприятии тут же сидят журналисты, да и что греха таить, трезвенник по убеждению - сам профессор Сеченов – чай настоящий. Можно сказать, чай без подвоха, если бы не коньяк, который все же оказывается в нужных кружках в нужный момент.       Петров полагает, что «адмиральским» чай делается после контакта со Стефанькой, который озаботился наливать гостям самолично. То, что бутылку на поверхности не видать, заставляет Петрова теряться в догадках на счет того, в какой ранее структуре работал Ласточкин. Он приходит к выводу, что, скорее всего, фокусником в цирке. Этим можно объяснить некоторые номера, которые начались в театре сразу же после его назначения. Номера того свойства, что они тут же привлекли к себе недоброе внимание многих высоких лиц.       Вот и Сеченов Дмитрий Сергеевич начал коситься в их робосексуальную сторону. Скверный признак. Так и прикроют, и труппу распустят. Хотя она, сказать честно, уже распущена дальше некуда. Просто в другом смысле.       И кто знает, может быть, если он сейчас унюхает пары коньяка из соседней чашки, то с этого и начнется падение дорогого сердцу коллектива театра, как это бывает: слово за слово.       «Што это вы тут? Надираетесь до зеленых чертей после спектакля? А потом что? Полимерные оргии? Жертвоприношения? Фанфики про вышее руководство?! Спектакли по фанфикам?!»       У-у-у-у! Горло Петрова перехватывает, и он всем корпусом разворачивается к главнюку в стильной жилетке.       — По поводу предприятия! Вы так хорошо справляетесь с нашим шапито! — говорит он излишне экспрессивно, напоминая себе Терешкову.       — А? — кротко удивляется Сеченов.       — Я имею в виду нас: ученых, программистов и прочих нейробиологов! Совершенно же отбитые люди, можно сказать, неуправляемая толпа индивидуалистов со сбитой кукухой! А они у вас слажено работают! Как вам это удается?       Расчет прост: разговоры о предприятии и учёных вводят Сеченова в погранично-восторженное состояние, из которого он и апокалипсис не заметит.       Отвлекая от театра, Петров готов, кажется, к любому ответу, кроме того, что слышит:       — Никаких особых секретов нет! — легко отвечает Сеченов, поднимая чашечку. — Всю свою долгую прошлую жизнь я провел, будучи принцессой Бубльгум.       Пока присутствующие недоуменно моргают, профессор успевает отпить, поставить чашку в блюдце и продолжить с самым невинным видом.       — Нечаев (помните агента П-3?..) он был Финном. Ну, Финн-парнишка – храбрый малый без руки. Ему еще вместо нее то протез, то меч прилаживали, а то и травинку с самосознанием. Такой знаете, пионер, только вместо галстука у него шапка из медведя. Харитон Радионович Захаров — в прошлом Джейк… Так и не смог привыкнуть к телу, которое не растягивается во все стороны света! Как бы из этого беды не вышло, я иногда думаю, не завидует ли он нашим полимерным химерам?..       ...сидящий рядом Захаров давится печеньем.       — Ну а Михаэль был Мятным лакеем!       — Што вы такое го… — начинает Михаэль, но его никто не слушает.       — Думаю, у него до сих пор остались связи с потусторонним миром и тесные отношения с господином Смерть. Ей-богу, рад был бы услышать, что остались, потому что, боюсь, нас ждут непростые времена, мои сладенькие.       Так Виктор, холодея, понимает, что Сеченов строит не коммунизм, а Сладкое Королевство! Сославшись на срочные дела, он убегает в гримерку, позабыв про коньяк в чае, который начальству не наливали, и про угрозу, нависшую над театром.       — О, мой Глоб, это ужасно! Его надо остановить! — содрогается Виктор Петриков, вынимая корону из сундука с реквизитом.       В его голове под золотым ободом ярким взрывом рождается план.